Фигаро не без изящества промычал военный марш. И даже внезапно заорал:
– Виват!
– Этот восторженный рев, – пояснил Бомарше, – означал: узник появился в тюремных воротах.
Фигаро восторженно вопил и аплодировал.
– Счастье толпы! И я – небритый, грязный, с высеченной задницей – отправляюсь домой… Терпите, граф, мы скоро дойдем до интересующего вас… А пока явление четвертое: Бомарше дома. И здесь – маленькое разъяснение. Естественно, глупый король был уверен, что Бомарше, получивший такую компенсацию, забыл все обиды. Что ж, король, по-своему, был прав: голова их забыла. Но не оскорбленная задница! Задница у Бомарше оказалась на редкость злопамятной. Согласитесь, «эгалите» должно быть для всех частей тела. И если ты – жопа, это не значит, что ты не требуешь равенства, справедливости и тебя можно безнаказанно лупить! И вообще, зачем обиженному заду все эти запоздалые почести? И вот тогда-то враги короля постигли эту жажду мести задницы Бомарше… Такова ситуация перед явлением пятым – и важнейшим. Внимание, занавес! Явление пятое: к Бомарше пришел некто…
И Бомарше выкрикнул:
– Проси на сцену!
Фигаро поклонился, картинно распахнул дверь и объявил торжественно:
– Гражданин маркиз де Сад!
Граф вздрогнул и уставился на дверь. Бомарше покатился со смеху:
– Гражданин маркиз… о безумие революции!
И вошел маркиз. Он был в том же одеянии, в каком увидит его через пятнадцать лет Шатобриан. Голубой фрак был все еще превосходен, но розовые панталоны уже сильно заляпаны всеми видами еды.
– Ну что за идиот! – сказал маркиз.
– Отличная реплика для выхода, – зааплодировал Бомарше.
– По-моему, – развязно продолжал маркиз, – я хорошим французским языком объяснил этому олуху, вашему слуге: меня зовут маркиз де С. Нет, эта страна была глупа до революции, но после – стала абсолютным царством идиотов. Какое счастье, что есть гильотина… хоть немного их будет поменьше…
Наконец маркиз заметил графа Ферзена.
– Да, я не познакомил вас… граф Ферзен, – не без удовольствия объявил Бомарше.
Какое-то мгновение маркиз с изумлением, даже с испугом, глядел на Ферзена. А потом весьма неожиданным для тучного тела церемонным поклоном до земли приветствовал графа. И граф с грацией, уже забытой после революции, склонился в ответном поклоне.
«Механические бронзовые фигурки на часах Антуанетты в Трианоне».
– Я рад, дорогой граф, – сказал с усмешкой Бомарше, – что сумел устроить вашу встречу с маркизом, с которым вы знакомы лишь по письмам. И я счастлив, что благодаря маркизу, который донес… – Бомарше остановился. – Нет, заменим это слово новым, модным словечком революции – информировал вас о прошлых деяниях Бомарше… я имею честь видеть вас у себя в доме.
– Мне жаль, дорогой маркиз, что мы не были знакомы прежде, в счастливые дни Франции, – обратился Ферзен к маркизу, не слушая Бомарше.
– Это было бы непросто «в счастливые дни Франции», – сокрушенно подхватил Бомарше, – ведь когда вы, граф, наслаждались жизнью и любовью в Трианоне, «дорогой маркиз» проводил время все больше в тюрьме или в публичном доме. Но, надеюсь, недавняя переписка вас сблизила?
Маркиз весело расхохотался, и счастливое выражение сытого младенца появилось на его лице. Он опустился на стул из Трианона. На лице графа было страдание, когда стульчик жалко скрипнул под обильным телом.
– Прошу прощения за мой неряшливый туалет, граф, но это все, что я могу себе нынче позволить.
– Думаю, граф изумлен, – усмехнулся Бомарше. – Ибо та сумма, которую вы наверняка получили от него за письмо о Бомарше… заметьте, я опять не говорю: «донос»… должна была здорово поправить ваши дела.
– Деньги исчезли, – смиренно сказал маркиз. – Я ведь по скудости средств, граф, обитаю на жалком чердаке с дурными засовами.. И воры, решив, что у маркиза должны водиться средства, легко обчистили мое убогое жилище.
– Уверен, все было иначе… Маркиз привел в свое «убогое жилище» очередную девку, она-то его и обчистила, – сказал приветливо Бомарше.
Маркиз улыбнулся.
– Вы весельчак, Бомарше. Вам, описывающему человеческую выставку, не понять коллегу, ежедневно спускающегося в человеческую преисподнюю… Однако, сударь, я ограничен во времени и хотел бы узнать, зачем вы меня позвали.
– Мой слуга заплатил вам за три часа. Если вы помните, обычно столько длятся хорошие пьесы…
– Но все, что сверх того, должно быть оплачено дополнительно. Сейчас два пополудни. Я не позволю себя обмануть! – скандально закончил маркиз.
