ОТВАЛОМ ФЕНИКС ПРОЛЕТЕЛ
Природа не убиваема. Рвут её челюстями карьерных самосвалов, ставят на уши снарядами гаубичных батарей, орошают кислотными дождями, а она, подобно сказочному Фениксу, всякий раз восстает из пепла.
Ну что такое, скажите на милость, горный отвал на берегу мелкой речушки? Всего лишь рукотворная гора, жалкая копия Эвереста. Но она, навалившись всей своей массой, раздавила водоносные горизонты.
Обезвожена и вершина стала. Вешние ручьи здесь не задерживаются и на малый миг. Они скатываются вниз, превращая склоны в марсианский пейзаж.
Особенно жутко смотрятся острые ребра в начале осени, когда измученная засухой придорожная полынь не способна разродиться каплей росы. Зато здесь всегда пахнет пылью. Нет, не пылью вольных дорог Дикого поля, а затхлой, спрессованной, как это бывает в непроветриваемой комнате старого холостяка. Но Феникс уже взмахнул крылом. Среди жестких расщелин поселилась пара-тройка тополей. У растущих на благодатной равнине их сородичей маковки уже пытаются чесать животы низко ползущих туч, а эти замерли на одном уровне, подтверждая расхожее: «Маленькая собачонка до старости щенок».
Слазить бы, поглядеть вблизи на вцепившиеся в камни деревца, однако нет у меня ни снаряжения, ни альпинистской сноровки. Да и боязно. Чего доброго, обосновавшиеся на верхотуре вояки примут за вражеского лазутчика со всеми вытекающими отсюда последствиями.
ВОЙНА ВОЙНОЙ, А ПЕРЕГАР НА ВСЮ ИЗЛУЧИНУ
Здесь, на излучине Кальмиуса, где в зарослях крапивы тонут дачные домики, держится стойкий запах перебродившей браги. Он исходит от разбившихся в лепешки перезрелых груш и виноградных ягод.
Виноград уродил щедро, однако мы с водителем так и не осмелились воспользоваться дармовым угощением. Сотни, если не тысячи, ос облепили гроздья и теперь в открытую выражают негодование по поводу появления лишних ртов.
– Да они же поддатые! – изумился наш кормчий. – Натрескались забродившей мякоти и охмелели. А с пьяными, тем более кусачими, лучше не связываться. Действительно, обряженные в черное с золотым насекомые вели себя не лучше мужиков у пивной бочки. Только и того, что не матерились. А так один к одному. Движения раскоординированные, гудят бестолково, а некоторые сцепились в поединке.
– Так и быть, помогу вашему горю, – внезапно послышалось за нашими спинами. У меня и садовые ножницы с собой… А откуда вы будете и как в нашу пустошь забились?
По голосу и отсутствию бороды, можно подумать, что возникшее на дичающей тропинке существо женского рода, но мужская рубаха, разъехавшаяся «молния» на брюках и перегар утверждали обратное.
– Зовите меня тёткой или бабушкой Зиной, – развеяло существо наши сомнения. Так вам винограду нарезать?.. Не стесняйтесь, здесь такого добра хоть завались. Только успевай колотить брагу. А хозяева после того, как сюда начали прилетать снаряды, и носу не кажут.
Однако мы не стали утруждать тётку-бабушку. Уж больно назойливой она показалась. Того и гляди, спросит: «Вы меня уважаете?» Но может, и не от неё спиртным несло. Поди, разберись в этой забытой Богом излучине, от кого пахнет перегаром, от ос или от человека?
ОГНЕВАЯ ТОЧКА ПОД ЧЕРЕШНЕЙ
Усадьба восьмидесятилетней пенсионерки из Иловайска Галины Гордеевны в объектив моего фотоаппарата попала случайно. И снимок, по фронтовым меркам, получился рядовой – потревоженный осколками домишко, во дворе – остов сгоревшей БМП.
