могла бы брать более высокие ноты и выдавать более жёсткие мотивы. Если бы захотела.
А я хотела. Это казалось тем самым рубежом, который я не смогла бы покорить. Но теперь…как забавно – мне нужно было потерять голос, чтобы потом вернуть его с лихвой. Вот и не верь после этого в поговорку «нет худа без добра».
Моя семья все эти дни была со мной, поддерживая и помогая. Мама много занималась со мной, не до конца доверяя врачам и педагогам. Она была даже более сурова, чем все они, вместе взятые.
Айзек…разумеется, он был рядом. Каждую свободную минуту. И, боже, он был само терпение и понимание. Просто сосредоточие заботы и нежности. Возможно, все эти разговоры с мамой сделали меня чересчур мнительной, но мне в какой-то момент показалось, что у всей этой заботы есть какой-то иной подтекст. Но я быстро отбросила эти мысли – нет, Айзек вёл себя ровно также, как и раньше. Просто на фоне всех происходящих событий и переживаний я стала чересчур мнительной.
Но главное – когда мой голос окреп настолько, что у врача больше не осталось аргументов, мне разрешили петь. Сперва немного – не больше получаса в день, но постепенно я смогла начать заниматься в полную силу, проверяя, на что теперь способны мои обновлённые связки. Вскоре мне предстояло начать записывать новые треки с группой, так что я должна была быть во всеоружии.
Через четыре недели реабилитации и ещё две – полноценных занятий – ко мне приехал Айзек. Его не было целый день и по телефону перед этим он сказал, что сообщит мне вечером какие-то важные новости. Голос его звучал чрезвычайно серьёзно, но я надеялась, что ничего криминального не случилось. В конце концов – что ещё могла преподнести мне матушка Фортуна? Хуже того, что я переживала последние пару месяцев, быть не могло.
– Привет, – заглянув ко мне в комнату, сказал Айзек.
Я, не отвлекаясь от перебирания текстов, махнула ему рукой. Так, было кое-что, что я давно хотела попробовать. Где же это…ах, вот!
– Чем ты там занимаешься с таким сосредоточенным видом? – поинтересовался друг, присаживаясь на край кровати.
Но я, качнув головой и собрав распечатанные листки в кучу, плюхнулась рядом с ним, после чего заявила:
– Мне нужна помощь.
– Какая? – с обречённым видом вздохнул Айзек.
– Мне нужно распеться, но одной скучно. Так что – ты мне поможешь!
При этом вид у меня был наверняка такой, как будто я сообщала Айзеку, что он выиграл в лотерею. Вот только Дэвис моего энтузиазма явно не разделял. Смерив меня подозрительным взглядом, он уточнил:
– То есть мне нужно тебе подыграть?
Покачав головой, я ответила:
– Нет же! Ты будешь петь со мной!
Хмыкнув, брюнет скривился:
– Кайл…не думаю, что это хорошая идея. Я не пел даже дольше, чем не играл. Тот случай, когда я мурлыкал твою новую песню – не в счёт. Это не пение, а так, баловство одно.
Но меня было сложно остановить. Если в голову пришла идея – всё, тушите свет, зашторьте окна. Но даже это не помогло бы скрыться от Кайл Янг, которая чего-то пожелала.
– И это – огромное упущение с твоей стороны! У тебя чудесный голос. До сих пор помню, как в школе все девчонки окружали тебя во время обеда, умоляя спеть. Их даже веником было не разогнать!
– Как будто ты пыталась, – негромко фыркнул Айзек.
– Просто мне очень хотелось жить, – парировала я всё с той же улыбкой, – Да ладно тебе! Давай! Мы так давно не звучали дуэтом!
Дэвис издал ещё один протяжный вздох, по которому я сразу поняла, что победила. Вид у него при этом был настолько несчастный, что даже ослик Иа рядом с ним показался бы невероятным оптимистом и весельчаком. Но я знала, что это было ничем иным, как обычным актёрским этюдом. Просто Айзеку нравилось, когда я его уговаривала.
– Давай, падай, – распорядилась я, толкая друга в сторону небольшого диванчика в углу и вручая поочерёдно сперва гитару, а потом и ноты с текстом, – Тут всё просто и понятно, и дурак разобрался бы.
– То есть мы будем петь даже не твою песню? – уточнил Айзек, пробегая глазами по строкам.
Я покачала головой:
– Мне нравится эта тональность. И тут такие переходы, которые…в общем, то, что нужно. Лёгкая хрипотца будет как нельзя кстати.
Как я уже говорила, болезнь сыграла мне на руку, расширив мои музыкальные горизонты. Мне не терпелось натренировать свой голос, отточить эти новые грани, добавить нотку рока и даже, быть может, немного гроулинга. Раньше я даже не надеялась, что смогу, как говориться, вдарить рок в этой дыре, но теперь…я могла абсолютно всё.
– Давай, ты начинаешь, – весела я, присаживаясь рядом.
На текст я даже не взглянула – песня, которую я уже давно заслушала до дыр, была будто выжжена у меня в голове.
Кивнув, Айзек подкрутил колки и коснулся пальцами струн. После короткого проигрыша он пропел первые строки:
– Ты безумна, моя страсть,
Жестокая грёза – любовь, любовь.
Ещё пара аккордов – и я подхватила:
– Ты безумен, безукоризненный лжец,
Сказал, что спасёшь меня – любовь, любовь.
Голос звучал низко и с той самой хрипотцой, которая мне так нравилась. Удивительно, что мне даже мороженое есть не пришлось, чтобы добиться такого эффекта. И у меня совершенно – абсолютно! – ничего не болело. Ни капельки. Что это, если не кайф?
– Едва взглянув в твои глаза, мне стало ясно,
Что придётся принимать любую твою ложь.
Это пропели мы уже вместе. Пальцы Айзека терзали струны гитары, а глаза неотрывно наблюдали за мной. Видимо, текст был ему тоже прекрасно знаком – на исписанные страницы он лишь едва взглянул и тут же забросил.
– Я никогда не говорила, что буду твоей возлюбленной.
– Я никогда не говорил, что буду твоим другом, – пропел в ответ Айзек.
– Я никогда не говорила, что не выбрала бы другого.
– Любовь – безумство, – закончили мы уже вместе.
Последний аккорд прозвучал – и затих. Мы тоже замолчали, видимо, прочувствовав все эмоции этой, довольно чувственной композиции. Я мысленно уже прикидывала, какую ещё песню выбрать для разогрева связок. Какую высоту ещё я смогу покорить.
А потом произошло то, чего я никак не могла ожидать. Даже в самых смелых своих фантазиях. Айзек, который продолжал пристально меня рассматривать, отложил гитару в сторону, а потом вдруг наклонился – и поцеловал меня.
Его губы мягко и осторожно накрыли мои, одна
