Тогда Катя развернулась лицом к дворцу, где на балконе все так же стоял Цимаон Ницхи и развела руками. Говоря тем самым, что пыталась.
— Браво, — похлопал ей Создатель. — Несчастный Павел Холодный, какая его ждет утрата…
Стены дворца в утренних лучах солнца нежно переливались кровавым блеском, на улице было тихо и пустынно. Вильям непонимающе переводил взгляд с девушки на Создателя и, не дождавшись комментариев, спросил:
— Зачем?
Катя со вздохом подтянула джинсы, хотела объяснить, а потом передумала и, отмахнувшись от него, пошла прочь.
Какое-то время он двигался следом, но вскоре отстал.
Она задавалась вопросом, задето ли ее самолюбие его вчерашним: «Ничего не чувствую к тебе», однако ответа у себя не находила. В той гнетущей тишине, которая наступила для нее с тех пор, как она попала в город старейших вампиров, казалось, в голове не осталось совсем никаких мыслей. С исчезновением музыки девушка слово потеряла способность думать. Мысленные потоки были то слишком быстрыми, то невообразимо медленными и как будто останавливались. Тишина мешала ей, давила и раздражала.
Катя тихонько замычала, пытаясь напеть хоть кого-нибудь: Моцарта, Баха…
По узкой каменной дорожке она добралась до небольшого скверика, огороженного золотой оградой. Серебряные скульптуры зверей тут утопали в зелени, бил фонтан, а в центре его серебряные Адам и Ева стояли под деревом, с которого к ним спускался змей, держа в пасти рубиновое яблоко.
На одной из скамеек Катя заметила старейшину в черном одеянии, чье лицо скрывал капюшон.
Недолго думая, девушка села рядом, обронив:
— Вы никогда не снимаете капюшона?
Голова старейшины чуть повернулась к ней.
— А ты никогда не интересуешься, прежде чем нарушить чье-то уединение, желанна ли твоя компания?
Катя хмыкнула и, закинув голову назад, прикрыла глаза.
— Да я самая желанная персона в этом городе, если вы не в курсе!
Наркисс коротко и сипло рассмеялся.
— Ошибаешься.
Девушка ощутила на себе пристальный взгляд и приподняла ресницы. Старейшина разглядывал ее, от чего сделалось неуютно, но она не двинулась с места. Продолжала сидеть, глядя из-под ресниц в темноту капюшона, гадая, насколько ужасен сидящей рядом с ней старик.
— Хочется вскочить и убежать, не так ли? — Он точно прочитал ее мысли.
— Хочется посмотреть, — смело заявила она, в ужасе ожидая, что он сейчас сдерет с головы капюшон и дальше все пойдет как в фильмах ужасов: раздирающий вопль и мелькание пяток.
Наркисс лишь ниже наклонил голову, прохрипев:
— А сердечко не разорвется, детка?
Катя решила больше не настаивать и перевела тему немного в другое русло:
— Вы родились таким?
Подумав, он ответил:
— Нет.
— Вас заколдовала злая колдунья? — прыснула в кулачок девушка.
Капюшон уставился на нее и она, посерьезнев, добавила:
— Просто, интересно.
Он долго молчал, Катя решила, тот больше не станет с ней разговаривать и лучше всего оставить его в одиночестве. Она уже готовилась так и поступить, но Наркисс неожиданно сказал:
— Когда-то я был очень красив. — Капюшон обратился к ней. — Краше Лайонела, настолько хорош собой, что те, кто видели меня, забывали дышать от восторга. Гордыня, точно червь, по кусочкам съела мое сердце, ожесточила душу, превратив ее в камень. Семья отказалась от меня, я менял женщин, друзей, а однажды посмеялся над уродиной. Ее так и звали «Уродина», кажется, никто ее имени даже в Линдосе[13] не знал. Она посмотрела на меня дольше обычного, проходя мимо. А я поднял с земли камень и швырнул ей в голову, разбив затылок в кровь. Я крикнул, чтобы она никогда не смела смотреть на меня. Уродина обернулась и, глядя мне прямо в глаза, сказала: «Смотреть не на что». Мои друзья тоже похватали камни, мы закидывали ее до тех пор, пока она не затихла, уткнувшись лицом в дорожную пыль. Мы хохотали… А когда она уползала, оставляя за собой кровавый след, из ее разбитых губ я услышал песню, она пела что-то о моей красоте. Тогда мне стало страшно и омерзительно, я поспешил уйти, но пока шел, все оборачивался и оборачивался, потому что слышал булькающий хрип ее песни. — Наркисс сложил на животе руки, укутанные длинными черными рукавами.
— Когда звук ее голоса стих, я вновь посмотрел назад, но там уже никого не было. Посреди дороги лежали лишь грязные тряпки, в которые она укутывалась. Я вернулся на то место и в ворохе окровавленных одежд нашел сердце, все еще живое и бьющееся. Мои товарищи разбежались, а я остался, нашел палку, обломал ее, сделав острой, и воткнул в сердце. А из него, как из драного мешка, поднялся рой мух, облепивших меня с ног до головы. Сколько не хлопал я по своему прекрасному лицу, рукам, телу, пытаясь согнать их, они сидели крепко-крепко, как намертво приклеенные. Я давил их, мои пальцы вечно были мокры и воняли от слизких внутренностей, но ничего не помогало. Я ушел из родного города и странствовал в основном ночами, чтобы не видеть других людей.
Старейшина закряхтел.
— Спустя сорок лет, в одну лунную ночь мимо меня прошел человек. Мухи все разом взмыли, оставив меня, и полетели за ним. Он велением руки послал их мимо себя, как будто ничего естественнее и быть не могло. И я упал перед ним на колени, умоляя позволить мне пойти с ним. Он позволил, но прежде сказал, что никогда в жизни не видел кого-то более уродливого. Выслушав мою историю, он дал мне имя «Наркисс». И вот я тут. — Из рукава показался скрюченный белый палец, похожий на птичий, с длинным желтым ногтем, который исчез в капюшоне. — До сих пор чувствую щекочущее тепло прикосновений их цепких лап на своих губах.
— Та девушка наложила на вас проклятие? — с благоговейным ужасом прошептала Катя, не замечая, как близко наклонилась к старейшине.
— Я, конечно, долгое время так думал. Пока Создатель не объяснил мне: не было никакой девушки. «Уродина», что посмотрела на меня однажды, — это я сам.
Катя нахмурилась.
— Разве вы не сказали чуть раньше, что были очень красивы?
Нарикисс посмеялся.
— Что есть внешняя краса, если внутри живет урод? Не было девушки, ничего не было, только я и мухи из моего сгнившего сердца. Люди склонны много думать о следствиях, забывая искать причину. Люди подменяют истинные причины, кроющиеся внутри каждого, иными, чтобы не поколебать собственную любовь к себе.
— Вы все это знаете, но… но ведь вы не изменились в лучшую сторону? — изумилась девушка.
— Нет, — спокойно подтвердил он. — Осознание собственных ошибок далеко не всегда приводит к желанию их исправить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
