- Да! Американцы значительно превосходят японцев и по численности, и по оснащению техникой, но каждое укрепление, город, остров даются им большой кровью. И как они медленно, я бы сказал, мучительно медленно подбираются к метрополии...
- Родион Яковлевич, нам-то доподлинно известно, что американское командование планирует лишь на ноябрь вторжение на Кюсю, а на март сорок шестого - на Хонсю...
- Несомненно, наша операция в Маньчжурии ускорит события, Александр Михайлович!
- Думаю, ускорит, и еще как...
- Что же касается халхин-гольских событий, то Баин-Цаганское побоище произвело в те времена впечатление! Жуков наголову разгромил две императорские дивизии...
- Ну, дивизия у них - это приблизительно наш стрелковый корпус: двадцать одна тысяча штыков, сильная артиллерия. Да еще отдельные полки, охранные и железнодорожные отряды. Словом, можно говорить об уничтожении целой армии. Итог халхингольских событий не только военный, а и политический. В тридцать девятом японцы убедились, во-первых, в том, что Советский Союз выполняет свои обязательства, в данном случае перед Монголией, а во-вторых, - в силе Красной Армии.
- А каково тогда будет военно-политическое значение разгрома всей Квантунской армии! Тут не пятьдесят тысяч человек - миллион!
- Если быть точным, нам на Дальнем Востоке противостоит около миллиона двухсот тысяч. Последствия разгрома будут далеко идущие, долговременные. И в первую очередь для самой Японии. И если она сумеет посмотреть вперед, а не назад...
- Поможем! - то ли шутливо, то ли серьезно сказал Малиновский. - Не назад, а вперед надо поглядеть и Америке, и Китаю, и всей Юго-Восточной Азии!
- Надеемся, так оно и будет. История - авторитетнейший учитель. Были бы ученики прилежные... Да, еще о халхин-гольских событиях... Они показали: японцы любят ночной бой.
- До сих пор эта любовь не угасла!
- Верно. Но рукоаашпой нынче избегают. После ХалхинГола психология изменилась, считают: погибнешь от русского штыка - не попадешь в ран... Это нам следует учесть. Учтем также: командование Квантунской армии рассчитывает применить бактериологическое оружие.
- Готовим войска к противохимической и противобактериологпческой защите, Александр Михайлович.
- От японцев можно ожидать чего угодно, Родион Яковлевич. А чтобы сорвать их замыслы, мы должны нанести сокрушительный удар, спутать их расчеты, посеять дезорганизацию и панику. Чем выше будут темпы наступления, тем успешней выполним свои задачи! Темпы, темпы - опять к этому приходишь...
В штабе главкома войск Дальнего Востока раздался телефонный звонок. Издалека, из Потсдама, с конференции глав союзных держав, звонил Сталин. Слышимость сверхпохвальная, и через тысячи азиатских и европейских километров до Василевского донесло знакомый, глуховатый и тихий голос:
- Как идет подготовка операции, товарищ Василевский?
Нельзя ли ускорить ее начало дней на десять?
Александр Михайлович . доложил, что темпы сосредоточения войск и подвоза всего самого необходимого не позволяют сделать этого, и попросил:
- Оставьте, пожалуйста, прежний срок, товарищ Сталин...
Верховный покашлял и ответил совсем тихо:
- Хорошо, оставим старый срок...
И тогда Василевский, не зная причины, по какой Сталин хотел ускорить начало Маньчжурской операции, но радуясь, что Верховный не стал на этом настаивать, доложил ему: срок проведения самой операции предполагается сократить.
- Хорошо, хорошо, высылайте свои соображения, - сказал Сталин. - До свидания, товарищ Василевский.
- До свидания, товарищ Сталин, - И Василевский услыхал, как Верховный положил трубку.
12
Вдруг прекратились занятия по тактике: начальство посчитало, что мы уже в совершенстве овладели искусством прорывать долговременные, сильно укрепленные позиции противника? Или тут что-то другое? Не лукавь, лейтенант Глушков: конечно, другое. Во-первых, нет предела совершенству, и гоняли бы нас до скончания века, если позволяло бы время. Но. вероятно, время-то ч не позволяло, надо делать иное: проверять исправность оружия, получать боевые патроны и гранаты, - как говорится, полный боекомплект, приводить в порядок снаряжение, наконец, просто давали людям отдохнуть хотя бы физически.
Был и еще признак - вернейший, что события не за горами:
из санчасти выписали всех, кто там кантовался. По западному опыту знаю: перед наступлением хватит болеть, собирай шмуткп и дуй в свои подразделения. Ко мне в роту тоже вернулись два гаврика из санчасти, попавшие туда с расстройством желудка.
Не только по тактике - все занятия по боевой подготовке уже не проводились. Зато что ни день - политзанятия, политинсрормации, беседы, собрания и митинги. На разные темы. Поминали и Японию, самураев, ясно было: чтобы восстановить справедливость и мир, нужно воевать.
Говорили и о возрождении разрушенного хозяйства. С задутыми на Украине домнами Толя Кулагин крупно промазал. Когда ротный парторг Микола Симоненко закончил политинформацию о текущих событиях в стране, Толя Кулагин спросил:
- Товарищ сержант, а на кой же хрен задувать домны в этом самом Запорожье?
- То есть? - Симоненко с недоумением воззрился на Кулагина.
- Их надо восстанавливать, а не задувать!
Симоненко раскрыл рот, но его опередил обычно не очень расторопный Филипп Головастиков:
- Тю на тебя, Толька! Деревня! Задули домну - значит пустили ее. Восстановили!
Симоненко подтвердил, что Головастиков прав, и первым бурно захохотал. И вся рота грянула. Кулагин несколько смутился:
серый глаз смотрел нагло, но карий - виновато. Порывался чтото сказать, однако хохот глушил его. Когда чуток стихло, он произнес вроде бы застенчиво:
- Это я пошутковал. Что я, не понимаю: задуть - это не то что потушить...
Результат был обратный тому, которого ожидал Кулагин: захохотали пуще прежнего, потому было очевидно - врет. Кулагин больше не стал объясняться с обществом, но оба глаза у него сделались нахальными. Я посмеялся вместе с солдатами, хотя было в общем-то не до смеха. Чем ближе надвигалось неотвратимое, грозное, тем тяжелей становилось на сердце. Я понимаю: мне это не положено - переживать. В этаком-то духе. Тяжело? На душе?
Я же солдат, я же командир, я обязан знать одно: вперед, за Родину, за Сталина! Без раздумий и тем более переживаний. Нет, правда: они здорово осложняют жизнь и мешают воевать. Но, черт возьми, живой и есть живой! Без раздумий и переживаний живому человеку нельзя, пусть он солдат, пусть он накануне войны.
Солдаты отхохотались не сразу. Еще вспыхивали, будто цигарки в темноте, смешки, потому что реплики были веселые, с перчинкой. В трепе на вольные темы принял участие и неунывающий Толя Кулагин. Правда, сказал он не столько смешное, сколько бесшабашное и чуточку горчащее:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
