– А все такая же! – вставила невестка У. – Прежних хозяек не забыла. Да и я бывало замечала: душевнее она остальных служанок. И рассудительнее. Словом, умом не обделили. И вот, глядите, пришло богатство, улыбнулось счастье.
– Вы, сестрица, у нее не спрашивали? – обратилась к Юэнян Мэн Юйлоу. – А я поинтересовалась. Полгода не прошло, а она ребенка ждет. То-то мужа порадует! Не зря, видать, тетушка Сюэ сватала.
Наступившее молчание прервала Сюээ.
– А мы с падчерицей Лайвана у ворот встретили, – заговорила она. – Он, оказывается, здесь обитает, по улицам с коробом ходит, головными украшениями торгует. Он ведь ювелирному делу обучился. Мы его не сразу узнали, потом разговорились, цветы купили. Он про вас спрашивал, матушка. На могилу, говорим, отбыла.
– Зачем же его отпустили-то? – удивилась Юэнян. – Велели бы меня обождать.
– Мы ему наказал завтра придти, – отвечала Сюээ.
Во время их разговора появилась кормилица Жуи и обратилась к Юэнян.
– Сяогэ в себя не приходит, все бредит. Знобит его, а у самого жар, так и пылает.
Обеспокоенная Юэнян бросилась к кану и, взяла сына на руки, прижала его к себе. На лбу Сяогэ выступил холодный пот, а сам он метался в жару.
– Вот негодница! – заругалась на кормилицу Юэнян. – Это ты его в носилках простудила.
– Я его в одеяльце держала, – отвечала Жуи. – Как следует закутала. Где ему было застудиться!
– Значит, у этой на могиле испугала, – продолжала Юэнян. – Как я тебе наказывала! Не носи ребенка! А ты все свое! Понесло тебя!
– Вот сестрица Сяоюй скажет, – оправдывалась кормилица. – Я только взглянула и назад. Кто его там мог испугать?!
– Замолчи! – оборвала ее хозяйка. – Глаза пялила и ребенка испугала.
Юэнян велела Лайаню сейчас же пригласить старуху Лю.
Немного погодя явилась лекарша.
– С испугу это его знобит, – заключила она, когда проверила пульс и ощупала младенца. – От порчи страдает.
Она оставила две красных пилюли и велела принять их с имбирным отваром, а кормилице наказала закутать младенца и положить на теплый кан. Старуху угостили чаем, наградили тремя цянями серебра и попросили зайти на другой день.
Весь дом был поднят на ноги. Беготня и хлопоты не прекращались до самой полуночи, пока у Сяогэ опять не выступил холодный пот, после чего жар, наконец, спал.
Однако вернемся к Лайвану.
На другой день он, как обычно, вышел с коробом и направился к дому Симэнь Цина, где приветствовал Лайчжао.
– Госпожа Сунь цветы у меня взяла, – начал Лайван. – Нынче собиралась расплатиться. А потом я хотел бы засвидетельствовать почтение матушке Старшей.
– Лучше в другой раз приходи, – посоветовал Лайчжао. – Вчера младенцу плохо стало, как они с кладбища воротились. Врачей да лекарок звали. Такой переполох —всю ночь бегали. С утра полегчало, но им, пожалуй, сейчас не до тебя.
Тут Юэнян, Юйлоу и Сюээ вышли за ворота проводить старуху Лю и увидали Лайвана. Он пал ниц и отвесил Юэнян и Юйлоу два земных поклона.
– Давно тебя не видно было, – проговорила Юэнян. – Что ж ты нас не навестишь, а?
– Хотел навестить, да неловко было, – отвечал Лайван, рассказав о своем житье-бытье.
– Чего ж неловко! – возразила Юэнян. – Не чужой, небось. А хозяина твоего уж нет в живых. От смутьянки Пань тогда вся беда пошла. Это она, распутница, языком своим злым весь дом перевернула, жену твою невинную до петли довела, а тебя в ссылку отправила. Но и саму ее не пощадило Небо – за ней же вслед ушла.
– Так всегда бывает, матушка! – отвечал Лайван. – Только вы одна, матушка, понимали тогда, кто прав.
– А ну-ка покажи, чем торгуешь, – после некоторого молчания спросила Юэнян. – Может, и я себе чего выберу.
Она отобрала несколько головных украшений и на весах отвесила за них три ляна серебра, потом пригласила в дом и наказала Сяоюй поставить гостю кувшин вина и сладостей.
Сунь Сюээ тоже старалась на кухне как могла, и вскоре перед Лайваном очутилось большое блюдо только что разогретого мяса, которое она подала сама. Когда он, сытый и хмельной, поблагодарил ее земными поклонами и направился к воротам, Юэнян с Юйлоу уже скрылись в дальних покоях, и Сюээ оказалась с ним наедине.
– Заходил бы почаще, чего боишься? – говорила она украдкой. – Мне с тобой поговорить нужно. Жена Лайчжао все скажет. А я завтра вечером буду тебя ждать. Вон там в пристройке за воротами у стены.
