Звонарев ничем не выдал охватившего его внутреннего ликования. Все складывалось так, как он и рассчитывал.
– Я много слышал об этом человеке, – только и ответил он.
– Вот и прекрасно, – Рушанский продолжал писать. – Передайте ему эту записку от меня, и он вас примет. Может быть, не сегодня, но до пятницы обязательно. Ему и надлежит передать бумаги, оставленные вам на хранение покойным Кириллом Александровичем.
– Сделаю все, как вы говорите, – покорно отозвался Звонарев.
Рушанский закончил писать, поднялся из-за стола, сложил записку в четыре раза, предварительно помахав ею, чтобы чернила высохли, и протянул ее визитеру.
– Отправляйтесь сейчас же, – напутствовал он Звонарева. – Антон Антонович должен быть у себя. Адрес я указал на обороте.
Степан учтиво поклонился, спрятал записку в карман и, подхватив саквояж, направился к выходу.
Того, что история с бумагами, которых у него не было, выйдет наружу и вызовет определенные подозрения, он не боялся. На заседании кружка в будущую пятницу, где Звонарев действительно собирался присутствовать, исполняя вторую часть полученного от великого князя задания, он прямо и открыто заявит, что бумаги были переданы Сербчуку при их личной встрече. А подтвердить или опровергнуть его слова к этому моменту уже будет некому. Антон Антонович будет убит. Вернее, с ним произойдет несчастный случай. Недоразумение. Увы и ах!..
Уже сидя в пролетке и улыбаясь собственным потаенным мыслям, Звонарев развернул записку, составленную князем Рушанским, и бегло прочел ее.
В записке говорилось следующее:
«Дорогой Антон Антонович!
Убедительнейшим образом прошу вас принять и выслушать человека, обратившегося ко мне по протекции покойного Корниевича, Звонарева Степана Германовича, о котором вы, должно быть, уже слышали все от того же генерала. Уведомляю вас также о том, что на руках господина Звонарева имеется часть известных вам бумаг, оставленных Корниевичем на случай возможного осложнения ситуации. Господин Звонарев намерен передать вам их лично.
С глубочайшим уважением и безмерной симпатией к вам князь Р.».
Звонарев прочел записку еще дважды, а затем приказал извозчику доставить его на Гороховую, где и находилась нанятая Степаном квартира. Содержание записки Рушанского натолкнуло его на определенные мысли. План устранения губернского чиновника Антона Антоновича Сербчука стал принимать видимые очертания. Во всяком случае, Звонарев уже знал, как и от чего ему следует отталкиваться. Весьма кстати припомнился и недавний разговор с Кириллом Александровичем, состоявшийся менее месяца тому назад. Память никогда не изменяла Звонареву, вот и сейчас он вспомнил, как генерал обмолвился в том самом разговоре об одной из пассий Антона Антоновича, проживающей на Васюкова. Речь шла о том, чтобы провести очередную встречу как раз на квартире этой дамы. Кажется, ее звали Анна. Фамилии Корниевич не упоминал. Но это Звонареву было и не нужно. Равно как и адрес этой особы. Достаточно было самого наличия тайного пристрастия Антона Антоновича. Дело оставалось за малым – слегка изменить содержание записки, адресованной Рушанским Сербчуку. Именно этим Степан и намеревался заняться по прибытии к себе на Гороховую…
Умение подделывать почерк, имея непосредственно перед глазами образец руки писавшего, также относилось к числу уникальных способностей Звонарева. Эти способности он не раз применял на практике. В том числе и в России, когда столь удачно была проведена операция с самоубийством господина Доронина. Предсмертная записка Доронина была делом рук Звонарева.
Сегодня ему требовалось исполнить тот же самый трюк, но уже с несколько иной целью…
– Обожди меня здесь, – приказал Звонарев извозчику, выбираясь из пролетки.
– А долго ли ждать, барин?
– Жди столько, сколько потребуется. Заплачу, не обижу…
Ему понадобилось больше часу на то, чтобы исправить записку. Почерк у Рушанского оказался еще сложнее, чем у Доронина, но результатом Степан остался доволен. В измененном виде записка выглядела следующим образом:
«Дорогой Антон Антонович!
Убедительнейшим образом прошу вас принять и выслушать человека, обратившегося ко мне по протекции покойного Корниевича, Звонарева Степана Германовича, о котором вы, должно быть, уже слышали все от того же генерала. Уведомляю вас также о том, что на руках господина Звонарева имеется часть известных вам бумаг, оставленных Корниевичем на случай возможного осложнения ситуации. Господин Звонарев намерен передать вам их лично. Однако в интересах дела будет лучше, если вы примете господина Звонарева не у себя, а на квартире известной вам особы, проживающей на Васюкова. Я сообщил господину Звонареву нужный адрес, где он и будет ожидать вас в начале четвертого часа сегодняшней ночью для передачи вышеозначенных бумаг.
