Здесь хорошо освещенный кабинет, очень похожий на кабинет моего отца, сплошь массивное дерево и плотный текстиль, старые книги и картины покрывают большую часть поверхностей, а в центре, внушительный деревянный стол, за которым сидит мужчина, выглядящий не менее внушительно. Его седые волосы тщательно зачесаны назад, густая борода коротко подстрижена, и он одет в темно-серый костюм, который отлично сидит на нем, несмотря на его внушительный рост.
— Максимилиан Агости. — Дон Кашиани указывает на одно из кожаных кресел перед своим столом. — Пожалуйста, садись. Для меня было неожиданностью найти тебя здесь, и в равной степени было неожиданностью услышать твою просьбу о приглашении на сегодняшний вечер.
— Я уверен, вы в курсе того, что последние несколько лет принесли моей семье, — спокойно говорю я, опускаясь в кресло. — Так что это не должно было стать таким уж большим сюрпризом.
— Ты имеешь в виду смерть твоего брата и то, что ты оставил священнический сан? — Кашиани пожимает плечами. — Последнее, что я слышал, ты скрывался в доме какого-то русского без намерения возвращаться в нашу страну. Мне любопытно услышать, что заставило тебя передумать. Это твой брат-выскочка вынюхивает объедки, чтобы забрать то, что осталось от Агости?
— От нашей семьи осталось гораздо больше, чем объедки, — лаконично говорю я. — Есть много причин, по которым я решил поступить так, как пожелал бы мой отец, и занять вакантное место, оставшееся после смерти Антони. Вы правы в том, что я некоторое время существовал под защитой Виктора Андреева. Теперь кое-кто нуждается в моей защите, и я намерен сделать все необходимое, чтобы это произошло.
— Андреев. Могущественный друг. Но не один из нас. И не здесь, на старой родине. Итак, я слышу от тебя, Агости, что тебе здесь нужны союзники. Для защиты кого-то? — Он хмурится, сцепляя пальцы домиком. — Интересно, что после столь долгого отсутствия ты уже приходишь и просишь об одолжении.
Я сажусь прямее на своем стуле, сохраняя правильную осанку, и спокойно смотрю на него через стол.
— Я прихожу сюда, ожидая, что вы вспомните долгую историю и верность между нашими семьями. Если бы мой отец решил предоставить кому-то свою защиту, семья Кашиани безоговорочно поддержала бы его. Я ожидаю, что вы признаете меня наследником имени моего отца и его союзов и соответственно рассмотрите то, что я предлагаю.
— Кого ты защищаешь? — Кашиани поджимает губы. — Против какой семьи я выберу выступить, если я помню свою дружбу с твоим отцом, как ты предполагаешь?
— Дочь Константина Обеленского, — говорю я ему прямо. По крайней мере, я помню одну вещь о взаимоотношениях моего отца с подобными мужчинами, и я очень хорошо знаю, что, ходя вокруг да около, я ничего не заработаю. — Его незаконнорожденная дочь. Ее существование угрожает его структуре власти и альянсам, и он хочет ее смерти.
Кашиани прищуривает глаза.
— И эта женщина...
— Та, перед кем Андреев в долгу. Я решил помочь ему в этом.
— Хм. — Дон Кашиани откидывается на спинку стула. — Знаешь, Агости, я слышал, что ты вернулся. Я решил подождать, чтобы посмотреть, обратишься ли ты ко мне, и ты обратился, чтобы увидеть, выберешь ли ты путь своего отца, и ты это сделал. Мне еще предстоит убедиться, что ты такой же человек, каким был твой отец и брат, но я возлагаю на тебя надежды. Но ты должен знать, что, если ты хочешь занять ту роль, которую Антони оставил открытой, есть определенные методы восстановления нашего альянса, которые ты, возможно, захочешь рассмотреть.
— Например?
— Например, тот факт, что я ждал подходящего времени, чтобы выбрать жениха для моей дочери Адрианы. — Он слабо улыбается. — Ты познакомился с ней, раз уж ты здесь, сидишь передо мной. Очень милая, не правда ли?
— Да. — Я поднимаю бровь. — Ты предполагаешь…
— Союз между вами двумя? Это было бы разумно, ты не находишь? Великий дом Агости снова поднимается. Ты восстановишь влияние и власть, которыми пользовался твой отец, остальные семьи поддержат тебя, как только я заявлю, что дом Кашиани останется с тобой, и моя дочь разделит это и твое значительное богатство.
