Высота наместнической степени определялась по заведенным уже наместническим книгам, а главенство разрядных округов сложилось в процессе их создания. Наместники царственных градов и разрядные воеводы имели боярские чины и четко координировались между собой. Например, воевода Новгородского разряда шел за Владимирским и имел общую 12-ю степень, Казанского — 14-ю. Астраханского — 16-ю, а украинский гетман — 25-ю степень. Всего статей было 35, но они позволяли охватить 83 сановника, т.к. статья 29 перечисляла 9 бояр с лесенкой названий наместничеств, статья 32 — 20 окольничих-наместников, статья 34 — 20 думных дворян-наместников. Свои места нашлись для кравчего, главного чашника, постельничего. Кроме того, положение лица любого чина легко было определить по степени его учреждения или соединения (обозначенной титулом руководителя), что делало сопоставимыми и более низкие старые чины.
Отмена местничества
Чиновная реформа задумывалась в более широком идейном контексте, представление о котором ярко обрисовал Сильвестр Медведев. Согласно его «Созерцанию», 24 ноября 1681 г. Федор Алексеевич изволил «вчинать» рассмотрение дела о чинах своего царского совета, «как бывает пред седение в синклите его и в воинских делах, когда… посылают в полки с ратными людьми или в правление по их царского величества царственным градам». Проблема была в сочетании благородства рода, заслуженного чина, близости к великому государю, но Медведев выделяет обличение вражды и непорядков, возникающих из-за местничества.
Именно об отмене местничества Медведев жаждал рассказать, подчеркнув роль В. В. Голицына (правившего во время написания «Созерцания») и в особенности продемонстрировав на этом примере идеи правильной организации государства. Государь должен был отменить местничество, потому что им умножается зло и вражда среди начальников и приносятся бедствия подчиненным. «Если вручат кому-то правление в стране и в полках, хотя и не великого вода, а честью их государской пожалован и в таком деле искусен» — ни такому начальнику, ни с ним не следует «считаться местами» — это гордыня, Господь велит «не возноситься и над малым человеком».
В конце концов, все люди, по учению апостола Павла, составляют единое тело, не являясь одинаковыми его органами. Голова, орган безусловно более важный, чем нога, рука или палец, не может отрицать их полезности, коли они не голова. «Людям, как единому телу, органам же разным, в вере единой, в государстве едином подобает всем звание свое хранить, в нем же кто пребывает. Если боярин — да о государстве во всяких вещах… к мирному и прибыльному государства всего добротворению беспокоиться должен. Воевода в воинстве, как достойно, да промышляет и управляет, воин также службы своей надлежащей не оставляет. Подданный, в земледельстве труждаясь, должный оброк господину своему да воздает. Все же есть люди Божьи и ни один благородный без единого мнимого меньшим жить не может». Так, по мнению Медведева, считал царь Федор Алексеевич.
Вся аристократия с удовольствием подписалась бы под этими словами, если бы не следующий сомнительный тезис: «Чести же и правление более всего даваемы бывают по разуму, и по заслугам во всяких государственных делах бывшим, и людям знающим и потребным». Если это правило относится к существующему положению, — значит, незачем возвышать еще и неблагородных. Если же продвигаться должны прежде всего самые способные, какое значение имеет природное благородство? В этой связи Федор Алексеевич, согласно «Созерцанию», произнес 12 января 1682 г. перед собранием духовенства и Думы смелую речь: «чтобы тому местничеству впредь между великородных людей не быть, и кому по их государеву указу велят где, хоть из меньшего чина, за его службу или за разум пожалованным быть честью равной боярству — и с ним о том никому не считаться… ибо в жизни сей кого Господь Бог почтит, благословит и одарит разумом — того и люди должны почитать и Богу в том не прекословить».
