Галинка лежала к нему спиной, но услышала по голосу, что он довольно улыбается и вообще проснулся в отличном настроении.
— А больше всего я обожаю свою жену, — руки мужа обхватили её талию, и он притянул её к себе, прижав к своему животу. Она даже спиной, через пижаму, почувствовала, какой он был горячий и… горячий. Похоже, аппетит у него разыгрался не только на еду.
— Как же я тебя хочу, — глухо пробормотал он, ещё не окончательно проснувшись и уткнувшись носом ей в затылок, пока его ладони, забравшись под ткань пижамы, поглаживали Галинкину грудь — аккуратно, почти невесомо, точно примеряясь. — Какая же ты красивая…
— Красивая? — блаженная лёгкость и нега, овладевшие было Галинкой, улетучились без следа. — Да уж, красотка, каких поискать… — добавила она с нервным смешком.
— Не понял, — голос мужа посерьёзнел. Он перевернул Галинку лицом к себе, с тревогой заглянул в глаза, приподнявшись на локте.
— Галюша, что-то не так в том, что я сказал? Почему ты сердишься?
— Я не сержусь, тут другое… Саш, ты правда веришь в то, что говоришь, или просто меня утешаешь? — решилась она на откровенный вопрос. Не было больше сил накручивать себя и дальше мучаться сомнениями.
— Утешаю?! — глаза у него полезли на лоб. — Да о чём ты, вообще?
— Я… постоянно комплексую, — Галинка отвела взгляд, чувствуя, как пылают щёки от стыда. — Мне кажется, я просто не могу нравиться тебе… такой.
— Какой — такой?
— Ну… — она замялась. — Толстой… страшной… некрасивой.
— Толстой и страшной?!
Он откинул голову на подушку и истерически расхохотался.
— Всё ровно наоборот, Галюша. Наоборот! — произнёс он, отсмеявшись. — Ты безумно меня привлекаешь, и до сегодняшнего утра я был свято уверен в том, что это со мной что-то не так.
— То есть? — ошеломлённо переспросила она.
— Как-то у нас с тобой всё непросто в последнее время, а? Ты постоянно во мне сомневаешься… — он вздохнул и отвёл с лица Галинки упавший локон, мимолётно коснулся ладонью её щеки, губ… — Маленькая моя, я хоть раз давал тебе повод считать, что ты перестала нравиться мне, как женщина? Что ты меня не возбуждаешь? Да я ревновал, как придурок! Мне казалось, что все мужики на тебя пялятся, такая ты стала красивая.
— Ты… просто не видел меня толком после родов, — неуверенно возразила Галинка. — Тебе кажется, что я стала красивая, а на самом деле наоборот…
— Помолчи, — застонал он, — не желаю даже слушать этот бред. Господи, а я-то идиот, думал, что дело во мне. Что я тебе больше не интересен…
— Ты… ты единственный мужчина в целом мире, который мне интересен, и прекрасно знаешь это, — Галинка несмело скользнула пальчиком по его животу и ниже, будто впервые, вернее — будто вновь исследуя давно забытую территорию.
Он ловко подхватил её под мышки, приподнял, как куклу, и усадил на себя сверху, чтобы она чувствовала себя хозяйкой положения и не напрягалась.
— Хочешь, расскажу тебе, какая ты? — тихо спросил он, расстегнув верхнюю пуговичку на её пижаме. — Ты просто не видишь себя со стороны и не можешь оценивать объективно. Но я-то могу!
Руки его продолжали медленно, но непреклонно расстёгивать пуговицы — одну за другой, а губы шептали:
— "Голубка моя, в ущелье скалы, под кровом утёса, дай мне увидеть твой лик, дай мне услышать твой голос! Ибо твой голос — приятен, и лик твой красив!.. Голуби — очи твои… Как красная нить — твои губы, и уста красивы…"*
Галинка прикрыла глаза, наслаждаясь звуком его голоса, нежного и одновременно возбуждающего.
— "Вся ты прекрасна, подруга моя, и нет недостатка в тебе…"
"А может быть, он и прав, — подумала она отстранённо. — Может, не такая уж я и… страшная". Ведь всё поведение мужа на протяжении этих месяцев свидетельствовало об обратном. Просто она не верила ему. Точнее, не хотела верить, зациклившись на собственных ощущениях.