Кашиани хмурится, когда я не отвечаю немедленно.
— Я бы хотел надеяться, что это предложение встретит нечто большее, чем молчаливое неодобрение, Агости. Я предлагаю тебе руку моей дочери.
— Я осознаю оказанную мне честь, дон Кашиани.
— Тогда к чему колебания?
— Вы, конечно, знаете, что мой отец ожидал, что я исполню долг моего брата и стану священником, когда Артуро сбежал?
Кашиани кивает, слегка фыркая.
— Он был позором семьи Агости. Конечно, я в курсе. — Он поднимает густую седую бровь. — Я также знаю о преданности, которую ты проявил по отношению к своей семье, Максимилиан, когда занял свое место и вступился за своего брата, и о жертве, которая, должно быть, была принесена. — На его лице расплывается улыбка. — Но теперь у тебя нет причин не жениться. Моя дочь очень красива. Отличная награда за годы твоего служения своей семье, теперь, когда они приняли другой оборот.
— Конечно. Я бы никогда не предложил иного. Просто… — Я колеблюсь, и лицо Кашиани каменеет.
— Выкладывай, Агости, пока у меня не испортилось хорошее настроение.
— Бедность, пацифизм и безбрачие. — Я удерживаю взгляд Кашиани через стол, надеясь, что моя единственная карта сработает в мою пользу. — Я нарушил одну из этих клятв, чтобы отомстить за своего брата, и вторую, чтобы сидеть здесь вместо него. Я надеюсь… сохранить третью.
Видения Саши подо мной, на мне, раскрываются передо мной, заполняют мою голову, пока я говорю, напоминая мне, что ложь, это грех, и что в данный момент я делаю именно это. С того момента, как она поцеловала меня в маленькой ванной моего нью-йоркского дома, я соблюдал что угодно, только не целибат, как бы сильно я ни старался снова и снова. Но соблюдение моего обета целомудрия, это единственный способ избежать брака по договоренности, не оскорбляя достоинства Кашиани, и при этом заручиться его поддержкой.
— Безбрачие. — Кашиани, кажется, на одно напряженное мгновение задумывается, задерживая дыхание, а затем его плечи начинают сотрясаться от смеха, который начинается тихо и переходит в хохот поразительного юмора. — Это хорошая шутка, Агости, — говорит он, когда снова может дышать, качая мне головой. — Ты почти довел меня до истерики, да? Хорошая шутка.
— Это…
Он прерывает меня прежде, чем я успеваю заговорить, устремляя на меня пронзительный, колючий взгляд.
— Отличная шутка, — повторяет он, произнося слова так, чтобы никто не упустил смысла.
Он знает, что я говорю серьезно, но не намерен воспринимать это всерьез. Если я знаю, что для меня хорошо, насколько это касается его, я притворюсь, что все это время шутил.
— Я рад, что вы оценили мой юмор. — Я натягиваю на лицо тонкую улыбку, стараясь, чтобы она выглядела как можно естественнее. — Однако я был бы признателен за некоторое время, чтобы обдумать это предложение, дон Кашиани. Я уверен, вы можете понять, что до этого у меня не было никаких намерений по отношению к жене или семье. Ваше предложение делает мне честь, и я бы не хотел отвечать поспешно.
На мгновение я не уверен, было ли этого достаточно, чтобы успокоить его. Кашиани замирает, его глаза сужаются, и я готовлюсь к любой его реакции, бурной или иной. Затем он медленно кивает, и я чувствую, как часть напряжения покидает меня.
— Очень хорошо, — говорит он наконец. — Но ты пойми, Максимилиан, что я тоже не могу дать тебе ответ, пока ты не дашь мне свой. Мы перейдем к этому, как только этот вопрос будет решен.
Я чувствую легкую дурноту, когда покидаю кабинет Кашиани, но ночь еще далека от завершения. Я удивлен, что он так быстро предложил мне Адриану, но к тому времени, как я возвращаюсь на светящуюся вечеринку, я понимаю, что мне не следовало этого делать. Моя семья долгое время владела значительной частью богатства и власти внутри Семьи. Лучший способ для Кашиани убедиться, что он извлекает из этого выгоду, убедиться, что его фамилия прочно закрепилась за моей.
