В одном из гаражей стояли Охотник и седой мужчина лет пятидесяти, по виду — типичный отставник. Впрочем, Самойлов вряд ли узнал бы Охотника. Вместо аккуратно причесанного светлого шатена лет тридцати он увидел бы мужика за сорок с пегими курчавыми волосами, не знакомыми с расческой, густыми бровями „домиком“ и такими же густыми усами. Специальные вкладки изменили Охотнику и овал лица, так что теперь он был совсем не похож на фоторобот, распространенный РУОПом.
Что до отставника, то его звали его Георгий Владимирович. И он действительно был подполковником запаса Российской армии. А последней его должностью в Вооруженных силах была должность начальника службы ракетно-артиллерийского вооружения дивизии. Дивизия дислоцировалась в одном из регионов Закавказского военного округа.
Подполковник уволился из армии сразу после передислокации дивизии с территории одного новоиспеченного „суверенного государства“. Передислокацией, собственно, называлось вот что: офицеров и прапорщиков с их семьями привезли и высадили практически в чистом поле, пообещав в ближайшие полгода отстроить жилье для членов семей и казармы для личного состава.
Разумеется, никто ничего строить не собирался: на выделенные для этих целей деньги уже давно был построен под Москвой роскошный коттеджный поселок, где поселилась аристократия Министерства обороны с чадами и домочадцами, а также „особами, приближенными к…“. Впрочем, через полгода строить военный городок было вроде как и ни к чему: офицеры и прапорщики либо поувольнялись, либо кое-как пристроили семьи по окрестным поселкам и подались на заработки. Фактически дивизия осталась существовать лишь на бумаге, поскольку в реальности место ее дислокации представляло собой несколько бараков, обнесенных для приличия колючей проволокой.
Что касается техники и вооружения дивизии, то по приказу оставшегося, как водится, неизвестным для широких масс оч-чень высокопоставленного лица „все должно остаться на месте“. Осталось неизвестным не только вышеупомянутое „лицо“, но и сколько ему заплатили. Как всегда. Короче, история совершенно типичная для начала 90-х.
Известно точно: только одна 12-я учебная мотострелковая дивизия, уходя зимой 1992 года из Чечни, оставила боевикам Дудаева (это вам не Алиев с Шеварднадзе, а откровенно антироссийские силы!) 40 танков, 53 БТР и БМП, 153 ствола артиллерии, 18 реактивных установок „Град“ и 40 тысяч автоматов Калашникова! Между прочим, такая европейская страна, как Ирландия, имеет на вооружении примерно столько же единиц бронетехники.
Георгий Владимирович подчинился преступному приказу по той же причине, по которой полковник ФСК Самойлов по указанию руководства работал в интересах Госдепартамента США, — надо было кормить семью. Но на одном из складов дивизии хранилось то, что ветеран Российской армии никак не мог оставить потенциальному врагу: новейший многоцелевой реактивный комплекс „Катран-М“, проходивший испытания в горных условиях и по этой причине осевший на складах дивизии.
Комплекс представлял собой пункт управления (помещавшийся в небольшом чемодане) и контейнер с ракетой, наводившейся по подсветке цели лазерным лучом. Ракета могла снаряжаться кумулятивной, зажигательной и осколочно-фугасной боевыми частями и предназначалась для уничтожения малоразмерных защищенных целей типа бронетехники, долговременных огневых точек и бункеров на удалении до пяти километров.
Шестнадцать ящиков армейского образца Георгий Владимирович вывез на грузовике и погрузил в обычный железнодорожный контейнер вместе с домашними вещами. Контейнер благополучно прибыл в Москву по железной дороге, и ящики оказались в старом, покрытом потеками ржавчины металлическом гараже.
Сейчас Георгий Владимирович собирался продать все шестнадцать комплектов Охотнику за триста двадцать тысяч долларов, то есть по цене двадцать тысяч „зеленых“ за штуку. Почему именно по такой цене? Потому, что именно такую цену предложил Охотник. И Георгий Владимирович не торговался. Единственное условие, которое он поставил: ни при каких обстоятельствах оружие не должно достаться врагам России.
— Значит, так! — сказал Охотник. — Все надписи на ящиках закрась. На неделе придет грузовик и заберет груз. О времени прибытия я сообщу. Теперь о деньгах. Возьмешь наличными?
— На фига они мне! — махнул рукой Георгий Владимирович. — Сын вместе с семьей в Австралию едет. Так пусть бизнес там организует. Родина мне изменила, так что для меня теперь мои внуки — Родина!
— Хорошо! — ответил Охотник. — Мой человек в ближайшее время свяжется с ним. Можешь мне верить.