– Это же моя хата! – воскликнула Галина Гордеевна… Я, наверное, в подвале сидела. Потому вас и не заприметила. Уже сутки не стреляли, а я всё боялась…
Впрочем, усадьба пенсионерки заметно преобразилась. Со двора утащили железного уродца, крыша в заплатах, пластиковые окна отражают восставший из пепла куст сирени.
– Спасибо зятьям, – продолжает Галина Гордеевна. – Трое их у меня. Не бросили бабку у разбитого корыта… Если бы таким образом удалось подремонтировать нервишки, совсем счастливой бы стала… А так гром грянет или кузов самосвала задребезжит, внутри всё обмирает. Упаду, где стояла, а потом день отлёживаюсь. А всё потому, что страху без меры натерпелась… Зарулили военные прямо ко мне в огород, под черешней начали строить окоп для миномета или пушки… Я в этом плохо разбираюсь… Я, конечно, возразила против самоуправства, но их старший на меня вызверился: «Тебя, карга, черти на том свете заждались. Если желаешь, могу встречу с ними организовать». И ружьем меня в живот толкнул. А там грыжа. Заработала сорок лет назад… Когда мужу, царствие ему небесное, помогала камни для фундамента таскать.
Исповедь Галины Гордеевны я выслушал молча. Не нашел слов, чтобы утешить человека, который не волен распорядиться ни жизнью своей, ни собственным имуществом.
ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, ЧТО ТАКОЕ ГРОБОВАЯ ТИШИНА
Координаты села в секрете. Опасаюсь оказаться в немилости у ополченцев за самовольное проникновение в зону боевых действий. Правда, дальнейшие мои поступки происходили в соответствии с царящими здесь порядками.
Фотоаппарат с блокнотом я оставил на попечении нашего кормчего, а когда похоронная процессия вышла за сельскую околицу, постарался не задерживать взгляд на окопах и прочих оборонительных сооружениях.
Это были не совсем обычные похороны. Вместо положенного по штату крестоносца, процессию возглавила полноватая гражданка с белым флагом.
– У нас так заведено, – объяснил сельский голова, к которому я приехал по заданию главного редактора. – Вначале наш комендант связывается по мобильнику с коллегой, чье войско стоит по другую сторону окопов. Потом ведутся разговоры по существу. Уточняется время прибытия бригады землекопов, количество людей, которые будут присутствовать на погребении… И требуют, чтобы всё было тихо. Ни вздохов, ни причитаний.
– Неужели костыли в руках этих старух можно принять за винтовку Драгунова? Особенно, если взглянуть на процессию через линзы стереотрубы?
– Да здесь и без оптики всё видать. До позиции супротивной стороны, они чуток правее кладбища, двухсот шагов не наберётся… Но таковы правила. Один из наших попытался права качать, так бабку свою хоронить в тыл повёз. Теперь я знаю, что такое гробовая тишина. Это когда гвозди в крышку гроба заколачиваются с оглядкой, а рыдания глушатся ладонью.
«БОЛИВАР» ВЕРНЁТСЯ. ПОСЛЕ ДОЖДИКА В ЧЕТВЕРГ
Неуютнее кабинета сельского головы может быть только тамбур железнодорожного вагона. На стенах ни календаря, ни самого дешёвого натюрморта. Лишь пяток дыр с осыпавшимися краями над письменным столом.
– Там прежде висел портрет президента. Так его из автомата… Заодно хотели и меня прислонить к стенке, однако помиловали. Приняли во внимание моё заявление, что служу не президентам, а своим землякам. Да вы присаживайтесь, как говорится…
Кабинеты сельских чиновников и прежде не смогли считать эталоном изысканности. Но никогда еще вместо казенного стула не приходилось довольствоваться табуреткой, которая норовила прищемить деликатное место.
– Прошу извинения, – молвил голова. – Я, как видите, сам на такой сижу.
– А куда?..
– Подевались стулья, кресла, оргтехника? Когда ещё в селе полное безвластие наблюдалось, ввалились четверо с автоматами… Кто такие
