– Коул… – Я не успел закончить. Он прижал свои мягкие пальцы к моим губам, и в глубине его широко распахнутых глаз промелькнул страх.
– Ш-ш… – произнес он. – Не надо, Джонни. Не говори.
– Но…
Он покачал головой. А потом поцеловал меня и прижал, крепко обнимая, к себе. Его губы были мягкими и теплыми, а рот – сладким после клубники. Он обхватил мои бедра ногами и в этот момент стал для меня целым миром. Я хотел излить в него, все что я чувствовал.
Мы не спешили. Утренняя торопливость ушла, сменившись нежностью. Я целовал его, чувствовуя под собой его стройное тело, его мягкую кожу, стараясь дотянуться губами и руками куда только мог. Он тоже ласкал меня, невесомо и нежно, но когда я вошел в него, его пальцы больно впились в мои плечи.
А потом все исчезло. Остались только мы в объятьях друг друга, наше смешавшееся дыхание, нарастающее наслаждение наших слившихся воедино тел и превыше всего – осознание того, что я люблю его больше, чем мне когда-либо представлялось возможным.
Потом он не сказал мне ни слова. Он позволил обнимать себя дольше обычного, но когда я уже засыпал, сделал попытку перебраться на свою половину.
– Пожалуйста, – сонно пробормотал я, сжимая его покрепче, чтобы он не сбежал. – Не уходи. Останься со мной. – Он мешкал – всего секунду – но потом вздохнул, и не от раздражения или расстройства. То был вздох удовлетворения. Он снова расслабился в моих руках, а я прижался к его спине. И вторую ночь подряд заснул, окруженный ароматом клубники.
Глава 16
5 апреля
От Коула Джареду
Я трус и дурак. Даже не знаю, что хуже.
***
После дня рождения та тяжелая меланхолия, что одолевала его две недели перед поездкой, пошла на спад. И все же он был не вполне счастлив. По крайней мере не все время. Для меня же, напротив, настал счастливейший в моей жизни период. Я любил его. Любил со всем, что в нем было. Рядом с ним я ежеминутно переживал восторг. Он был ярким и взбалмошным, красивым и упрямым, и я не уставал поражаться, насколько полной стала моя жизнь, когда в ней появился он.
И еще больше я был счастлив от того, что он, кажется, смирился с тем, что наши отношения изменились. Он перестал пытаться возвести между нами стены.
Он чаще разрешал притрагиваться к себе. Разрешал целовать себя. Чаще смеялся. Почти всегда он казался таким же счастливым, каким ощущал себя я. Но бывали моменты, когда смеющийся свет в его глазах внезапно тускнел – словно тучи набегали на солнце.
– Что-то не так? – однажды спросил его я, когда это случилось. Мы лежали в постели. Наше дыхание еще не успокоилось после любви, и когда я взглянул на него с мыслью о том, что люблю его больше, чем возможно описать словами, в его глаза снова пробралась грусть.
Я видел, что отвечать ему не хотелось, и уже приготовился, что сейчас он вообще откажется признавать, что с ним что-то не так. Но в конце концов он сказал:
– Скоро мне будет нужно уехать.
– Хорошо. – Я притянул его к себе и поцеловал. Конечно мне не хотелось, чтобы он уезжал, но такова была его натура. Долго сидеть на одном месте он не мог. – Обещаю ни чуточки не скучать, – добавил я. Он вздохнул, но ничего на это не ответил.
Спустя несколько дней позвонил мой отец и пригласил нас с Коулом на ужин. Я до сих пор побаивался снова сводить их за одним столом, однако отец проявил настойчивость.
– Джон, сколько можно делить свою жизнь на две части и держать нас порознь? Если ты настроен насчет него серьезно, в чем я уверен, то нам с пирожком лучше бы начать привыкать друг к другу.
– Хорошо, – сдался я, потому что отец, как всегда, был прав. – В субботу?
– Отлично.
– Но не в ресторане. Он захочет готовить сам.
– Еще лучше.
– И… пап?
– Да?
– Не называй его пирожком.
Когда я сказал Коулу о предложении отца, его взгляд омрачился, но всего на секунду. Тучи разошлись так же быстро, как появились, и он улыбнулся.
– Если ты этого хочешь, солнце.
В субботу днем мы отправились закупать все, что было нужно для ужина.
