Пару секунд мы с Мэтом не сводили друг с друга глаз. Потом он вновь заговорил, и я стала подозревать, что его терпению вот-вот придет конец.
— Ты можешь пойти со мной, если будешь слушаться меня беспрекословно, либо подожди снаружи, но пообещай не двигаться с места. Меньше всего мне бы хотелось сперва проводить тебя домой, а уж потом возвратиться сюда и осмотреть дом, потому что наше шумное вторжение наверняка всполошило любого, кто бы здесь ни жил. Поэтому я хочу поскорее покончить с этим. Ну, что ты выбираешь?
Я уже решила. Если в доме Уитчеров есть ядовитые змеи, Мэту Хоару понадобится моя помощь. Я нашла старый цветочный горшок, поставила его под окном, стала на него, схватила протянутую руку и через секунду оказалась внутри дома.
В старых хижинах для рабочих обычно было две комнаты на первом этаже и две на втором. Здесь четыре хижины были объединены в дом, следовательно, к услугам хозяев было целых шестнадцать комнат. Печальная перспектива для нас, учитывая состояние той комнаты, в которой мы находились.
Влажные голые каменные стены. На полу огромные куски обвалившейся с потолка штукатурки. На толстом проводе — голая электрическая лампочка. Мы стояли молча, и я поняла, что прислушиваюсь. К чему именно? Малейший шорох указал бы на то, что мы с Мэтом здесь не одни. Вспыхнул свет, и стало видно, что по всей комнате разбросана зола. Я повернулась к Мэту. Он держал маленький, но удивительно мощный карманный фонарик.
— Я взял лишь одну пару перчаток, — сказал он. — Ничего не трогай.
От его легкомысленного настроения не осталось и следа. В доме со мной был совершенно другой человек. Заместитель начальника полиции.
Пол был покрыт линолеумом. Я стала на единственный коврик, он захлюпал у меня под ногами. У стены стояло деревянное кресло, обивка которого вся была покрыта плесенью.
Мэт направился по коридору в кухню, я за ним.
— Не могу поверить, что здесь жили люди, — пробормотал он.
В кухне имелись каменная раковина и маленькая старомодная плита. Из открытой печной дверцы торчала солома — в доме обосновались грызуны, заключила я.
Повсюду ощущался затхлый запах: здесь гнили оставшиеся предметы мебели, рваные занавески лишь чудом держались на оконных карнизах, а ковры на полу скорее напоминали лужи. Мне даже показалось, что я чувствую запах болота.
В кухне окна были совсем крошечные. Посмотрев через грязное окно, я смогла лишь различить, где начинается обрыв, — всего метрах в трех от задней стены дома. И никакого запасного выхода.
Вход во вторую хижину мы обнаружили за занавешенным арочным проходом. Когда липкая ткань скользнула по моему лицу, я вздрогнула и поспешила за Мэтом в ванную комнату с минимумом необходимого: белая стальная ванна, раковина и унитаз. Меня чуть не стошнило от вони, поэтому я направилась в следующую комнату — это была мастерская. Вдоль двух стен был установлен теперь уже ветхий стеллаж из огнеупорного пластика, а под окном стоял треснувший грязный аквариум, в каких обычно содержат рыб, черепах, мышей или песчанок. Или змей. Узкая запертая дверь вела, как я догадалась, на лестницу. Вокруг валялись ржавые инструменты, но мой взгляд был прикован к высохшей змеиной коже, свернувшейся клубочком в том месте, где стеллаж упирался в стену. Мэт проследил за моим взглядом.
— Нужно бить тревогу? — поинтересовался он.
Я покачала головой.
— Кажется, это уж. И кожа сброшена уже давно. А что ты имел в виду, когда назвал Сола Уитчера паршивой овцой? Что его изгнали из поселка?
Мэт направился в третью хижину. Я последовала за ним в очередную маленькую комнатку, примечательную лишь своей убогостью. Вместо двери мы обнаружили кирпичную кладку. Такая же кладка украшала и то место в стене, где некогда была дверь в кухню.
— Зачем закладывать проход в кухню? — задала я вопрос скорее себе, чем Мэту.
В противоположном конце комнаты луч фонарика Мэта обшаривал дверную коробку. Кирпичи явно были старыми, местами потрескавшимися и выщербленными, известковый раствор от времени почернел.
