Я подолгу смотрел из окна кабинета на эвкалипт. Много плавал. И гарпунил.
А еще была Ванда. Теперь я много времени проводил внутри ее личного фильма. Играла закадровая музыка. Декорации были роскошные. Много динамики. Очень мало диалогов. Никаких вопросов. Никакого прошлого. Никакого альтернативного настоящего. Лишь то, что сейчас.
Реальность промелькнула только один-единственный раз. Она зашла однажды утром в кабинет, села мне на колени и запустила руку под подаренную ею рубашку.
— А что будет, когда ты закончишь книгу? Ты уедешь в Нью-Йорк и меня оставишь?
Я расстегнул кнопки ее джинсовой рубашки.
— С трудом представляю, как выйду хотя бы из этой комнаты.
Мы никуда и не вышли. Как я и сказал, реальность промелькнула лишь на мгновение.
Иногда мы лениво болтали о том, что неплохо бы съездить в «Спаго» или в кино, но так ни разу и не выехали из поместья. В погребе было еще два ящика «Дом Периньон», а когда хотелось есть, Мария нам что-нибудь готовила. Мне подумалось, что я давно уже так роскошно не жил.
Омрачало картину лишь то, что Санни заплатил за мое возрождение своей жизнью.
Я гарпунил на газоне и пытался вспомнить его голос, когда позвонил Лэмп. Теперь я попадал в полотенце девять раз из десяти. Глазомер ко мне вернулся. А голос Санни — нет.
На звонок ответила Мария. Я снял трубку в кабинете.
— Можете снова начинать рассуждать, — заявил Лэмп, даже не поздоровавшись.
— А что случилось с вашими фактами?
— Знаете, где Вик Эрли? Знаете, где он провел последние четыре дня? В госпитале для ветеранов на бульваре Сотелл. После побега он прямиком туда направился. Добровольная госпитализация. Они зафиксировали время. Во время пожара Вик был в госпитале. Он там все это время и находился, мы просто не сразу его нашли.
— И что он там делает?
— Вот это странно. А может, и не странно. Он сказал, что понял, что рано или поздно туда загремит, что выбора особого нет, вот и решил сделать этот выбор сам. Он сбежал потому, что хотел прийти туда сам, своими ногами. Он гордый парень. Если честно, он мне даже нравится.
— И мне тоже.
— Вы, наверное, сейчас чувствуете себя очень умным.
— Да не особенно.
— Я не собираюсь заявлять, что вы были правы, а я ошибался. Факты выглядели определенным образом, и я опирался на них. Теперь они выглядят по-другому. Эрли мы все равно не исключаем, выстрелить он мог. Но надо искать в других направлениях.
— Возвращаемся к вашей теории?
— И к рассуждениям.
— О чем-то конкретном?
— Да. О том, кто мог разозлиться на Санни Дэя за желание раскрыть секреты. Всерьез разозлиться.
ГЛАВА 14
(Запись № 2 беседы с Хармоном Райтом. Записано в его кабинете в «Агентстве Хармона Райта» 14 марта)
Хог: Спасибо, что согласились еще раз со мной встретиться.
Райт: Как же иначе. Думаю, мы все должны сделать все возможное, чтобы история Арти увидела свет. Ведь он начал возвращение, поэтому его смерть особенно трагична.
Хог: Вы много лет его знали.
Райт: Я знал его дольше всех остальных, дольше Конни и Гейба. Господи, он столько лет был очень важной частью моей жизни. Телефонные звонки. Истерики. Кризисы. Сложно привыкнуть к тому, что его больше нет.
Хог: Я хотел бы разобраться кое с какими мелочами.
Райт: Давайте, что там у вас?
Хог: Во время нашей последней беседы мы с Санни обсуждали события, которые привели к распаду дуэта Найта и Дэя. По словам Санни, отношения между ними окончательно испортились из-за «Парня в сером фланелевом костюме».
Райт: Ту последнюю ссору спровоцировал Арти.
Хог: Правда?
Райт: Конечно. Он написал сценарий, в котором для Гейба не было роли, а потом сказал студии, мол, вот в этом я хочу сниматься. Они сказали, отлично, только вставь туда роль для Гейба. Он отказался — уйду, если будете заставлять. Я ему сказал, мол, Артур, у тебя эксклюзивный контракт на три фильма. Если ты не снимаешься у «Уорнерс», ты нигде не снимаешься. Но он не желал слушать. Уперся, и все.