Далее царь, по обыкновению, обратился к иностранному опыту, будто бы «на всей вселенной у всяких народов, особенно же… у мудрых людей, всякое правительство и чести даваемы бывают от самодержцев достойным людям. Если же кто и благороден, но за скудость ума, или какой неправдой, и неблагочестивым житием и своевольным… губит благородство свое и почитается от всех во злородстве, таким… никакого правительства вручать не подобает во избежание казни Божией на все государство». Однако это не искореняло понятия благородства — напротив, повелевая уничтожить местнические книги, Федор Алексеевич объявлял, что отменяет обычай «низить» по благородству тех, кто служил в подчинении малородного, и относить прегрешение одного члена фамилии к «бесчестью» всего рода. Отмена родового принципа в службе не касалась традиционных привилегий: они не упоминались, но на практике закреплялись.[241]
В Соборном деянии об отмене местничества[242] история излагается значительно прозаичнее. Как уже упоминалось, князю В. В. Голицыну с товарищами 24 ноября 1681 г. было поручено «ведать ратные дела» для приведения российской армии в соответствие с современными требованиями. Речь сразу же зашла о Государеве дворе, лишь частично затронутом военно-окружной реформой (за счет службы части новых московских дворян в полках), но так и не вписавшемся в систему «регулярства». Да и как вписаться, если приглашенным на обсуждение генералам и полковникам — лучшим специалистам в военном деле на Руси — государь должен был дать придворное звание стольников, чтобы Государев двор признал, «коего они чина и звания»? Даже при удостоверении соборного акта об отмене местничества знаменитый генерал В. А. Змеев поставил подпись среди думных дворян (без генеральского звания), а генералы (А. А. Шепелев и М. О. Кровков), рейтарские и пехотные полковники подписывались в самом конце списка стольников — перед стряпчими!
Замысел же усовершенствования системы чинов был на этот раз гениально прост: заставить представителей всех родов Государева двора служить «полковую службу по-прежнему», но с общеармейскими званиями. Известно, что знатнейшая молодежь начинала службу в московских дворянских сотнях с чина не выше стольника. Посему В. В. Голицын, «выборным людям сказав его великого государя указ», сразу потребовал, «чтобы они, выборные люди, объявили, в каком ратном устроении пристойнее быть стольникам, и стряпчим, и дворянам, и жильцам».
Выборные, в число которых недаром включены были регулярные командиры и представители городового дворянства, приговорили младшим чинам Государева двора служить не в сотнях, а в ротах. «Для лучшего устроения и крепкого против неприятелей стояния быть у них ротмистрам и поручикам… изо всех родов и чинов с головы беспременно, и между собой без мест и без подбора». Хотя дворяне должны были служить по-прежнему со своими рекрутами (с 25 дворов по человеку; обычно это были профессиональные военные холопы), они объединялись в роты (по 60 человек) и полки (по 6 рот) во главе со старшим ротмистром.
Дело было не в том, чтобы сделать из аристократической молодежи реальную военную силу (после Конотопской катастрофы при Алексее Михайловиче никто не решился бы рисковать цветом московского дворянства), а чтобы ликвидировать последний пережиток старой военной системы, мешавшей развитию не только новой армии, но и всего государственного аппарата. Никто в принципе не был против этого — но дворяне опасались лично проиграть.
Бояре доложили решение выборных царю, тот одобрил совет и предложил им всем вместе составить примерный список поручиков и ротмистров. Выборные озаботились, чтобы им был предоставлен полный список младших чинов двора, чтоб «написать на пример с головы к ротам ротмистров и поручиков». По поводу готовых списков очень беспокоились, били челом государю и боярам, что-де Трубецких, Одоевских, Куракиных, Репниных, Шейных, Троекуровых, Лобановых-Ростовских «и иных родов в те чины никого ныне не написано из-за того, что за малолетством в чины они не приказаны, и опасно им (остальному дворянству) того, чтобы впредь от тех вышеописанных и от иных родов, которые ныне в ротмистрах и в поручиках не написаны, не было им и родам их в том укоризны и попрека».
В связи с тем, что представители самых захудалых московских родов не желали попасть в командные чины, в которых не служат аристократы, выборные просили: во-первых, чтобы государь указал впредь записывать в ротмистры и поручики юношей всех родов Двора, ныне в списках не оказавшихся, «как они в службу поспеют и в чины приказаны будут»; во-вторых, указал бы великий государь представителям московского дворянства во всех службах быть «между собой без мест, где кому великий государь «укажет, и никому ни с кем впредь разрядом и местами не считаться, и разрядные случаи и места отставить и искоренить».
