В орбиту «перестройки» втягиваются и высшие чины армии. А фельдмаршалы? Оказывается, и они — не исключение. Им также приходится учиться и знакомиться с «тайнами» гатчинской экзерциции. Введение старого, а точнее, давным-давно устаревшего прусского военного устава сопровождается новыми требованиями по службе. А потому прежние боевые генералы оказываются настолько же несведущими, как и вновь произведенные прапорщики. И все эти новые служебные требования не только трудно исполнить, но нередко и просто понять. Заслуженные боевые генералы, офицеры и поседевшие в сражениях екатерининские солдаты, столь привычные к «театру военных действий», так и не в состоянии сыграть свою роль в «театре военных представлений».
Гатчинский капрал или рыцарь печального образа?
Для просвещения этих «невежд» в самом Зимнем дворце Павел устраивает тактический класс. Преподает в нем некто подполковник Каннибах (Каннибих). Кто он? Откуда? Вот его краткий послужной список. И. Я. Каннибах — саксен-веймарский дворянин. Выпускник Геттингенского университета. Впоследствии служит в армии. Командует лейб-гвардии артиллерийским батальоном. Кроме того, весьма искусен в верховой езде, особенно в выездке. В звании аудитора кирасирского (наследника) полка занимает берейторскую должность. А с 1789 года начинает обучать и Гатчинскую конную артиллерию{74}.
Надзирает же за занятиями в этом тактическом классе генерал-майор Аракчеев. Так что же являл собой этот генерал, если и через сто и двести лет о нем продолжают вспоминать, когда касаются времени Павла? В воспоминаниях одних — это темная, жесткая и крайне жестокая фигура; таким, например, предстает Аракчеев в исторических трудах Н. Шильдера. Другие, как Д. П. Струков (составивший наиболее беспристрастную биографию Аракчеева), считают его «замечательным деятелем». Наконец, третьи находят, что авторитет всесильного графа поддерживался искусственно. Был крепок, пока условия ему благоприятствовали. А вообще-то он был временщик, а отнюдь не государственный деятель (мнение барона Н. В. Дризена).
Есть и такие, как, например, В. М. Грибовский, кто считает, что вся «тайна его успеха заключалась в образцовой исполнительности и прямолинейной настойчивости, пришедшихся по вкусу двум монархам» (имеются в виду Павел I и Александр I).
Чтобы разобраться в многообразии этих мнений, послушаем отзыв об Аракчееве его личного адъютанта, служившего при нем не один год И. С. Жиркевича.
«…Слышал он (Жиркевич. — С.О.) много дурного на счет его и вообще мало доброжелательного, но, пробыв три года под ближайшим его начальством, может без пристрастия говорить о нем: честная и пламенная преданность его престолу и отечеству, проницательный природный ум и смышленость, без малейшего, однако же, образования, честность и правота — вот главные черты его характера.
Но бесконечное самолюбие, самонадеянность и уверенность в своих действиях порождали в нем часто злопамятность и мстительность; в отношении же тех лиц, которые один раз заслужили его доверенность, он всегда был ласков, обходителен и даже снисходителен к ним».
А поскольку в Гатчинских войсках роль Аракчеева была значительной, его армейская стезя поможет нам описать повседневную жизнь гатчинцев с самого начала их появления у наследника и до того, как они набрали силу в самом Петербурге.
Так кто же был он, этот «генерал от артиллерии, выдающийся деятель царствований императоров Павла I и Александра I, именем которого определяют характер целой эпохи русской истории, конец XVIII и 1-ю четверть XIX века»?{75}
Красные мундиры с черными лацканами
Судьба его — почти зеркальное отражение военных устремлений Павла Петровича, и складывается она из такого числа необычайных историй, что скорее напоминает приключенческий роман, а не привычный путь незамысловатого восхождения простого русского офицера.
Итак, Алексей Андреевич Аракчеев (1769–1834) происходил из старого дворянского рода. Детство провел в небольшом родовом поместье Тверской губернии Бежецкого уезда. Воспитанием его занимается в основном мать, Елизавета Андреевна (урожденная Ветлицкая). С младых ногтей он педантично аккуратен и бережлив. Толково предъявляет требования к людям. Набожен и вечно в делах. Успехи в домашнем обучении побуждают отца заняться как следует его судьбой. Кем же ему быть? Предел мечтаний — канцелярский чиновник.
