Штильнер.
Летит.
«Сперва — дети. Родитель обождет».
Профессор должен был прилететь сегодня! Похитители ждали космобестиолога.
Дурацкая депеша с Сеченя — проверка! Профессор — тамошний уроженец. А он, Тарталья, еще и помянул в разговоре с курьером графа Мальцова. Для террористов все сошлось, они приняли его за Штильнера. Профессора, небось, никогда не видели, захват готовился в спешке, снимок не успели переслать — вот и обознались.
Надо им сказать, что они ошиблись!
«И они принесут тебе извинения, малыш, — в далеком голосе маэстро Карла звучала горькая ирония. — Возместят моральный ущерб и отпустят на все четыре стороны…»
Скрипнув зубами — прав маэстро! — Лючано от души врезал кулаком по ближайшему барабану. Бумкнуло глухо и неубедительно. «Ударник» сконфузился и поспешил оставить каморку.
Непроверенной оставалась мембрана в конце коридора. Он толкнул ее плечом. Начал искать электронный замок или идентификатор — не нашел. Пнул ногой — без особого результата. Напоследок плюнув на сволочную мембрану, побрел обратно. Хоть бы Юлия пришла в себя! Вместе они что-нибудь придумают…
Помпилианка ждала его.
Нагая, как при рождении, женщина застыла посреди комнаты с гитарами, прогнувшись в гимнастическом «мостике». Тарталья судорожно сглотнул. Юлия была хороша! Смоляная грива разметалась по полу языками черного пламени. Напряглись стройные щиколотки. Холмики грудей венчали острые бугорки сосков. Полоска темных волос, с тщательностью дэпиллированная по бокам, делила лобок надвое. Бедра, призывно раздвинутые, открывали…
«Ах, если бы она соблазняла меня, будучи в своем уме! Я бы и минуты не колебался! Но она — безумна. Нельзя — так. Нельзя!»
Он отвернулся.
Стыдное и властное томление копилось в низу живота. Все-таки у него давно не было женщины. Очень давно. Эта развратная, вызывающая, откровенная, как запах течки, красота — опалена дыханием безумия, она возбуждала, отталкивая.
— Я — твоя…
— Юлия, не надо… — он охрип, а лучше бы онемел. — Опомнитесь! Мы в плену! Наша жизнь в опасности! Надо думать, как выбраться…
Слова получались казенными.
Слова скрипели песком на зубах.
Зов плоти выглядел много естественней, и побеждал.
— Да, да! Это последние минуты нашей жизни! Зачем терять их напрасно?!
Двуединый демон, поселившись в душе, раздирал новое жилище надвое. Наплевать на голос разума? Взять Юлию — сейчас, здесь, чтобы угроза смерти придала соитию дополнительной остроты? Зная, что в любую секунду…
«В постели ты ее, значит, представить не мог? А на полу? Тебе на полу больше нравится, дружок? Тут еще есть диванчик…»
Это бесчестно! Воспользоваться невменяемостью женщины… Если они выживут, он не сможет взглянуть ей в глаза! А Юлия его просто убьет! — разорвет голыми руками… Но если она права? Если никакого «потом» уже не будет? И наконец, если помпилианка навсегда останется похотливой самкой, норовящей отдаться первому встречному?
Тысяча «если» спешила оправдать подлость.
— Я иду к тебе…
Помпилианка упруго оттолкнулась от пола руками. Плавным, не слишком быстрым движением встала на ноги и танцующей походкой направилась к Лючано. Не дойдя трех шагов, она вдруг рухнула на колени, распласталась на полу — и поползла.
— Что вы делаете?!
Руки женщины обвили его колени. Юлия начала взбираться по нему, как по древесному стволу. Две вкрадчивые змеи скользили по телу, лишая воли к сопротивлению. Горячее, лихорадочное дыхание. Озноб. Напряжение.
Поцелуй.
Язык женщины метался, жаркий и требовательный.
Наверное, он бы не устоял. Юлия, с ее натиском влюбленной кошки, добилась бы своего. Но все решил случай. Мелкая досадная случайность, от которой не застрахованы даже безумцы. И он действительно не устоял — в прямом смысле слова.
Он оступился.
Сделав шаг назад, пытаясь поймать равновесие, Лючано запнулся о бухту силового кабеля — и грохнулся на пол вместе с Юлией. Кажется, помпилианка сильно ударилась. Во всяком случае, поведение ее изменилось кардинальным образом.
— Да! Бей меня! Я заслужила! Я виновата!
Сладострастный дурман, туманивший рассудок еще миг назад, рассеялся, как дым. Возбуждение не улеглось, но Лючано опять видел не нагую богиню, а несчастную, обезумевшую пленницу. У Юлии нервный срыв. Ее надо пожалеть и успокоить. А не потакать сексуальным фантазиям! Придет в себя — спасибо скажет.
