кожу прикладывал, и лягушку живую держал за пазухой, пока она не сдохнет…
— Сдохла? — насмешливо спросил Кайгородов.
— Скорее сам сдохнешь. Ох-хо! — застонал и вопросительно глянул на Мендеша: что это, мол, за человек и по какой такой надобности ты его привел? Но Мендеш вильнул глазами, отвернулся, стал смотреть на горы, будто он их увидел впервые.
— Ладно, Тобоков, — пообещал Кайгородов, — вылечим мы тебя. А теперь давай знакомиться: военный инструктор Каракорум-Алтайского округа подъесаул Кайгородов… А может, Кужай, ты и округа своего не знаешь, не признаешь? А мне Гуркин велел: потолкуй, говорит, прежде всего с Кужаем Тобоковым, посоветуйся с ним, он человек умный…
— Откуда Гуркин знает меня?
— Гуркин всех знает. И очень удивляется, что вы его знать не хотите.
— Почему не хотим?
— Да потому, что ни на одну бумагу округ не получил от вас ответа.
— Бумаг у нас нет в Верх-Ануе… — вздохнул Тобоков. — Вот и не посылаем.
— Как это нет бумаг? — не понял Кайгородов.
— Секретаря нет, — уточнил Мендеш. — Писать некому.
— А вы тут для чего, написать не можете?
— Ага, не можем, — признался Тобоков, пошевелив пальцами правой руки. — Совсем не можем.
— Как же вы подписываете бумаги?
— А никак. Когда был секретарь, он все бумаги подписывал. А теперь ни секретаря, ни бумаг…
Кайгородов засмеялся: впервые он встречал председателя без бумаг.
— Меня народ избрал, — обиделся Тобоков. — Как я мог отказаться?
— Единогласно избрали, — подтвердил Мендеш. И вдруг спросил: — А может, Верх-Аную присоединиться к округу?
— Тебя, Мендеш, понять — пуд соли съесть надо, — глянул на него Кайгородов. — То из тебя слова клещами не вытянешь, то ты вон какую прыть выказываешь — за весь Ануй расписываешься. А если другие не захотят?
— Почему не захотят? — возразил Тобоков. — Если скажем, захотят.
— Ну, так и скажите! И не только здесь, в Ануе, но и на волостном собрании послезавтра… Скажете?
— Почему не сказать? Если надо — скажем.
— Надо, надо, дорогой Кужай! Договорились, значит? — облегченно вздохнул и подал руку Кайгородов. И улыбнулся. — И что вы за люди- не знаешь, с какого боку к вам подъехать.
— Человека по одежке, а коня по потнику не узнаешь, — засмеялся и поморщился тут же Тобоков, напомнил, должно быть, чирей о себе. Кайгородов махнул рукой:
— Ерунда! Все как раз наоборот. Ладно, — махнул еще раз. — Поглядим.
Вечером, приехав в Черный Ануй, Кайгородов разыскал председателя волостного комитета Пиляша Алагызова предъявил ему свой мандат. Алагызов долго его изучал, Кайгородов, не выдержав, спросил:
— Неразборчиво написано? Или, может, читать не умеешь? Как верхануйский председатель…
Алагызов молча вернул удостоверение.
— Моя фамилия… — начал было Кайгородов, но председатель его опередил:
— Знаю, что Кайгородов… В бумаге написано.
— Вот и хорошо! — сказал Кайгородов. — С грамотным человеком легче разговаривать. А ты чего это как будто не в себе?
Алагызов, глянув исподлобья, достал кисет и стал закуривать.
— Не в духе, говорю, чего? — переспросил Кайгородов. Алагызов поморщился:
— Зубы замучили, болят пятый день…
— Да вы что! — засмеялся Кайгородов. — Одного чирьи одолели, другого зубы замучили… Как сговорились. А может, и вправду сговорились? — глянул в упор. — Больно уж все у вас шито-крыто. Послушай, Алагызов, что-то я не пойму: население вашей волости сплошь инородческое, русских почти нет, а тянетесь к Бийскому совдепу…
— Ни к кому мы не тянемся, — возразил Алагызов. — И до Бийска от нас далеко, и до Улалы тоже не близко…
— Разве это причина? Улала защищает интересы всего алтайского народа, хочет, чтобы он самостоятельно жил. Почему не цените этого, не понимаете?