Однако всему виной, а быть может, и опорой — случай. Что называется, счастливый. Однажды, когда Алеше шел 11-й год, в соседнее имение к отставному прапорщику Корсакову приезжают в отпуск два его сына — кадеты Артиллерийского и Инженерного шляхетного корпуса. Алексей знакомится с ними, и с той поры вся его жизнь принимает совершенно иной, увлекательно-мистический оборот.
Впечатлительный мальчик все эти дни находился как в лихорадке. «Я не мог наслушаться их разговоров о лагере, ученьях, стрельбе из пушек, — вспоминал он сам. — Особенно поразили меня их красные мундиры с черными бархатными лацканами. Мне казались они какими-то особенными, высшими существами. Я не отходил от них ни на шаг».
Вернувшись домой, он бросается на колени перед отцом. Просит отдать его в корпус. Отец согласен. Но минуло еще два года, прежде чем в январе 1783-го отец с сыном и слугой отправляется в северную столицу. Достаток семьи более чем скромный, оттого и едут «на долгих», и живут на Ямской, снимая угол на постоялом дворе. 10 дней хождений по канцеляриям Артиллерийского и Инженерного шляхетного корпуса, прежде чем принято их прошение (28 января). Затем затяжное ожидание «резолюции». Подступило лето. Деньги закончились, а резолюции все нет. Началась жизнь впроголодь. Отец и сын вынуждены просить милостыню (кстати, им подавал и сам митрополит Гавриил).
И наконец они, поистратившиеся, голодные, являются снова в корпус. Крайнее отчаяние придает юному Алексею столько храбрости, что он совершенно неожиданно для отца, да и, возможно, для самого себя, подходит к генералу Петру Мелиссино{76} и, прерывая мольбу рыданиями, выпаливает: «Ваше превосходительство, примите меня в кадеты… нам придется умереть с голоду… мы ждать более не можем… вечно буду вам благодарен и буду за вас Богу молиться…»
Директор корпуса выслушал отца и тотчас же написал записку в канцелярию. Мальчик был зачислен в кадеты. Так что день 19 июля становится для Алексея счастливым и памятным на всю жизнь. «Этот урок бедности и беспомощного состояния», по собственному признанию Аракчеева, так на него подействовал, что много лет спустя, когда он вошел в силу, он строго требовал, чтобы «резолюции» по просьбам исходили бы без задержек.
В корпусе он — образцовый кадет. Через 7 месяцев уже переведен «в верхние классы». А в течение следующего 1784 года Алексей — капрал (9 февраля), фурьер (21 апреля) и, наконец, сержант (27 сентября).
Два года спустя (в августе 1786 года) сержант Аракчеев награжден «за отличие» серебряной вызолоченной медалью (ее носили в петлице на цепочке). А месяц спустя (17 сентября) Алексей Андреевич произведен в поручики и оставлен в корпусе преподавать.
Успехи молодого офицера в теории и практике артиллерии были замечены. Алексей назначен командиром гренадерской команды, образованной в корпусе из лучших фронтовиков (1789 год). А всего лишь два года спустя Аракчеев — старший адъютант инспектора всей артиллерии генерала Петра Ивановича Мелиссино (24 июля 1791 года).
И вот с этой-то поры и начинается его служба в составе Гатчинских войск. Как же все произошло? В это время цесаревич Павел Петрович был занят организацией собственных войск. И как-то раз в разговоре с Петром Мелиссино наследник престола выразил желание иметь в собственной маленькой армии деятельного офицера-артиллериста, который сумел бы организовать ему артиллерийские части. И Мелиссино, ни минуты не задумываясь и даже не спрашивая согласия, рекомендовал Аракчеева.
4 сентября 1792 года Алексей Андреевич является в Гатчину. Неизвестный капитан принят наследником очень сухо, но вскоре Павел убеждается, что рекомендованный офицер — человек дельный.
Однако почему же за Аракчеевым в эти годы закрепляется нелестное прозвище «Гатчинский капрал»? Оказывается, Павлу Петровичу, строившему свою собственную пока еще личную армию, было крайне трудно «выбивать» у государства деньги на собственную артиллерию. И потому Аракчееву приходится применять в этих делах много хитрости, подчас и прямолинейного солдатского напора. А поскольку цесаревич не имел формального права получать казенные отпуска на свои Гатчинские войска, Аракчеев вынужден проявлять изобретательность. Он умело посредничает с Главным Артиллерийским управлением, комбинирует, получает необходимое в долг.
