Ее глаза потускнели, словно туманом их застлало.
— Мы думали, что тебя убили! — воскликнул Серга. — Вот паникеры!
Девушка вяло улыбнулась.
— Пусть… хоть силуэт оставила на стене… Родной школе на память.
На следующий день Ильевского допрашивали последним. С допроса он возвратился крайне возмущенным. Его детские губы мелко дрожали. Не обращая внимания на часового, который смотрел от двери на арестованных будто в пустоту, Ильевский набросился на товарищей.
— Вы зачем меня грязью обливаете? — сердито закричал он.
Товарищи удивленно переглянулись, словно ничего не понимая.
— В чем дело, Сережа?
— Я вас спрашиваю, зачем вы грязь на меня льете? — Сережка чуть не плакал от возмущения. — Мне все известно!.. Мне следователь показал ваши пасквили!.. Чем я провинился?.. Я делал все, что мог!..
Ляле стало нестерпимо жаль Сережку. Он стоял перед ними худощавый, возмущенный, страшно обиженный. Судорожно стискивал тонкими пальцами ремешок на глубоко запавшем животе.
— Сережа, сядь, — тихо попросила Ляля. — Так нужно, Сережа.
— Зачем мне это нужно? Зачем? У меня тоже мама, сестра. — Голос Сережки дрогнул. — Я не хочу, чтобы они… Чтобы когда наши придут…
— Сереженька, нужно… Нужно, чтобы ты остался… хоть один…
— Почему я? — вскипел парень.
— Не кричи.
— Почему именно я? Почему не ты? Почему не Ленька? Почему не Борис? Почему не другой?
— Про них не поверят.
— Не поверят? А про меня поверят? На Ильевского лей, что хочешь, и все поверят!..
— Я не то хотела сказать…
— Замолчи! После этого… После этого ты мне не друг!
Ильевский отвернулся к стене, чтобы скрыть от товарищей слезы.
— Сережа… Мальчик ты наш…
— Не хочу с тобой разговаривать. Не обращайся ко мне!
— Мы не из жалости, тезка, — сказал Сапига, сочувственно глядя на понурившегося Ильевского. — Это нужно, и мы все вместе решили…
— А что обо мне подумают? — накинулся на него Сережка.
— Кто?
— Как кто? Наши!
Сапига не знал, что ответить.
— Сядь, Сережка, — сказал Пузанов, беря Ильевского за руку. — Успокойся, дружище.
Сережка сел.
— Мы не тебя одного, — утешала Ляля. — В последний момент, когда все уже будет окончательно видно, мы… все, возможно, набросимся на них… Задержим на какой-то миг, а тем временем, у кого сил побольше, будет бежать… Может, Ленька…
— Сравнила! — сердито поднял голову Ильевский. — Значит, тогда — кто покрепче, а сейчас — кто послабее? Так получается? А может быть, я тоже… покрепче?!
Все невольно улыбнулись. Сережка сердито засопел. Потом и сам вдруг просиял, улыбнулся.
— Все равно они вам не поверят, — убежденно заверил он. — Капитан сказал, что большевизм у меня в крови!..
XI
На ночь арестованных отвозили в тюрьму и разводили по камерам. В мужских камерах было полно узников, попавших в руки немцев по разным подозрениям.
Борис попросился в одну камеру с Валентином, но лишь заработал подзатыльник. Их посадили отдельно, с незнакомыми людьми. Разлучили всех.
Ляля сидела в одиночной камере, не догадываясь, что это устроено по протекции подкупленного «Ивана Ивановича». Когда она впервые вошла в эту клетку с зарешеченным окном, на нее дохнуло смрадом и гнилью погреба. Ей показалось, что она не выживет до утра, задохнется от недостатка воздуха. Однако постепенно привыкла, приспособилась, посмотрела на свое жилье глазом аккуратной хозяйки. Нельзя ли его как-нибудь хоть малость приспособить для жизни?
Вытерла тряпочкой влажные, покрытые зеленоватой плесенью стены, сняла паутину под потолком. Потом добилась, чтобы ей дали ведро воды и тряпку. Засучив рукава, подобрав платье, Ляля энергично принялась мыть пол. Работала до сумерек. Утром, пользуясь свободным временем перед казенным завтраком, встала на спинку кровати, дотянулась до окна и носовым платочком начала протирать стекла. Часовой со двора без предупреждения выстрелил в стену у самого окна. От неожиданности Ляля чуть не упала. Через некоторое время, осторожно следя за часовым, она торопливо протерла еще одно стекло. Так наконец она протерла все окно, теперь в камере стало гораздо светлее.
Когда ей передали из дому постель и флакончик с духами, Ляля застелила матрац чистой простыней, а воздух освежила — она всегда охотно пользовалась одеколоном и духами. После этого камера стала несколько уютнее. Ляля оглядела свое тесное жилье, вычищенное и прибранное, и осталась довольна своей работой. Наконец — в чистом.