«Жди!» — расхохотался Добряк Гишер.
И Лючано не рискнул цыкнуть на старого циника-экзекутора.
— Отомсти мне! Накажи за все! Я должна страдать, как страдал ты!
— Молчать! — рявкнул Тарталья тоном сержанта, взявшего за грудки строптивого новобранца. Раз Юлия склонна к подчинению, этим стоило воспользоваться. — Встать! Приказываю успокоиться и одеться. Немедленно! Вон ваша одежда. Я кому сказал?!
Разом лишившись жизненной энергии, женщина с трудом поднялась на ноги. Всхлипывая, Юлия послушно начала одеваться.
— Я никому не нужна! — сквозь слезы причитала она. — Муж меня бросил! Подал на развод, когда я… согласилась… на эксперимент! Я страдала… О, как я страдала! Если бы вы знали, Борготта! Потом мне казалось: все позади. Я ошиблась! Я одинока, Борготта! Слышите? Я одинока! Меня боятся, меня уважают, со мной считаются… меня ненавидят, меня хотят… Но никто — вы слышите?! — никто не хочет меня понять! Никто меня не любит! Ни один человек во Вселенной…
«Истерика, — отметил маэстро Карл, знаток слабого пола. — Знакомое дело. Справимся. Худшее позади, малыш».
«Это еще бабушка надвое сказала, — возразил Гишер. — Дамочка переменчива, как погода весной. Того и гляди, опять домогаться начнет. Или голову об стенку расшибет. Держи ухо востро, дружок!»
Действительно, рыдания Юлии становились громче. Она тряслась, словно эпилептик; слова превращались в неразборчивое бормотание. Нет уж, хватит с нас «овоща»!
— Прекратить истерику! Это приказ!
Юлия умолкла так резко, что он поначалу даже не поверил. Решил: слух изменяет. Или помпилианка набирает воздух, желая разразиться очередной серией рыданий.
— Вы согласны, чтобы я помог вам?
— Да! Да! Я на все согласна! — старая песня, но в голосе женщины царил восторг. От этого делалось страшно. — На все, что пожелаешь!
— Повторяю: вы согласны на мою помощь?
— Да! Ты хочешь мне помочь? Я тебе не безразлична?
С нарочитой медлительностью она взялась за жакет, мигом раньше наброшенный на плечи.
— Это просто помощь. Помощь невропаста. Вы согласны?
— Да!!!
«Невропаст. Невропатолог. Невроз, — с тоской подумал Лючано. — Родственные слова. Считай, братья. Как же я устал от вас всех: рабов, хозяев, отцов, детей…»
И начал работать куклу.
II
Женщина была обнажена перед ним.
Не телесно, а иначе, на уровне доверия, знакомого лишь тем, кто чуткими пальцами касался сокровенного — разума, души, инстинктов, подсознания. Снаружи, во внешнем мире, кукла двигалась вокруг невропаста, поигрывая снятым жакетом, как матадор — алым плащом. Бык не спешил нападать. Бык мычал, удерживая женщину на расстоянии. Но обильный поток слов-транквилизаторов не имел принципиального значения.
Главное происходило не здесь.
Манипулируя пучками куклы — профессиональный термин в отношении Юлии вызвал мерзкую оскомину — он не сразу заметил неладное. Поначалу все шло нормально. Большинство нитей перетянуты и фальшивят, как струны гитары, настроенной любителем. При нервном срыве это естественно. Убрать лишнее напряжение, расслабить, унять дрожь — и человек придет в норму. Адский труд: вести больного. Адский, но посильный. Он хорошо помнил, чего стоило маэстро Карлу вести графа Мальцова.
Да и самому доводилось.
Дело было в другом: часть нитей выглядела странно. Сперва он подумал: «незнакомо» — и осекся. Легкое мерцание. Глянцевый, словно наэлектризованный ворс. «Басовые» утолщения. Тот же эффект он наблюдал у безмозглого «овоща» Пульчинелло! Только у Пульчинелло нити-мутанты образовывали самостоятельную «сеть», отдельные пучки, уходящие корнями в темные глубины первобытных рефлексов. А у Юлии мерцающие «басы» перемежались обычными нитями, как в мышцах чередуются быстрые и медленные волокна.
Казалось, ее пучки начали фрагментарно перерождаться.
«Пробуй, малыш. Раз уж взялся…»
Он восстановил тесный контакт, ощутив легкий укол, как от разряда статического электричества. Ощущение нельзя было назвать неприятным. В Лючано вошла толика чужой энергии, помогая наладить связь. Осмелев, он принялся оглаживать нити, пытаясь ослабить вибрацию.
Впервые он работал на состояние, а не на конкретный результат: коррекция речи и движений. Шел ощупью по болоту, тыча слегой в предательскую трясину. Отыскивал точку опоры, пробовал: «Выдержит ли?» — и продолжал путь.
