Они еще что-то говорили мне в том же радостном тоне и с той же наивной верой в свой бред, но мое внимание было отвлечено от них человеком, сидевшим среди крестьян под самым деревом. Мне показалось, что он принадлежит к другой категории людей. Высокий, худой, с гладкими черными волосами и строгими чертами лица, на первый взгляд он по внешности ничем не отличался от окружающих. Его грубый охотничий костюм был весь в заплатах, шпоры на желтых, забрызганных грязью сапогах были погнуты и покрыты ржавчиной. Но в его осанке было нечто такое, чего не было у других, а во взглядах, которые он бросал на вертевшихся перед ним крестьян, я подметил спокойное презрение.
Я не думал, что он заметил мое появление, но не успел, простившись с обоими стариками, пройти и сотни шагов, как услышал позади себя шаги. Оглянувшись, я увидал, что это был мой незнакомец. Он сделал мне знак, и я остановился в ожидании, пока он не подошел ко мне.
– Вы направляетесь в Мило? – спросил он отрывисто, с сильным местным акцентом.
По его тону чувствовалось, что он обращается ко мне, как равный к равному.
– Да, сударь, – отвечал я. – Но я боюсь, что не успею добраться к ночи до города.
– Я тоже туда еду, – промолвил он. – Моя лошадь в деревне. – И, не говоря больше ни слова, он пошел рядом со мной до самой деревушки. Она была безлюдна. Здесь мы нашли гнедую кобылу привязанной к столбу. Тоже молча я наблюдал за моим спутником.
– Что вы думаете об этом дурачье? – вдруг спросил он, когда мы двинулись в путь.
– Боюсь, что их ожидания сильно преувеличены, – осторожно ответил я.
Мой спутник громко рассмеялся. Презрение уже ясно слышалось в этом смехе.
– Они воображают, что настало время чудес. А, между тем, через какой-нибудь месяц их сараи будут сожжены, а глотки перерезаны.
– Надеюсь, что этого не случится.
– Не надейтесь! – цинично возразил он. – Я-то сам, конечно, не надеюсь. И, тем не менее, я кричу: «Да здравствует нация! Да здравствует революция!».
– Что? А если она приведет к таким ужасам?
– Ну, что ж, если и приведет? – отвечал он, мрачно устремляя на меня глаза. – Что мне дал старый режим, от чего я бы не захотел попробовать нового? Он оставил меня умирать с голоду в моем старинном замке, пока женщины и банкиры, надушенные франты и ленивые священники щеголяли перед королем! А почему? Потому, что я остаюсь тем, чем была когда-то половина всего народа.
– Вы протестант? – спросил я наугад.
– Да, сударь. И обедневший дворянин вдобавок, – с горечью добавил он. – Я, барон де Жеоль, к вашим услугам.
Я, в свою очередь, назвал себя.
– Вы носите трехцветную кокарду. Мы с вами стоим на противоположных сторонах. Вы, без сомнения, человек семейный, господин виконт?
– Напротив, господин барон.
– Но, вероятно, у вас есть мать или сестра?
– И их нет, – сказал я, улыбаясь. – Я человек одинокий.
– Но, по крайней мере, у вас есть угол, друзья, какое-нибудь занятие или возможность получить занятие?
– Да, все это у меня есть.
– А у меня, – вдруг заговорил он каким-то гортанным голосом, – ничего этого нет. Я не могу даже поступить в армию – ведь я протестант! Как протестант, я не имею и права на государственную службу, не могу быть ни судьей, ни адвокатом. Королевские школы закрыты для меня, я не смею показаться ко двору. В глазах закона я просто не существую. Я, сударь, – продолжал он несколько медленнее и с чувством собственного достоинства. – Я, чьи предки были всегда подле королей, а прадед спас жизнь Генриха IV при Кутро, я – не существую на белом свете!
– А теперь? – спросил я, взволнованный его страстной речью.
– А теперь все пойдет иначе, – мрачно отвечал он. – Все пойдет иначе, если только эти черные вороны – попы – не переставят стрелку часов. Вот почему я и еду.
– Вы едете в Мило?
– Я живу недалеко от Мило, – отвечал он. – Но я еду не домой, а дальше – в Ним.
– В Ним? – воскликнул я в удивлении.
– Да, в Ним. – И, поглядев на меня искоса с легким недоверием, он замолк.
Между тем, становилось уже совсем темно. Долина Тарна, по которой мы ехали, плодородная и очень красивая летом, теперь, в полутьме весенней ночи представлялась дикой и неприветливой. По обе стороны долины возвышались горы. Местами, где дорога подходила ближе к реке, слышался шум воды, бежавшей между скалами, и это придавало пейзажу еще более грустный колорит.
Неизвестность результата моей поездки, неуверенность ни в ком и ни в чем, мрачность моего спутника – все это подавляло меня. Я обрадовался, когда он вышел, наконец, из состояния задумчивости и, указывая на огни Мило, россыпью блестевшие вдали на равнине, там, где река отходит от гор, спросил:
– Вы остановитесь, вероятно, в гостинице?
Я отвечал утвердительно.
– В таком случае, расстанемся здесь. А завтра, если вы поедете в Ним… Но, может быть, вам больше нравится путешествовать одному?
– Вовсе нет.
– Отлично. В восемь часов я выезжаю через восточные ворота. Доброй ночи, сударь, – проговорил он.
Я также пожелал ему спокойной ночи и, распростившись с ним, поехал в город.
Долго я плутал по узким улицам, под темными арками, мимо болтавшихся и скрипевших на ветру фонарей, которые освещали все, что угодно, только не скрытую темнотой мостовую. Несмотря на позднее время, народ еще сновал по улицам или стоял у своих ворот. После того безлюдья, которое я так чувствовал во время поездки, Мило показался мне большим городом.
Пока я искал гостиницу, следом за мной увязалась какая-то кучка людей. Эта кучка росла и начинала уже теснить меня. Те, что шли ближе других ко мне, вопросительно заглядывали мне в лицо. Остальные, что были подальше, кричали одно и то же своим соседям и в освещенные окна с видневшимися темными силуэтами. Я разобрал, что они кричат «это он»!
Это меня немного встревожило. Но пока они еще не стеснили меня окончательно. Однако, стоило мне остановиться, как и они остановились все разом. Когда я слез с лошади, мне некуда было ступить.
– Это гостиница? – спросил я тех, кто был поближе.
– Да, да, – закричали они в один голос. – Это гостиница.
– Моя лошадь…
– Мы отведем лошадь! Идите себе! Идите!
Они толпились около меня так плотно, что ничего другого мне и не оставалось делать. И, притворившись беззаботным, я двинулся в гостиницу в полной уверенности, что теперь они не последуют уже за мной, и что в гостинице я получу разъяснение их поведения. Но едва я повернулся к ним спиной, как они окружили меня, почти сбив с ног, и невольно втолкнули меня в узкие ворота дома. Я хотел было повернуться и выразить свое неудовольствие. Но мои слова были заглушены громкими криками:
– Господин Фландр! Господин Фландр!
