ждал три ночи. Меланхолично пересматривал фото в альбоме Антонины. Даже перестал писать свои восторженные комментарии на ее странице. Но не потому, что обиделся. Он просто обдумывал следующий шаг.
Зашел после долгого молчания на страницу Антонины, прочитал ее последнюю публикацию, довольно большое количество одобрительных комментариев под ней и написал: «Полностью одобряю смысл сказанного. Только такой вопрос к автору: почему вы в подтверждение своей мысли выложили короткую фразу авторитетного политика? Это как-то не очень добросовестно. Ведь это вырвано из статьи, которая занимает половину газетной полосы».
Антонина коротко ответила: «Василий Николаев, мне нужна была именно эта цитата. Считаю, что это совершенное выражение мысли. Автор указан, источник тоже. Любой может прочитать статью целиком. Всю половину полосы».
Василий прочитал, коварно улыбнулся, сделал пару глотков своей целительной смеси и приступил… Он бомбил несчастную Антонину язвительными и, как ему казалось, непоколебимыми доводами без перебоя в течение нескольких суток. У него как раз были свободные от работы дни. Она сначала вежливо и коротко отвечала. Потом стала сопротивляться, что заводило Василия обычно больше всего. К примеру, написала наивную вещь: «Вы же не считаете, что нельзя процитировать одну мысль Сократа, не выложив весь его трактат?»
Василий даже расхохотался среди ночи, добавил допинга организму и получил удовольствие уже от собственного сарказма, логики и ставшей яростной необходимости заставить заблуждающегося оппонента признать свою правоту. Антонина перестала реагировать на его комментарии, которые становились все длиннее и возмущеннее. Он уже не испытывал никакой нежности к своей «Тонечке», он должен был победить противника. Тема была убита, все другие люди ее покинули. А Василий все продолжал свой бой.
Наконец нервы Антонины не выдержали, и она написала: «Василий Николаев, перестаньте троллить, прошу вас. Я это терпеть не могу». Василий испытал что-то очень похожее на счастье: она сдается, она просит пощады, еще немного дожать — и… А что и? — на минуту задумался он. Ну как что: будет уважать, ценить, может, даже бояться. Еще глоток снадобья — и он выдал практически трактат на тему человеческой убогости, предсказуемости и трусости. Тот факт, что он во Всемирной сети и его теоретически может сейчас читать весь мир, наполнял его душу невероятной гордостью и сознанием важности своей просветительской миссии. Да, истинное величие иногда таится в самом скромном и с виду неприметном человеке. Но рано или поздно мир его увидит.
Под этим комментарием-трактатом появилось несколько смеющихся смайликов. Василия это только еще больше раззадорило. Смеетесь? Так посмотрим же, кто посмеется последним. Следующий комментарий он стал оттачивать в документах. Успел скопировать. Вернулся на страницу Антонины, а там ее ответ ему: «Василий Николаев, я вроде предупредила. Терпеть больше не стану. Вы не понимаете слов, вы просто — чайник. Прощайте». Это было последним, что Василий увидел на ее странице. Все вдруг исчезло, кроме надписи: «Страница для вас недоступна». Она его заблокировала! Она! Его! А он столько дней пел ей одни дифирамбы… Это был выстрел в спину, который задел сердце.
Василий на какое-то время погрузился в полную темноту. Затем пытался выбраться, опять пробиться к миру… Но это вдруг показалось таким ненужным и постылым, что надо было срочно перейти к какому-то аварийному этапу. Он должен объясниться с Антониной. Она обязана его дослушать по законам простой человечности. Как хорошо, что Василий скопировал всю ее информацию к себе в документы. Название издательства, мобильный телефон. Имя и фамилия, конечно, настоящие. Найти — пара пустяков.
Утром Василий позвонил главврачу и сказал, что у него приступ гипертонии, вызвал «Скорую». У Василия есть знакомый в «Скорой», тот напишет все, что требуется.
То был день удач: с помощью соседа-программиста Василию за минуты стал известен адрес Антонины Григорьевой.
— Нанесем-ка тебе визит, милочка, — произнес он про себя без всякой нежности.
Днем он позвонил в издательство, представился потенциальным автором и узнал телефон редактора Григорьевой. К вечеру стал звонить по этому телефону и, когда Антонина отвечала, клал трубку. Это занятие, кроме политической необходимости, его бодрило и даже развлекало.
— Ну, как тебе? Самой приятно, когда тебя блокируют? Просто вырубают из контакта и жизни.
Когда рабочий телефон Антонины перестал отвечать, Василий начал собираться. Он долго стоял под горячим душем, тщательно брился. Использовал мужской парфюм и освежитель для рта. Надел свой лучший костюм и новую голубую рубашку. У него была даже не надежда, а уверенность в том, что при личной встрече их разговор продолжится совсем в другом ключе: она получит возможность не только увидеть безликий текст, но услышать ее голос, который может быть неотразимым. Она оценит его человеческую правоту и по-женски ощутит силу его мужского обаяния. Не исключено, что Тоня именно это бессознательно искала, когда тратила дни и ночи, чтобы делиться с миром своими мыслями. Она — женщина. Только это и бывает их основным мотивом, в котором они сами могут не отдавать себе отчета. Василий был в этом уверен. «Как врач», — гордо говорил он самому себе.
Он поставил машину у ограды старого кирпичного восьмиэтажного дома в довольно пустынном месте Ленинского проспекта, нашел нужный подъезд и немного погулял, пока кто-то не вышел из него. Василий придержал дверь подъезда и вошел. Поднялся по широкой лестнице на третий этаж, позвонил в нужную квартиру.
Дверь открыла Антонина в махровом бордовом халате. Волосы мокрые, явно из-под душа. Василий какое-то время молча рассматривал ее. Он так хорошо изучил ее фотографии, лицо в мельчайших деталях, что смотрел на нее практически как на близкого человека. А она уставилась на него недоуменно, явно не узнавая.
— Не узнали? — по-доброму улыбнулся ей Василий. — А я тебя, Тонечка, узнал бы в любой толпе. Да, именно так я тебя называл про себя. Антонина Григорьева, я Василий Николаев собственной персоной. В реальности, так сказать.
— Господи, зачем вы приехали? Почему даже не позвонили? Я не могу сейчас с вами разговаривать. Я с работы, устала.
— Понимаю, — мягко произнес Василий. — Я тоже с работы и тоже устал, но я не мог вас не найти, так жестоко и несправедливо вы оборвали наш с вами полный и постоянный контакт. Я реально страдаю. Разрешите войти на минуту. Я извинюсь за то, в чем был не прав. У вас дома есть кто-то: муж, дети?
— Детей нет, муж в командировке. Хорошо, войдите в прихожую, чтобы не мешать соседям. И давайте коротко все проясним.
Прихожая была большой и очень чистой. Напротив вешалки два кресла, перед ними журнальный столик. Василий удобно уселся, еще раз подарил Антонине самую широкую из своих улыбок. И подумал: «Наивна, как