Хог: Мне он говорил, что это Гейб уперся, что Гейб потребовал мюзикл.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Райт: Это просто чтобы не уронить своего достоинства. Гейб до этого не интересовался мюзиклами. Впервые он об этом заговорил, когда услышал, что Арти хочет снять фильм без него. Я уговорил Гейба хотя бы прочесть сценарий «Серого фланелевого костюма». Он прочел и сказал, что это глупый фильм — и он действительно был глупый, — но только потому, что Арти ясно дал понять, что не желает его участия.
Хог: И как, Санни согласился все-таки написать для него роль?
Райт: Нет, ни в какую.
Хог: Ясно. Это немного отличается от истории, которую услышал я.
Райт: У Санни Дэя были свои недостатки. Вы, думаю, это уже успели осознать.
Хог: И что в итоге?
Райт: Студия, конечно, встала на сторону Арти. Это он был незаменим. Гейбу они дали двое суток на то, чтобы все обдумать. Я попытался заставить их поговорить. Они сопротивлялись. Я сказал им — вы через многое вместе прошли, можете хотя бы пообедать вместе. Они встретились у Дейва Чейсена, и еще до основного блюда с их партнерством было покончено.
Хог: То есть вы хотите сказать, что подрались они из-за фильма?
Райт: Как я вам уже говорил, подрались они потому, что вконец друг друга достали.
Хог: Конни за день до того устроила для Санни большую вечеринку в честь его дня рождения. И Гейб там тоже был.
Райт: Прекрасная была вечеринка, я ее хорошо помню. В тот раз Гейб убедил меня, что он хороший актер. Он произнес прекрасную поздравительную речь в честь Арти. Даже со слезой. Было очень трогательно. От всей души. Как и на похоронах — помните, как он не выдержал и расплакался? Думаете, его задела смерть Арти? Ну уж нет, он его терпеть не мог.
Хог: Гейб сказал мне, что он его любил.
Райт: Никого он не любил за всю свою жизнь. Только себя. Неудивительно, что он пошел в политику. Вот увидите, далеко пойдет. Министерский пост. Потом участие в президентских выборах.
Хог: Президент Найт?
Райт: А что, вам это кажется бредом?
Хог: Да нет, вовсе нет. А вы не знаете о каких-то личных конфликтах между Гейбом и Санни? О чем-то более глубоком, чем профессиональные разногласия?
Райт: Например?
Хог: Например, о романе между Гейбом и Конни.
Райт: Я такие вещи не обсуждаю.
Хог: Какие — такие?
Райт: Похабщину. Сплетни. Я юрист и бизнесмен. То, чем люди занимаются в постели, меня не касается. И читателей книги Арти тоже.
Хог: Понимаю.
Райт: А не надо ничего понимать. Конни Морган одна из самых замечательных и милых женщин, которых я знаю. А еще она моя клиентка. Если вы хоть пальцем пошевелите, чтобы причинить вред ей или ее репутации, вам придется иметь дело со мной, и вам это не понравится.
Хог: Я не стал бы делать ничего, что повредило бы семье. Ванда, похоже, считает…
Райт: И Ванду не надо в это впутывать. У бедной девочки и без того полно проблем.
Хог: Санни вам что-нибудь говорил о том, что получал письма с угрозами?
Райт: Когда?
Хог: Несколько недель назад.
Райт: Нет.
Хог: А вы не представляете, почему кто-то мог послать ему такое письмо?
Райт: Нет. Не имею ни малейшего представления.
Хог: Вы в курсе, что мы с ним незадолго до его смерти вроде как зашли в тупик?
Райт: Я знаю то, что он мне рассказал.
Хог: Что именно?
Райт: Что вы перестали ему доверять. Что вы с ним поругались, и что вы сильно на него рассердились и улетели в Нью-Йорк. Что ему вас не хватает и что хочет вам позвонить.
Хог: Когда он все это вам рассказал?
Райт: В ту ночь. В последнюю ночь его жизни.
Хог: По телефону.
Райт: Нет. Я был там.
Хог: Вы были у Санни в ночь убийства?
Райт: Да. Я допоздна засиживаюсь в офисе и частенько заезжаю к нему по вечерам по пути домой. Проверяю, как у него дела.
Хог: Неужели? Что-то не помню, чтобы вы заезжали хоть раз за все то время, которое я здесь провел.
