— Боже мой! — вскричал у неё за спиной Дэвид. Мириам повернулась. На двери была намалевана багровая свастика. Потеки свежей краски напоминали тонкие струйки крови.
Раввин осторожно дотронулся до рисунка и уставился на красное пятно на кончике пальца. Мгновение спустя Мириам зарыдала.
— Дэвид, мне очень, очень жаль, — невнятно повторяла она.
Он привлек жену к себе и крепко обнял. Наконец она немного успокоилась, и Дэвид хрипло пробормотал:
— Принеси мне тряпку и какое-нибудь моющее средство.
Мириам уткнулась носом в его плечо.
— Мне страшно, Дэвид.
26
Хотя фотографии раввина печатались в газетах в связи с расследованием убийства, миссис Серафино не узнала его.
— Я — раввин Смолл, — представился Дэвид, когда она открыла дверь. Мне хотелось бы побеседовать с вами. Это займет всего несколько минут.
Миссис Серафино не знала, как быть, и жалела, что не может посоветоваться с мужем, который ещё спал.
— Об этом убийстве? Если да, то вряд ли мне следует…
— Я хочу взглянуть на комнату девушки, — сказал раввин.
Его голос звучал так уверенно и твердо, что об отказе не могло быть и речи. После секундного колебания миссис Серафино сказала:
— Что ж, полагаю, вреда от этого не будет. Ее комната в глубине дома, за кухней.
С этими словами она повернулась и пригласила раввина следовать за собой. Когда они вошли в кухню, зазвонил телефон, и хозяйка поспешно сняла трубку. Разговор был совсем коротким. Положив трубку, миссис Серафино повернулась к раввину и сказала:
— Возле кровати стоит ещё один аппарат, и я не хочу, чтобы звонки будили Джо. Прошу прощения.
— Понимаю.
Миссис Серафино открыла дверь и посторонилась, пропуская раввина. Он оглядел убранство тесной каморки: кровать, тумбочку, трюмо, маленькое кресло. Подойдя к тумбочке, раввин прочел названия двух лежавших на полочке книжек, посмотрел на небольной пластмассовый радиоприемник, потом повернул выключатель и, немного подождав, услышал: "Говорит радиостанция Сейлема. Музыка для вас…"
— Наверное, вам нельзя ничего тут трогать, — сказала миссис Серафино.
Раввин виновато улыбнулся и выключил приемник.
— Она часто слушала радио?
— Целыми днями. Этот свой бешеный рок-н-ролл.
Дверца платяного шкафа была распахнута, и раввин с разрешения хозяйки дома заглянул туда. Дверь ванной миссис Серафино открыла по собственному почину.
— Спасибо, — сказал раввин. — Я увидел все, что нужно.
Хозяйка повела его в гостиную.
— Нашли что-нибудь интересное?
— Я не очень на это рассчитывал. Мне просто хотелось получить некоторое представление о девушке. Она была хорошенькая?
— Не красавица, хотя газеты и величали её "привлекательной блондинкой". Полагаю, так пишут про всех девушек. Но она и впрямь была ничего. Как дочка фермера, вскормленная кукурузой. Понимаете? Крепкий стан, мясистые ноги, толстые лодыжки… Ой, извините.
— Ничего страшного, миссис Серафино, — успокоил её раввин. — Я знаю, что такое ноги и лодыжки. Скажите, она производила впечатление счастливого человека?
— Думаю, что да.
— Но, насколько я понимаю, у неё не было друзей?
— Только Силия, что работает по соседству, у Хоскинсов. Иногда они вместе ходили в кино.
— А приятели мужеска пола? Или вы не знаете?
— Думаю, она сказала бы мне, будь у неё дружок. Когда две женщины живут под одним кровом, они начинают болтать. Уверена: не было у неё мужчин. По четвергам она ходила в кино либо одна, либо с Силией. Но в газетах пишут, что она была на сносях. Стало быть, хотя бы одного мужчину она знала.
— Было ли что-то необычное в её поведении в тот четверг?
— Да нет, четверг как четверг. Я была занята, и Элспет покормила детей, но потом сразу же ушла. Обычно она убегала ещё до ленча.
— Но случалось, что и после?
— Да.
— Что ж, спасибо, миссис Серафино. Вы были очень добры.
Она проводила раввина до двери и посмотрела ему вслед. Потом крикнула:
— Раввин Смолл! Вон идет Силия. Может, вы хотите с ней поговорить? Вон та девушка с двумя детьми!
Она заметила, как раввин ускорил шаг. Он подошел к девушке, несколько минут поговорил с ней, потом прошагал до угла улицы и осмотрел стоявший там почтовый ящик. Затем он сел в машину, поехал в Сейлем и, недолго пробыв там, вернулся домой.