Она органически не терпела никакой грязи.
Однажды вечером в тюрьму привезли новую партию арестованных и стали размещать по камерам. К Ляле втолкнули одну из жертв. В сумерках трудно было рассмотреть лицо, и Ляля увидела у порога только закутанную голову и коротенькую юбчонку.
— Как тут у вас хорошо, — сказала новенькая, когда часовой запер за нею дверь. — Как славно пахнет! Сиренью! — И приблизилась к Ляле. — Здравствуйте!
Ляля была поражена: такой знакомый голос! Где она его слышала? Приглядевшись поближе, она оторопела от радостного удивления: перед нею стояла босая, раскрасневшаяся Веснянка.
— Откуда ты? Как попала?
Девушка пристально посмотрела на Лялю.
— A-а, это вы? Вы тоже тут?
Ляля засмеялась.
— Почему тоже?
— Да просто так. Вдвоем будет веселее.
Девушка по-хозяйски осмотрела камеру, подошла к кровати, застеленной белой простыней.
— Это вы тут спите? — с уважением спросила она Лялю. — Культурно… А где же мне приткнуться?
Она огляделась по сторонам.
— Уляжемся вдвоем, — сказала Ляля. — Кстати, давайте познакомимся. — Она подала руку. — Ляля…
— Ляля? Как чудно! Будто ребенка…
— А тебя как?
— Угадайте.
— Знаешь, как я тебя мысленно называла?
— А как?
— Веснянкой.
— Ой, как здорово! Так и зовите!
В коридоре ударили в рельс.
— Что это? — удивилась Веснянка.
— Сигнал на сон грядущий.
— А мне не хочется!
— Хочешь не хочешь — ложись. Обязательно.
— Антихристы! — воскликнула Веснянка, снимая платок и раздеваясь, словно она была дома.
Ляля тоже разделась.
— Вы не бойтесь, я чистая, — предупредила девушка Лялю. — У меня ничего такого нету.
Ляля улыбнулась:
— Ну и хорошо.
Дежурный заглянул в «волчок», проверяя, все ли улеглись.
Девчата устроились на жестком матраце, накрылись простыней. Маленькой Лялиной подушки не хватало на двоих, и головы лежали вплотную, одна к другой.
— Это у вас одеколон или духи пахнут? — спросила девочка.
— Духи. — Ляля достала из-под подушки флакон и, открыв, протянула Веснянке. — Правда, замечательно пахнет?
— Ага… Ночной фиалкой… или сиренью…
— Это особенный запах, — сказала Ляля таинственно.
— Где вы их взяли?
— Передача из дома. Мама и тут меня балует.
Ляля, понюхав, плотно закрыла флакон, положила его под голову и легла.
Сверху, сквозь решетку, в камеру глядели высокие звезды.
— Гляньте, Ляля, стекла в окне вроде бы синие?
Ляля вздохнула:
— Это, Веснянка, синяя ночь плывет мимо нас…
— Ой, какая ночь…
Лежали ровно дыша.
— Так за что ты попала, Веснянка?
— За то, что и остальные. Все собралось разом: и то, что от Германии убегала, и то, что куры плохо несутся! Кладовщик наш набрехал в конторе, что я, мол, яички краду, а ему не сдаю. До войны, говорят, куры неслись с утра до вечера, а теперь им как позашивало!
— Саботаж?
— Да выходит так… А почему о себе молчите? Мне тоже хочется знать, за что вы здесь.
— И мы, как и все, — сказала Ляля. — За все разом: и радио слушали, и листовки писали, и… многое другое…
Удивленная Веснянка приподнялась на локте:
— Так вот вы какие? Может, это я ваши листовки читала?
И, близко наклонившись к Ляле, прикоснулась к ее плечу. Ляля стиснула зубы.
— Больно!
— Что это? — ужаснулась девочка. — Вас били?
— Тут всякое бывает, Веснянка. — Ляля вздохнула и умолкла.
— Так вот вы какие, — медленно повторила девушка. — И много ж вас тут?
— О, Веснянка, нас тут целый полк!..
— Полк! — восторженно прошептала девушка, как будто обращаясь к самой себе. — Танковый полк…
— Какой танковый? — удивилась Ляля.
— А тот, что под Полтавой погиб в прошлом году… Это я о нем вспомнила…
— Откуда ты знаешь об этом?
— Слышала… У нас все слышно…
— Постой, ты из какого совхоза? Случайно не из «Жовтня»?
Девушка помолчала, кажется, улыбнулась в темноте.
— Из «Жовтня».
— Ты Любу Ильевскую знаешь?
— Любку еще б не знать!.. Мы с нею дружим. Сейчас она пошла в Полтаву, потому что брата у нее забрали.