– Что ж, это справедливо, – сказал Бомарше. – Итак, к пьесе… Явление пятое: маркиз вошел в комнату Бомарше… Маленькое предуведомление, граф, о маркизе де С, вашем осведомителе и моем действующем лице. Есть одно важное обстоятельство, которое вам следует знать. Однажды из ворот Бастилии выехал таинственный экипаж. Бедный король тогда властвовал, но уже давно не управлял – правили, как вы помните, принцы крови. И комендант Бастилии беспрекословно их слушал. По просьбе герцога Орлеанского нашего маркиза тайно вывезли из страшного замка, ибо у него было деликатное поручение от герцога… к озлобленной заднице Бомарше. К сожалению, сам герцог Орлеанский, как известно, не может появиться в нашей пьесе по уважительной причине: он гниет в безвестной могиле с отрубленной головой. Его роль, как и роли всех отсутствующих, будет читать мой слуга Фигаро. Слуга молча поклонился.
– Пусть его молчаливость не вводит вас в заблуждение, – продолжал Бомарше. – Он – один из хитрейших прохвостов, догадавшийся, как выгодно быть молчаливым. На самом деле хитрец все время болтает, но сам с собой. Это удобно, хотя бы потому, что никто не подслушивает и не доносит… И еще: он очень любит своего господина, ибо ждет, что тот когда-нибудь расплатится с ним. Так что вы зря, граф, попросили его отравить меня. И вы, маркиз, – тоже. Я ему должен, господа, куда больше, чем вы обещали.
И граф, и маркиз – оба молчали. А Бомарше с важным видом встал, подошел к маленькому бюро красного дерева, вынул ключ, открыл ящик, и на свет появилась весьма объемистая рукопись в вишневой, в тон занавеси, папке.
Бомарше торжественно протянул ее Фигаро.
– Здесь написано все, что вас интересует, граф: обе пьесы, сочиненные… нет – сотворенные Бомарше.
Фигаро важно принял рукопись из рук хозяина, водрузил на нос очки, которые Бомарше почему-то именовал «снарядом», и приступил к чтению:
– «Комментарии для потомков… Лица, о которых идет речь в пьесе: герцог Орлеанский… Его нос, столь похожий на шпагу, фирменный нос Бурбонов…»
– Когда человеку отрубили голову, нос не актуален, – прервал его Бомарше. – Читай далее, но притом учитывай: ты читаешь о мертвеце.
Фигаро продолжил уже элегически:
– «Из всех ненавистников короля герцог был главный: его обидели, и много раз… Даже титула гранд-адмирала, который носили все его предки, он не получил… Брак его дочери с племянником короля расстроила Антуанетта… Она ненавидела герцога. Маленькая Антуанетта умела любить. Но куда более умела ненавидеть…»
– Там же написано – «для потомков», а наши гости – современники и все это отлично знают. Не заставляй нас скучать. Простите, господа, у меня всегда проблемы с началом… Короче – явление пятое: маркиз явился к Бомарше с поручением от герцога Орлеанского. Маркиз был великолепен: камзол с золотым позументом… Правда, от этого камзола исходил особый запах, ужасный для моих чувствительных ноздрей. Только потом я понял – маркиз пропах тюрьмой… Ну а далее он поведал мне удивительное поручение от герцога, которое весьма изумит вас, граф…
Маркиз уже понял, что неприятного разговора не избежать. Он ненавидел Бомарше. Его мозг лихорадочно работал… И он решил молчать. Молчать до конца.
А Ферзен напрягся и приготовился слушать. Но Бомарше не торопился. Ему нравилось изводить графа.
– Кстати, как вы думаете, маркиз, почему для своего весьма опасного поручения герцог решил избрать именно вас?
Маркиз молчал.
– Что ж, отвечу сам. Во-первых, маркиз, вы умны. Это очень существенно, ибо, как утверждал мой первый Фигаро: «Ум совершенно не важен, если вы хотите, чтобы служили вам. Но совершенно необходим, чтобы служили вы». И еще…
Маркиз молчал.
– И опять я отвечу за вас, маркиз, – усмехнулся Бомарше. – В случае, если бы затея, придуманная герцогом, раскрылась, маркиз быстро – и навсегда! – исчез бы в тюрьме. Но была и третья причина – главная. Герцогу же прослышал про нее… про ее лицо. Впрочем, об этом потом… пусть пока остается загадка…
Маркиз не выдержал молчания:
– Но графу следует знать, почему я принял тогда предложение герцога! Я ненавидел вас, Бомарше… за славу… за то, что вы плоть от плоти этого века, вы – жалкая пробка, не тонущая в волнах времени… Вы никогда не осмелитесь, Бомарше, спуститься в преисподнюю человека… никогда не отважитесь написать про самое главное, про самое прекрасное и низменное – про пещеру… пещеру между женскими ногами, эту колыбель, где зачинается безмозглая накипь, называемая человеком… Вы, Бомарше, всего лишь участник человеческого стада трусов, загнавших себя в клетку придуманной ими же морали и тайно предающихся истинным потребностям, которые сами же объявили пороками. А пещера – путь к истине, в пастушескую долину языческой свободы… Вы, Бомарше, поверхностны и трусливы, как вкус толпы. И за это толпа вас славит! Потому я втайне и надеялся, что дело, которое я должен был вам предложить, наконец-то сломит вам шею!