Мистер Серафино пробудился в начале первого. Он умылся, провел рукой по жесткой иссиня-черной щетине на подбородке, решил не бриться до вечера и пошел в кухню. Жена играла с детьми на заднем дворе, и он помахал им рукой. Миссис Серафино вошла в дом и подала мужу завтрак, а Джо уткнулся в раздел юмора утренней газеты.
Лишь когда он позавтракал, жена впервые нарушила молчание.
— Давай спорить, что ты не угадаешь, кто приходил к нам нынче утром, — сказала она.
Мистер Серафино не ответил.
— Раввин Смолл из еврейского храма, вот кто, — продолжала его жена. Тот, в чьей машине нашли сумочку.
— Чего он хотел?
— Расспрашивал про девушку.
— У него стальные нервы. Надеюсь, ты ничего ему не сообщила?
— А почему нет?
Джо изумленно уставился на нее.
— Да потому, что он замешан в деле, а сведения, которыми ты располагаешь, суть улики по этому делу.
— Но он такой милый молодой человек. Совсем не похож на обычного раввина. Ни бороды, ничего такого…
— Нынче ни один раввин не носит бороду. Помнишь свадьбу Голда в прошлом году? Там тоже был безбородый раввин.
— Смолл и на него не похож. Тот был такой чванливый, а этот — просто молодой человек, ни дать ни взять страховой агент или торговец машинами. Только не златоуст. Просто милый и вежливый. Он хотел осмотреть комнату девушки.
— И ты показала?
— Конечно.
— Полиция запретила тебе открывать дверь. Откуда ты знаешь, может, он что-то стащил или стер отпечаток пальца. Или даже подбросил улику.
— Я все время была с ним. Он оставался в комнате меньше минуты.
— Знаешь, что я сейчас сделаю? Позвоню в полицию и все расскажу, заявил Джо и поднялся.
— Но зачем?
— Затем, что произошло убийство, и все, что есть в комнате, считается уликами, а раввин мог их подменить. Отныне и впредь не смей больше ни с кем обсуждать это дело, поняла?
— Хорошо.
— Никому ни слова.
— Ладно, ладно. Чего это ты так разволновался? Покраснел как рак.
— Человек имеет право на мир и покой в собственном доме! — рявкнул Джо.
Миссис Серафино улыбнулась.
— Ты просто не в себе. Присядь, малыш, я налью тебе ещё чашечку кофе.
Джо уселся и спрятался за газетой. Миссис Серафино достала новую чашку и блюдце. Она была озадачена, сбита с толку и встревожена.
27
Раввин совсем не удивился, когда Хью Лэниган тем же вечером заглянул к нему в гости.
— Как я понял, утром вы были у Серафино? — спросил Лэниган.
Молодой человек зарделся и кивнул.
— Решили провести расследование, рабби? — губы Лэнигана дрожали от сдерживаемого смеха. — Не стоит. Вы можете затоптать след, а его и так еле видно. Чего доброго, ещё и вызовете подозрения. Нам позвонил мистер Серафино. Он был убежден, что вы приходили за какой-то вещью, возможно, уличающей вас.
— Я и понятия не имел, что это будет так выглядеть, — сокрушенно ответил раввин. — Весьма сожалею. — Он помолчал и робко добавил: — У меня была догадка, и я хотел проверить её.
Лэниган метнул на него быстрый взгляд.
— Правда?
Раввин кивнул и торопливо продолжал:
— Любой ряд событий имеет начало, середину и конец. Когда мы обсуждали это дело в прошлый раз, то, кажется, начали с конца. С сумочки. По-моему, мы сможем пойти дальше, если начнем, как и положено, с начала.
— Но что считать началом? Беременность Элспет?
— Возможно, хотя мы не знаем наверняка, что беременность имеет отношение к её гибели.
— Тогда с чего же мы начнем?
— Если бы следствие вел я, то первым делом задался бы вопросом, зачем девушка вышла на улицу после того, как Бронштейн привез её домой, — сказал раввин.
После короткого раздумья Лэниган передернул плечами.
— Мало ли, зачем? Может, опустить письмо в ящик.
— Зачем тогда снимать платье?
— Шел дождь, — напомнил Лэниган. — Возможно, она не хотела, чтобы платье промокло.
— В таком случае достаточно было просто накинуть пальто или дождевик, что она и сделала. Кроме того, почту вынимают только в половине десятого утра. Я осмотрел ящик.
— Хорошо. Значит, она пошла не опускать письмо, а просто на прогулку, подышать воздухом.
— В такой дождь? Да ещё после того, как гуляла весь день и вечер? И не забывайте о платье. Зачем было его снимать? Это — главный вопрос головоломки: почему она оказалась без платья.
— Ладно, ладно, так почему же?