— "Кто это, смотрящая, как заря? Как луна — прекрасная? Светлая, как солнце?.." — он расстегнул последнюю пуговицу.
Галинка вдруг испытала старое, почти забытое чувство: ощущение собственной власти, женской власти над мужчиной. Как же это прекрасно, когда он любуется тобой и твоим телом; когда то, что он видит — безумно заводит его…
На какой-то миг Галинка как будто увидела себя его глазами: после родов она по-настоящему расцвела, движения стали более плавными и женственными, исчезла девчоночья порывистость, даже угловатость. Да, она немного округлилась в бёдрах, но талия по-прежнему стройная, грудь стала ещё более пышной, а смугловатая кожа словно светилась изнутри.
Галинка помогла мужу высвободить себя из плена рукавов и отбросила пижаму в сторону. Тряхнула головой, и светлые волосы тяжёлыми густыми прядями рассыпались по изящной линии плеч… Она снова чувствовала себя красивой, привлекательной, желанной. Да ещё какой желанной — она ощущала это, сидя на нём сверху. Прогнувшись в пояснице, она качнулась вперёд, оказавшись у мужа на груди. Он чуть ли не зарычал от нетерпения.
— Клянусь, если сейчас сюда заявится кто-нибудь… пусть даже толпа журналистов или твоя мама с кастрюлей борща… это меня не остановит.
— Пожалуйста, — выдохнула она, — пожалуйста, не останавливайся.
___________________________
*Строки из "Песни песней Соломона", канонической книги Ветхого Завета (переводчик с древнееврейского — Абрам Маркович Эфрос)
Глава 12
1 ЯНВАРЯ
Илона
Она предполагала, даже весьма живо представляла себе, что могут подумать Ася с Димой, какое мнение о ней теперь у них сложится. Да она и сама на их месте увидела бы картинку именно в таком свете: сбрендившая на почве декрета неудовлетворённая мать-одиночка с головой нырнула в страстный роман с полузнакомым парнем. Безрассудная идиотка!
Наверное, они очень удивились бы, узнав, что на даче Сергей выделил Илоне с Сонечкой отдельную комнату. Ещё по дороге Илона решила проверить, далеко ли зайдёт его выдержка, и ляпнула, что пока не готова к серьёзным отношениям. Сергей даже бровью не повёл, с лёгкостью согласившись, а она уже успела пожалеть об этом, обругав себя последней дурой. Сергей же вёл себя подчёркнуто дружески: то ли дразнил Илону, то ли таким немудрёным способом приручал её, давая возможность постепенно к себе привыкнуть. Однако она ничего не могла с собой поделать: мысли её то и дело возвращались к тем волнующим поцелуям, которые случились у них накануне вечером, и… к чему лукавить, Илона не прочь была бы повторить. Но ведь о таком не говорят прямо. Не Пушкина же ей цитировать, в самом деле: "В крови горит огонь желанья, душа тобой уязвлена, лобзай меня: твои лобзанья мне слаще мирра и вина…"
Проснувшись первым утром нового года, Илона испытала лёгкое разочарование: ночью Сергей не предпринял ни единой попытки прийти к ней, ни разу не побеспокоил.
Она потянулась за телефоном, чтобы сориентироваться, который час. В окно било яркое зимнее солнце, и оттого казалось, что уже как минимум полдень. А ведь нужно было ещё успеть вернуться в город и собрать вещи — вечером их с Сонечкой ожидал поезд домой…
Оказалось, что всего-навсего половина десятого утра. Сонечка, которая в честь праздника угомонилась и заснула вчера гораздо позже обычного, ещё сладко посапывала на широкой мягкой кровати. Подоткнув дочке одеяло с двух сторон, Илона встала и пошла умываться.
Они прекрасно встретили Новый год втроём. Как будто настоящая семья…
Валялись в снегу, катались с горы на санках (Илона держала Соню на коленях, а Сергей сидел сзади, крепко обхватив их обеих руками для надёжности — бог знает, как старые детские саночки смогли вынести такую нагрузку), слепили для малышки снежную бабу и воткнули ей огромную шишку вместо носа…
