— Да, — прошептал он, — нет ничего прекраснее, чем ласки женщины и ее сладость. — Он отпил большой глоток и, подняв голову, стал рассеянно смотреть на залитый дождем парк.
Глава 41
Последние три дня Давуд провел в заточении, в полной темноте, тишине и одиночестве. Перед тем как его поместили сюда, несколько белых евнухов привели его в надлежащий вид в отдельном хамаме для ичогланов. Он как следует пропотел, а затем с него смыли пот, растерли. После того как все его тело покрыли грязью с восточных берегов Черного моря, на нем не осталось ни одного волоска. Голову ему также выбрили, оставив лишь две длинные пряди у висков.
В темноте он водил руками по своему ставшему необычно гладким голому телу. Пальцы пробежали по груди, спустились к животу. Лаская бархатную мягкую кожу, безволосую, ниже паха, он нащупал рану, оставленную острым кинжалом служителя из Эдирне. Рана уже затянулась, хотя прикосновение было еще немного болезненным.
В темноте и тишине мысли его блуждали. Прошлое ушло куда-то в мрачные глубины его подсознания. Перед ним маячили образы новой жизни, и он мечтал о том, чтобы полностью утонуть в лучах ее отраженного света…
В конце третьего дня за ним пришел главный белый евнух и снова отвел в хамам. Снова группа белых евнухов принялась трудиться над его телом. Его массировали и терли, пока кожа не стала красной.
Лежа на возвышении в центре зала, он косился на мраморную плиту под собой. Сколько же в нем, оказывается, еще оставалось грязи и пота! Его снова покрыли густым слоем прохладной жирной грязи; евнухи черпали ее из большой чаши и щедро плескали ему на грудь, живот, бедра и ноги. После того как и эту грязь удалили, вместе с ней исчезли и волоски, выросшие после первой процедуры. Евнухи катали и мяли его, как тесто, пока он не утомился и не стал таким чистым, что кожа скрипела.
Потом он спал — так глубоко, как никогда раньше.
Утром чья-то рука грубо дернула его за плечо, пробуждая от сна. Давуд повернулся; перед его глазами все плыло. Ичоглан подавал ему знаки руками.
— А? — спросил Давуд, не понимая смысла этих жестов.
Ичоглан нагнулся к самому уху Давуда и зашептал:
— Пойдем, Давуд, тебя представят султану и запишут в журнал.
Давуд быстро съел кусок хлеба, а ичоглан помог ему надеть рубаху и штаны. Обуви не дали; представляться он пошел босиком.
Несмотря на хлеб, в животе у Давуда продолжало урчать от голода, когда его проводили в зал для аудиенций.
Он вошел в просторное помещение следом за агой. На шею ему надели поводок; старый евнух толкнул его на роскошный пол, украшенный жемчугом и аметистами.
Султан сидел на возвышении. Рядом с ним стояли Ибрагим и великий визирь; их обоих Давуд уже видел прежде многократно.
Дойдя до середины комнаты, ага дернул за поводок и надавил на бритую голову Давуда, призывая того лечь на живот.
Люди на возвышении невозмутимо смотрели на происходящее.
— Господин, Тень Бога на Земле, представляю тебе Давуда из Галиции.
Сулейман кивнул и подал знак великому визирю. Тот вписал имя нового ичоглана и место его рождения в большую книгу.
Давуд рассматривал цветную прожилку, вьющуюся по мрамору перед его глазами. Великий визирь громко провозгласил:
— Давуд из Галиции, тебе назначено пособие в размере четырех акче в день. Ты определяешься в первую оду ичогланов.
Ага дернул за поводок, и Давуд встал на ноги. Голову он по-прежнему держал низко опущенной и упорно смотрел на роскошный мраморный пол, поэтому не заметил, как Ибрагим и Сулейман разглядывали его. Он не видел, как они переглянулись и обменялись улыбками.
Ибрагим подмигнул Сулейману и сказал главному белому евнуху:
— Ага, ты сделал правильный выбор. Вижу, этот новичок займет прочное положение среди слуг внутренних покоев султана, когда пройдет все четыре оды обучения. — Ибрагим положил руку на плечо Сулейману.
Султан задумчиво поглаживал подбородок, продолжая разглядывать стоящего перед ним молодого человека.
Глава 42
Начало обучения оказалось не таким трудным, как думал Давуд. Да, некоторые евнухи жестоко обращались с молодыми ичогланами, но он понимал: суровость необходима при обучении и отборе тех, кто в конечном счете будет охранять самого султана. За глупость и лень наказывали ударами по пяткам. Другим наказанием служил многодневный пост. Давуд заметил, что некоторые их наставники получают сладострастное удовольствие, наказывая учеников. Правда, в основном их наставники все же были добрыми и терпеливыми.
Первым делом ичогланов учили молчать и держать выправку в присутствии султана. Многими из этих качеств Давуд уже овладел, когда был аджеми-огланом.
Его только один раз выпороли за непослушание. Несколько часов ученикам велели стоять в одной позе — молча, склонив голову и опустив руки вдоль тела. Стоявший рядом с Давудом ученик потерял сознание от усталости, и Давуд, нагнувшись, поддержал его голову, чтобы тот не ударился затылком о каменный пол. За это обоих отвели в Третий двор Топкапы, привязали к большому резному камню и били по пяткам до тех пор, пока ступни не посинели и из них не пошла кровь. После наказания они несколько недель не могли ходить и вынуждены были приползать на уроки на коленях.
Больше всего Давуду нравились уроки чтения и письма. Он оказался прилежным учеником и быстро пополнил свои познания в арабском, фарси и турецком. Через несколько недель он уже знал наизусть несколько молитв на арабском и приступил к чтению арабских народных сказок.
Как-то днем он сидел на дорожке у дворцовой стены и читал книгу, взятую в библиотеке. Особенно ему нравилась сказка о волшебной лампе, в которой сидел джинн, исполнявший желания. Сказка о ковре-самолете пробуждала в нем мечты о будущем в новой для него земле и о новой жизни…
Поглощенный чтением, он не сразу заметил, что к нему подсел другой ичоглан.
— А, мой друг Талип! Какая замечательная сказка! — воскликнул Давуд.
Талип смущенно улыбнулся, но его лицо тут же поморщилось от боли. Ступни Талипа еще не зажили после порки, которой его подвергли неделю назад. Давуд решил, что именно боль так сильно огорчает его друга. Он положил ноги молодого человека себе на колени и принялся осторожно массировать ступни, разгоняя кровь. Талип поморщился, и Давуд постарался касаться его ран легче.
— Не плачь, друг мой. Я помогу тебе в учебе, и мы вместе будем служить нашему султану.
Талип перестал плакать, но в его глазах по-прежнему стояли слезы. На подошвах уже выросла новая кожа, правда, тонкая, как бумага. Давуд поплевал на ладони и стал медленно втирать слюну в пятки, чтобы уменьшить боль.
