Хореограф Джованни Гальцерани изобрел спектакль, строящийся вокруг деревенского танца, сопровождающегося хором. Росси написал первую версию своих стихов, и Россини приступил к работе. Третья, последняя, версия текста была готова 20 ноября, за четыре дня до праздника. Россини, получивший ее в тот же вечер, сделал необходимые изменения в музыке и подготовил для репетиции, состоявшейся на следующий день. Сто танцоров и мимов приняли участие в исполнении «Священного союза»; оркестр, состоявший из членов местных и ближайших военных оркестров, разросся до 128 исполнителей; хор включал 24 певца. В воскресенье 24 ноября 1822 года с раннего утра народ стекался на огромную римскую арену. К полудню она заполнилась, а за ее пределами такое же количество будущих зрителей собралось на пьяцца Бра.
Подеста предупредил, что торжественные мероприятия не должны затягиваться, чтобы не дать повода августейшим гостям перешептываться и говорить: «Longueur, ennui!»[47]К тому же Франц I предпочитал обедать в половине второго, а веронцы привыкли есть с двух до трех. Церемония началась с награждения первых 12 из 24 призеров лотереи (одежда, рулоны ткани, часы). Затем начался сам праздник. Как отметил Радичотти, описывавшие его журналисты ничего не сказали о музыке Россини.
Еще одна кантата Россини «Искренная дань уважения» была исполнена в присутствии приехавших монархов и других сановников в пять часов дня 3 декабря в театре «Филармонико», освещенном 472 венецианскими восковыми свечами и четырьмя факелами. Сообщая об этой иллюминации и о том, что сад музея Лапидарно, через который гостей сопровождали к театру, был освещен 575 наклоненными факелами, Витторио Кавадзокка Мадзанти заметил: «Возможно, там было больше дыма, чем света». Королевская торговая палата заказала кантату и организовала ее исполнение в «Филармонико». Росси снова вымучил из себя соответствующие вирши, которые Россини поспешно положил на музыку.
Сцена театра сначала изображала берега Адидже неподалеку от церкви Сан Дзено, оттуда группа пастухов направляется ко дворцу (сцена вторая), где гений Австрии раздает пальмовые и лавровые венки и оливковые ветви. Вслед за «Искренней данью уважения» последовали па-деде и второй акт из «Тебальдо и Изолины» Морлакки. После кантаты Россини пригласили в императорскую ложу, где он принял поздравления от Франца I. Пока он там был, главный организатор представления подошел к библиотекарю оркестра, собиравшему ноты с пюпитров, и потребовал автограф партитуры кантаты. Библиотекарь возразил, что Россини отдал на этот счет строгое распоряжение вернуть партитуру лично ему. Пришедший в ярость чиновник принялся угрожать как библиотекарю, так и сидевшему за чембало музыканту, понося при этом Россини.
Когда композитор узнал об этом инциденте, он написал письмо, в котором выразил свое неудовольствие, и заявил, что автограф партитуры – его собственность. Далее он сообщил, что оставил вокальные и инструментальные партии, по которым можно составить партитуру. Если же организатор непременно желает получить копию партитуры, он изготовит таковую в Венеции, куда в скором времени собирается. Он также просил организатора извиниться перед двумя людьми, которых он напугал своим поведением. В ответ последовало полное угроз письмо. Получив его, Россини, в свою очередь, ответил: «Наивность, с которой вы подходите к делу о кантате, меня смешит. Повторяю вам в последний раз, что оригинал мой и всегда будет моим; по контракту у меня не было никаких иных обязательств перед [Торговой] палатой, кроме как написать и продирижировать кантатой, что я и сделал; между нами не было заключено соглашение, по которому я уступил бы право собственности на кантату.
Прошу вас не горячиться и образумиться, если вы хотите, чтобы я и в дальнейшем оставался в вашем распоряжении. Преданный вам слуга, Россини.
P.S. Если палата не захочет пойти на дополнительные расходы по отражению кантаты в партитуре, я считаю себя достаточно платежеспособным, чтобы взять на себя эти расходы, и могу заключить контракт за свой счет».
Торговая палата настаивала на том, что, заплатив Россини за «Искренную дань уважения», она приобрела права собственности на автограф партитуры. Спор продолжался по крайней мере до апреля 1823 года, хотя Россини принадлежали все права, как юридические, так и традиционные. По-видимому, он заранее предвидел, что с палатой могут возникнуть такого рода проблемы и потребовал оплату (2400 лир, приблизительно 1237 долларов) вперед и проинструктировал библиотекаря не отдавать партитуру никому, кроме него самого. Он, как никто, хорошо понимал (чего, возможно, не знали представители Торговой палаты), что партитура представляла собой своего рода «лоскутное одеяло», состоявшее из заимствований из ранних работ.