— Вероятно, находиться в этой части дома небезопасно, — предположил Мэт. — Слишком близко к обрыву. Пусть семейство Уитчеров было неприхотливым, они все же проявили осторожность.
Я промолчала. Протянула руку, чтобы ощутить шероховатость и холод старой кирпичной кладки. И не почувствовала холода. Кирпичи казались теплыми, пусть даже чуть-чуть.
— Ну, лично я считаю, что на дом нужно повесить табличку «На снос».
С этими словами Мэт вышел. Направился в четвертую — и последнюю — хижину. Я намеренно задержалась, надеясь, что Мэт вернется и пощупает стену, чтобы проверить, на самом ли деле она теплее, чем должна быть. Поэтому у меня было время заметить, что в третьей хижине нет лестницы, ведущей наверх. Может быть, лестница была в заложенной кухне.
Со своего места я видела, что четвертая хижина и первая — самые настоящие близняшки: маленькая грязная гостиная, убого обставленная кухня. Но времени для осмотра у меня было мало, потому что Мэт открыл дверь, ведущую на лестницу, и уже взбирался наверх. Фонарик он унес с собой.
Лестница была узкой и крутой. Дверь наверху оказалась закрытой, из-за чего лестница была погружена в кромешную тьму. Я преодолела две деревянные ступеньки. Мэт шел сразу передо мной, светя себе под ноги фонариком. Он оглянулся через плечо, и я заметила, что на его лице промелькнула тревога. А через секунду позади меня раздался громкий звук захлопнувшейся двери, и тьма поглотила нас.
22
Я не стала кричать. Даже содрогаясь от ужаса, я понимала, что необходимо прислушиваться. За секунду до того, как хлопнула дверь, я уловила движение в комнате на первом этаже. Там кто-то был. Дверь захлопнулась не сама. Теперь меня мучил только один вопрос: то, что я слышала, донеслось извне или шорох раздался внутри дома?
— Не двигайся, — сказал Мэт, и его голос прозвучал слишком громко в замкнутом пространстве и слишком спокойно. Он, вероятно, не слышал того, что слышала я. — Не шевелись. Я уронил этот чертов фонарь, а лестница какая-то подозрительная.
Я стояла в абсолютной темноте, пытаясь выбросить из головы ужасную мысль: тот, кто захлопнул дверь, сейчас находится на лестнице рядом с нами. В любую секунду он мог протянуть руку, и тогда я почувствую, как меня хватает сильная липкая рука. Меня неотвязно преследовало воспоминание о том, как эта рука касалась меня всего несколько часов назад. Я, конечно же, понимала, что это невозможно — Мэт стоял лицом к двери, когда та захлопнулась. Он наверняка увидел бы того, кто…
Я с трудом сохраняла спокойствие и не двигалась, пока Мэт на ощупь искал фонарик. Один раз он коснулся моей коленки, но я никак не отреагировала на это. Я прикусила губу и стала мысленно считать до ста. На пятидесяти я закричу, больше я не смогу сдерживаться.
Потом у наших ног появился и заметался маленький лучик света. Удостоверившись, что под ногами нет зияющих дыр и — что было еще важнее — мы на лестнице одни, мы продолжили подъем.
— Ступай ближе к краю, — велел он. — Ставь ноги по краям ступеней. И держись ближе ко мне. Дверь внизу, должно быть, захлопнулась ветром.
Вечер, насколько я помнила, был на удивление тихим, но не стоило в такой момент упоминать об этом. Я вздохнула с облегчением, увидев, что Мэт достиг двери наверху и повернул ручку. Лестница залилась неярким светом, я быстро догнала Мэта. Лишь тогда я решилась обернуться и взглянуть на сгнившую дверь, которая захлопнулась за нашими спинами.
Мы быстро осмотрели две спальни, скудно обставленные и грязные. Мэт распахнул дверцу шкафа и заглянул внутрь. Там висели хлопчатобумажные цветастые платья, совершенно бесформенные. Мэт распахнул вторую дверцу, и мы увидели три мужских костюма. На полу шкафа аккуратно выстроились несколько пар туфель.
На полу во второй комнате лежали два необыкновенно грязных матраса. Больше никакой мебели. Дощатый пол, голый и некрашеный, местами прогнил настолько, что виднелось перекрытие потолка комнаты на первом этаже. На стене, на уровне промежутка между двумя матрасами, висела черно-белая фотография в черной пластмассовой рамке. Я осторожно приблизилась к ней.