И они многозначительно подмигнули друг другу.
– А внутренние ворота будут открыты? – спросил он, сразу поняв ее намерение.
– Слушай, что я тебе скажу, – объяснила Сюээ. – Лучше у жены Лайчжао до вечера обожди, потом залезай по лестнице на стену, а я тебя там встречу. Так и увидимся. Мне надо будет тебе кое-что по секрету сказать.
Когда Лайван это услыхал, у него и в самом деле радость отразилась на челе, счастье заиграло на щеках. Простившись с Сюээ, он поднял короб и вышел за ворота.
Да,
Не встретившись с духом – хранителем крова,И беса не сможешь узреть домового.Тому свидетельством стихи:Так, от безделия стояла у ворот,И, глядь, любовник к ней негаданно идет.Хотя она ему открыться не посмела,Но взгляды любящих не ведают предела.
Лайван вернулся домой обрадованный, но о том вечере больше рассказывать не будем.
На другой день торговать он не пошел, а пройдя незаметно к дому Симэнь Цина, стал поджидать появления Лайчжао. Когда тот вышел, Лайван встретил его поклоном.
– А, Лайван! – воскликнул привратник. – Сколько лет, сколько зим! Редко ты к нам заглядываешь.
– Делать сегодня нечего, вот и решил: дай, думаю, зайду, – отозвался Лайван. – Госпожа Сунь за цветы должна осталась.
– Раз так, заходи.
Лайчжао ввел гостя в дом и предложил присаживаться.
– А где ж хозяйка? – спросил Лайван.
– В дальних покоях. На кухне стряпает.
Лайван достал лян серебра и протянул его хозяину.
– Это на кувшин вина и закуски, – говорил он. – Угостить решил тебя, брат, и хозяйку твою.
– Зачем же так много! – заметил Лайчжао и крикнул сына Тегуня.
Тегунь, – а ему исполнилось пятнадцать лет, и он завязывал волосы, – забрал кувшин и пошел за вином. Лайчжао позвал Шпильку. Немного погодя она принесла целую миску горячего рису, большое блюдо варенных на пару горячих закусок и две тарелки овощных салатов.
– Вот и хорошо, Лайван, что пришел! – воскликнула она.
– Гляди, это брат Лайван решил нас угостить, – пояснил Лайчжао, показывая жене серебро. – Кувшин вина купил.
– К чему?! – удивилась она. – Ради чего было тратиться! Она накрыла на кане стол и пригласила Лайвана присаживаться и наполнить чарки. Первую чарку Лайван протянул Лайчжао, потом налил вторую и с низким поклоном преподнес ее Шпильке.
– Давно мы с вами не видались, – обратился он. – Позвольте мне вас почтить, а что вино слабое, так не взыщите.
– Мы с мужем насчет этого не так уж разборчивы, – проговорила Шпилька. – Так что говори прямо. А от матушки Сунь я кое-что вчера узнала. Прежняя любовь не дает вам обоим покоя. Так вот, стало быть, она просила помочь. И ты, брат, пожалуйста, не притворяйся, будто знать не знаешь, ведать не ведаешь. Как говорится, прежде чем с горы спуститься, бывалым проводником обзаведись. Значит, если вам удастся соединиться и ты от этого будешь кое-что иметь, не вздумай один лакомиться, а и с нами поделись. Нам ведь рисковать из-за вас придется, да еще как рисковать!
Лайван встал на колени.
– Помогите нам, прошу вас! – умолял он. – Никогда не забуду!
Они выпили и закусили. Немного погодя Шпилька отправилась к Сюээ. Они условились о вечернем свидании у Лайчжао. Когда стемнеет, запрут внутренние ворота и все в доме отойдут ко сну, он перелезет через стену внутрь, чтобы воспользоваться удачными обстоятельствами.
Тому свидетельством стихи:
У воздаянья нет пристрастий,Оно – как подвиг бодхисаттв.И в жизни корень всех несчастий,Деяния судьбу вершат.
Лайван вернулся домой и стал с нетерпением ждать вечера. Потом, купив вина, незаметно юркнул к Лайчжао, где они снова просидели за столом вплоть до глубокой темноты. Наконец-то закрыли большие ворота, на внутренние наложили засов, и все в доме улеглись спать. Вокруг не было ни души.
Когда за стеною по условному знаку кашлянула Сюээ, Лайван взобрался по лестнице на стену и, прикрываясь темнотой, прошел по карнизу туда, где ему подставила скамейку Сюээ. Они удалились в западную пристройку, служившую складом конской упряжи, обнялись и отдались любовным утехам. У них, вдовца и вдовы, огнем горела страсть. Лайван был готов к сражению и тотчас же пустил в ход свое несгибаемое копье. Оно энергично двигалось туда-сюда, а когда наслаждение достигло предела, излилось потоками семени.