Когда и при каких обстоятельствах составлялись и исполнялись две другие веронские кантаты, внесенные в список Рикорди, – «Счастливое предзнаменование» и «Певец», – неизвестно. Но известно, что, находясь в Вероне, Россини руководил постановкой в театре «Филармонико» опер «Дева озера» и «Счастливый обман» и что он сам пел во время концертов-приемов, устроенных Меттернихом и Веллингтоном. Но к 9 декабря они с Изабеллой были уже в Венеции, где стали гостями состоятельного, немало попутешествовавшего по миру аптекаря Джузеппе Анчилло. По контракту с театром «Фениче» Россини должен был получить 5000 франков (приблизительно 2575 долларов) за подготовку версии «Магомета П», приспособленного к возможностям и требованиям труппы «Фениче», и создание новой оперы с главной ролью для Кольбран.
Время, которое Россини планировал посвятить постановке «Магомета II», пришлось сильно сократить, так как он был вынужден дирижировать двумя придворными концертами, на которых присутствовали Франц I и Александр I, остановившиеся в Венеции по пути из Вероны в свои столицы. Во время второго концерта император, царь и князь Меттерних попросили Россини спеть: он присоединился к Филиппо Галли в дуэте из «Золушки», а затем выступил со своим коньком, каватиной Фигаро из «Севильского цирюльника». Азеведо пишет, что оба императора с улыбкой поблагодарили его, и несколько дней спустя Александр I прислал Россини ценное кольцо с бриллиантом, в то время как Франц I не пошел дальше императорской улыбки.
Первое представление слегка измененного «Магомета II» состоялось в «Фениче» 26 декабря 1822 года с Кольбран в роли Анны, которую она исполняла в Неаполе два года назад. Оперу встретили холодно. Кольбран неважно себя чувствовала и пела хуже обычного, однажды ее даже освистали. «Фениче» отказался от «Магомета», заменив его дивертисментом из первого акта и одноактной версией «Риччардо и Зораиды». Однако такую комбинацию приняли не лучше. Таким образом, 1823 год начался с несчастливого предзнаменования для супругов Россини. Тем не менее для него это оказался решающий год.
Либретто, предоставленное Россини для написания новой оперы для театра «Фениче», снова принадлежало Гаэтано Росси, чей «Вексель на брак» он положил на музыку в Венеции двенадцать лет назад. «Семирамида» была основана на одноименном произведении (1748) Вольтера и представляла собой двухактную оперу-сериа, или «трагическую мелодраму». Похоже, что прошлой осенью у Россини уже была большая часть текста, возможно, он даже написал два или три номера для нее в Кастеназо. Фактически у него ушло на завершение необычайно длинной партитуры тридцать три дня. Азеведо цитирует его следующие слова: «Это была единственная из моих итальянских опер, которую я мог писать спокойно, контракт предоставлял мне сорок дней... Но я не потратил сорок дней на ее написание».
Не весь текст либретто «Семирамиды» принадлежал перу Гаэтано Росси. Друг Россини маркиз Герардо Бевилакуа-Альдобрандини, создавший либретто к «Адине» и принимавший участие в работе над «Эдуардо и Кристиной», опубликовал в 1839 году статью, в которой написал: «Однажды вечером я оказался в квартире Россини, когда туда явились две высокопоставленные особы, чтобы посмотреть, как он пишет. Россини не знал, что ему сочинить, чтобы удовлетворить любопытство этих важных персон. Я предложил новый фрагмент [для «Семирамиды»]. Эта опера полностью состояла из арий и дуэтов, и, в отличие от других опер Россини, там совершенно не было трио или квартетов. «Тогда – трио», – произнесла одна из высокопоставленных особ. «Но где? Как?..» Несчастная королева Вавилона и ее сын встречаются в подземном склепе: возникает ситуация... «Что ж, дайте мне тогда слова», – произносит Россини. Поэта Росси там нет, я импровизирую «Привычную смелость», и менее чем через три четверти часа музыка готова. Кольбран, [Роза] Мариани и [Филиппо] Галли сразу же исполняют трио».
Когда в театре «Фениче» 3 февраля 1822 года состоялась премьера «Семирамиды», ее первый акт продолжался два с половиной часа, второй – полтора часа (опера была сокращена для более поздних представлений). К тому же между актами исполняли балет «Аделаида Геслинская» хореографа Франческо Клерико. Музыкальный стиль оперы привел в недоумение большую часть зрителей, которых бросало то в жар, то в холод во время первого акта. Затем, возможно, после того, как первый акт ознакомил их с изменившейся, более сложной манерой Россини, второй акт завоевал их. Последовали восторженные аплодисменты. К 10 марта «Семирамиду» исполнили в «Фениче» двадцать восемь раз.