— Не смеши меня! — ответил Георгий Владимирович. — Тут себе не веришь, а не то что… Эх! Мне от этих ящиков хоть бы избавиться и уснуть спокойно! А то, веришь, — за последние два года ни одной ночи нормально не спал!
— Я же сказал, что заберу! — заверил Охотник. — Три-четыре дня, — и все! Один, кстати, я прямо сейчас возьму. Помоги погрузить!
Они вдвоем засунули один из ящиков в фургон, на котором приехал Охотник. Охотник включил двигатель и кивнул Георгию Владимировичу:
— Ну, бывай!
— Счастливо! — отозвался Георгий Владимирович.
Пока Охотник разворачивался на фургоне, Георгий Владимирович запер гараж, уселся на корточки и закурил. Выезжая из узкого прохода, Охотник увидел в зеркало заднего вида его поникшую фигуру в офицерской рубашке без погон и мрачно подумал: „Эх, обломки Империи!“
22 августа 1994 года, 11.20.
Так усердно разыскиваемый Самойловым и его американским коллегой представитель генерала Драгича и не думал прятаться. В этот момент он находился в снятой им на несколько дней частной квартире на Шипиловском проезде, пил кофе и любовался живописным видом, открывавшимся с двенадцатого этажа. Отсюда прекрасно был виден и почти весь ансамбль Царицынского дворца, и кусочек Царицынского пруда и, конечно, крыша особняка, в котором сейчас находился генерал Хладов.
Зазвонил телефон. Серб снял трубку. Глухой голос произнес:
— На одиннадцати часах медная голова. Ровно в три.
Серб положил трубку, взял мощный полевой бинокль и несколько минут смотрел в окно. Потом улыбнулся, поставил бинокль на стол и налил себе еще кофе.
22 августа 1994 года, 14.35.
Охотник вылез из фургона и направился к подъезду. Он был облачен в комбинезон с надписью „Мослифт“ и нес в одной руке небольшой чемоданчик, а в другой — длинный сверток. Поднявшись на крышу дома, Охотник заблокировал все выходы на крышу из подъездов, затем приступил к делу.
Он развернул сверток. Под полиэтиленом обнаружился зеленый пластиковый контейнер, один конец которого был затянут плотной пленкой. Охотник подсоединил чемоданчик шнуром к разъему контейнера. Затем укрепил на треноге металлическую трубку с окуляром. Глядя в окуляр, он выставил направление и зафиксировал опорные кронштейны треноги. Тянущийся от трубки кабель Охотник подстыковал к разъему на чемоданчике.
Закончив монтаж, Охотник откинул крышку чемодана. Там обнаружился маленький электронный дисплей с клавиатурой. Охотник набрал насколько команд. По дисплею побежали строчки, затем в командной строке высветилось сообщение: „Программа введена. Готовность 0. Время пуска 15 минут“.
Охотник закрыл крышку, отсоединил чемоданчик. Покидая крышу, он закрыл дверь на замок, обломав пассатижами торчащее из замочной скважины ушко ключа. Сев в фургон, он посмотрел на часы и довольно улыбнулся: весь процесс подготовки занял не более пятнадцати минут вместе с подъемом на крышу и возвращением назад.
22 августа 1994 года, 14.55.
Никифоров приехал на очередной доклад к Хладову. Впрочем, никаких новостей не было. Как не было и указаний от Хладова. Хладов молча сидел в тени деревьев за столиком и пил чай с тульским пряником. Никифоров кашлянул и спросил:
— Будут ли какие-нибудь указания, Вадим Николаевич?
— Работайте, Виктор Петрович, работайте, — рассеянно ответил Хладов. Он поставил стакан с чаем на столик и вдруг сказал:
— Какова, на ваш взгляд, отличительная особенность этого места, Виктор Петрович?
И сам ответил:
— До ближайшей точки, откуда можно выстрелить из винтовки по окнам верхнего этажа, — больше километра. Нижний этаж и двор вовсе не просматриваются. Ну что ж, поглядим, что предпримет Охотник. Сейчас наступила его очередь сделать ход.
Никифоров хотел что-то спросить, но не успел. Голова стоявшего напротив них бронзового Дзержинского исчезла в ослепительной вспышке. Грохот взрыва ударил по ушам. Никифоров упал в кусты, закрыв голову руками и нервно ожидая следующего взрыва. Пришел в себя он только от того, что кто-то перевернул его на спину. Это был расторопный сержант. Он тоже был испуган до зеленой бледности, а руки тряслись, как в приступе лихорадки.