— Больно налоги большие, — после некоторого раздумья ответил Алагызов.
— Налогов бояться нечего, — Кайгородов встал и прошел по комнате взад-вперед, поскрипывая половицами. — Вы же получили окладные листы из Улалы?
— Получили.
— Ну? Разве обложения округа больше совдеповских налогов?
— Может, и не больше. А кому платить?
— Если вы поймете свои интересы и присоединитесь к округу, вопросов таких задавать не будете.
Алагызов помолчал ровно столько, чтобы осмыслить слова Кайгородова, провел растопыренной пятерней, как гребнем, по густым черным волосам и, вздохнув, покачал головой:
— Нет, ничего не выйдет. Песчанская волость тоже не присоединяется, а они рядом с нами.
— Ну и что, что рядом? — нахмурился Кайгородов. — В Песчанской волости много русских, там дело ясное… Может, вы русских боитесь? — внушительно спросил.
Алагызов опять помедлил, что-то осмысливая и снизу вверх поглядывая на Кайгородова.
— Бояться русских нечего, — сказал Кайгородов. И пояснил: — Безнаказанно им не пройдет, если они вздумают применить силу. А интересы Алтая должны защищать сами алтайцы. Понимаешь?
Алагызов удивленно подумал: «Он говорит так, будто сам алтаец, а не русский».
— Понимаю, конечно. Только шибко далеко до Улалы, — высказал сомнение. — Вот если бы центром Каракорума сделали Черный Ануй или Онгудай, тогда другое дело…
— Ишь чего захотел! До Онгудая тоже не близкий свет. Или, может, до Бийска ближе? — внешне спокойно, но с внутренним негодованием спросил Кайгородов. — Послушай, Алагызов, так мы ни до чего не договоримся. Придется созвать собрание.
— Кого сейчас соберешь?
— Придется собрать. Пусть сам народ и решает. Алагызов пожал плечами:
— Пусть решает. Я разве против?
На другой день в волостной управе собралось человек тридцать. Люди не понимали, зачем такая спешка, настороженно и с интересом поглядывали на русского офицера, который хоть и улыбался, выступая перед собравшимися, но по глазам и по голосу было заметно — сердит и сильно чем-то недоволен.
— Мы, представители Каракорума, истинные защитники алтайского инородческого населения, огорчены тем, что до сих пор вы не приняли никакого решения. А это на руку вашим врагам. Одно скажу: по темноте своей вы упустили из рук то, что вам и только вам принадлежало и принадлежит по праву — леса и земли, все неисчислимые богатства вашей родины, Голубого Алтая. Пользуются же этими богатствами другие… Но Алтай должен принадлежать алтайцам! Разве вы с этим не согласны? А если согласны и если вы действительно хотите быть самостоятельными и свободными сыновьями Алтая, вы должны прежде всего и немедленно присоединиться к округу и не признавать в дальнейшем никаких распоряжений Бийского совдепа…
Секретарь волостной управы Угрюмов, рыжеватый, худой, лет сорока человек, переводил выступление Кайгородова для тех, кто не понимал по-русски (а таких было большинство), и Кайгородов, прислушиваясь к глуховатому и неторопливому голосу секретаря, вдруг насторожился: несколько раз в переводе отчетливо прозвучало слово «революция», которого он не произносил. Кайгородов глянул на секретаря вопросительно-гневно, тот отвернулся. Когда же началось голосование — большинство было против присоединения к округу, только несколько человек проголосовали за Каракорум.
Кайгородов решил после собрания поговорить в этими людьми отдельно, рассказать им о туземном дивизионе, который