– Я так нервничаю, – признался я, когда мы вышли из машины и зашагали к магазину. – В прошлый раз все прошло не очень хорошо.
– Сегодня все будет иначе, – заверил меня он.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что теперь ты доверяешь мне, – сказал он так, словно в этом и заключалась вся разница. Разве раньше я не доверял ему? Я не вполне понял, о чем он, но настолько привык к этому чувству с ним рядом, что решил не допытываться.
– Что ты приготовишь? – спросил я его, когда мы зашли в магазин. – Можно снова сделать чоппино. В прошлый раз отцу так понравилось, что он в буквальном смысле вылизал тарелку, когда ты ушел. – Тут я, конечно, вспомнил причину, по которой Коул ушел так рано тем вечером, и нашу ужасную ссору на следующий день. – Прости, – сказал я. – Я был таким…
– Ты давным-давно прощен, солнце, – прервал меня он. – Но мне нравится это внезапное раскаяние. И нет, я сделаю не чоппино.
– А что?
– Это будет сюрприз, – сказал он тоном, который сообщал, что ничего больше мне из него не вытянуть, даже если я стану умолять на коленях. – Купим хлеб здесь или в лавке дальше по улице?
– Давай здесь. И еще нужно купить пирог или что-нибудь на десерт, – сказал я. – Он любит сладкое.
– Можно подать на десерт клубнику. – Коул взял один из маленьких пластиковых контейнеров с ягодами. – Смотри, какая спелая. А как пахнет…
Он поднес контейнер к моему лицу. Клубника так стойко ассоциировалась в моем сознании с ним, что, стоило мне вдохнуть ее аромат, как я немедленно вспомнил, каково это было – ощущать под собой его стройное тело, быть внутри него, зарывшись носом в его волосы цвета корицы.
И внезапно у меня в брюках стало тесно.
Что за черт? Прямо посреди магазина? Я отвернулся к полкам с продуктами, чтобы скрыть свой конфуз от тех, кто мог смотреть в мою сторону. Закрыл глаза и попытался подумать о бейсболе. О стрижке лужаек. О чем угодно, лишь бы вытеснить мысли о том, как он пах, какие звуки он издавал, когда…
– Господи боже, солнце, – сказал он, прерывая полет моих чересчур эротических мыслей. – У тебя что, есть какой-то странный фруктовый фетиш, о котором я ничего не знаю?
Я покосился на него. Он смотрел на меня, и в глазах у него – ну конечно! – плескался смех.
– Да. Это ты, – прошептал я смущенно.
– Я?
– Твои волосы. – Он по-прежнему выглядел несколько озадаченно, и мне пришлось объяснить: – Она пахнет, как твои волосы!
Я увидел в его глазах понимание. А еще то, насколько ему стало приятно.
– Клубника, – сказал он. – Хм. Любопытно. Что-нибудь еще?
Чувствуя, как у меня начинают пылать щеки, я вновь подумал о его волосах – только теперь об их цвете, а не о запахе. И о его коже.
– Корица, – вполголоса признался я. – И карамель.
Тут он окончательно развеселился.
– Не хватает только взбитых сливок.
И… мое воображение получило новый толчок.
Что совершенно ничем не облегчило стянувшую мой пах напряженность.
– Ты не помогаешь, – прошипел я, а он усмехнулся.
– И не пытался, солнце. – Он шагнул ко мне и шепнул, приподнявшись на цыпочках: – Какая жалость, что ты застрял здесь. Если успеем вернуться домой вовремя, то я, возможно, разрешу тебе полакомиться десертом до ужина.
– По-прежнему не помогаешь.
– Наверное, сейчас не лучший момент признаваться, как часто в последнее время я размышляю о твоих галстуках, да?
– О боже, – простонал я. Он рассмеялся, и я отпихнул его, отчего его смех стал еще громче. Я отобрал у него корзинку, думая о том, что если разместить ее перед собой стратегически правильно, она поможет скрыть выпирающий перед моих штанов. – Давай-ка ускоримся, а?
– Как пожелаешь, солнце, – забавляясь, ответил он. Развернулся и направился вглубь магазина, а я пошел за ним следом, надеясь блужданием между полок отвлечься от мыслей о сексе. Лишь бы нам не встретились по пути стойки с клубникой. Или корица. Или карамель. Или взбитые сливки.