С глубочайшем уважением и безмерной симпатией к вам князь Р.».
Звонарев свернул записку и спустился с ней вниз. Извозчик ждал его на том же месте, где Степан и оставил коляску часом ранее. Он спал. Звонарев растолкал его и вручил бумагу.
– Отправляйся-ка на Каргановскую, милейший, вот по этому адресу, что указан на обороте, и передай записку господину Сербчуку, Антону Антоновичу. Не забудь сказать, что записку вручил тебе в руки сам князь Рушанский. Все запомнил?
– Запомнил, барин. Чего уж тут не запомнить?
Щедро расплатившись, Степан отпустил извозчика и снова поднялся к себе. Записка, вне всяких сомнений, попадет по назначению и не вызовет излишних подозрений. А значит, и на предлагаемую встречу к назначенному часу он должен явиться. А там уж Звонарев знал, что ему нужно делать. Задание, полученное от великого князя, будет выполнено уже сегодня. Что же касается странных совпадений во всей этой истории, то тут все тот же великий князь ясно дал понять наемному убийце, что это не его проблема. Стало быть, и беспокоиться не о чем…
Во втором часу ночи с неизменным малиновым саквояжем в руке и слегка прихрамывая на левую ногу, Звонарев покинул дом на Гороховой и пешком отправился на Васюкова. Прошелся вдоль улицы, сосчитал количество домов и лишь после этого свернул на Никитинскую. Отсюда Степану представлялся самый удачный обзор. С какой бы стороны ни появился Сербчук, он непременно увидит его. Он сверился с часами. Время в запасе еще было, а холодный северный ветер не позволял Звонареву торчать на открытом пространстве. К тому же одинокая фигура в третьем часу ночи могла привлечь нежелательное внимание со стороны пристава, плотную фигуру которого Степан также приметил неподалеку.
Он нырнул в ближайший трактир под названием «Кувалда» и разместился за самым дальним и самым, казалось бы, неприметным столиком. Заказал себе кружку пива. Вновь взглянул на часы.
– Может, желаете чего-нибудь откушать?
Звонарев поднял голову и увидел хозяина сего третьесортного заведения. Это несложно было определить по замызганному фартуку, надетому поверх просторной рубахи.
– Нет, благодарю вас. Я хотел только выпить.
На лице трактирщика отразилось неприкрытое разочарование, смешанное с чувством презрения. Звонарев заметил, что хозяин косится на его дорогие часы. Впрочем, он был не единственным, кого заинтересовала дорогая вещица. Степан вроде бы между делом опустил руку в карман и проверил боеготовность своего «браунинга». Стрельба и ненужная шумиха были сегодня ему ни к чему, но если дело дойдет до этого, что ж… ему придется постоять за себя.
– Ежели надумаете, барин, дайте мне знать.
С этими словами трактирщик оставил его в покое…
Через полчаса Звонарев заказал еще кружку. Однако, не выпив и половины, он поднялся из-за столика и шагнул к выходу. Пора! Сербчук мог появиться с минуты на минуту. Степан вышел на улицу. В очередной раз сверился с часами…
Антон Антонович появился в десять минут четвертого. Он, как и Звонарев, шел пешком, размахивая на ходу левой рукой. Степан огляделся, убедился в том, что плотная фигура пристава потонула во мраке, и двинулся навстречу жертве. Они сошлись точно на пересечении Васюкова и Никитинской.
– Антон Антонович? – по-деловому, как непременно и должен был говорить человек, явившийся на важную встречу, осведомился Степан.
– Вы – Звонарев? – немедленно последовал встречный вопрос.
Голос у Сербчука был низким, с властными жесткими нотками.
Губы убийцы тронула легкая улыбка, которую, впрочем, никак нельзя было заметить в плотной, как саван, темноте.
– Да, это я. Константин Макарович сказал мне…
– Оставьте! – раздраженно перебил его Сербчук. – Рушанский взял на себя слишком много, как мне кажется, ну да это уже все равно. Вы принесли бумаги, о которых он говорил?
– Принес, – Звонарев коротко кивнул на зажатый в руке саквояж. – Только давайте-ка отойдем немного в сторонку, Антон Антонович. Вот сюда.
Он уже заранее приглядел не освещенное фонарями место в двух метрах от перекрестка, где к Васюкова примыкал узкий переулок. Уходить незамеченным этим переулком после того, как все будет кончено, казалось Звонареву наиболее удачным.
