туман, смешанный с дымом, можно было резать ножом. Из него проступали лишь смутные силуэты куполов, шпилей и гигантских портовых кранов. Стоя на палубе и сжимая ручку потертого чемодана, Густав Герц всматривался в этот чужой, призрачный берег.
У трапа его ждали трое. Двое в форменных шинелях, третий — в штатском, с лицом, привыкшим отдавать приказы. Он курил «Беломор», стряхивая пепел на мокрый гранит.
— Герр профессор Герц? — спросил он по-немецки, без тени улыбки.
— Да, — кивнул Герц. Внутри похолодело. Это были не коллеги. Эти люди по другой части. Не ошибся ли он?
— Добро пожаловать. Прошу за мной.
Черный «ЗИС» с зашторенными окнами мчал его по невидимому городу. Машина остановилась не у института, а у ворот высокого забора, за которым скрывался изолированный загородный особняк.
— Временно разместитесь здесь, — сообщил сопровождающий. — Для вашей безопасности и спокойной работы.
Просторные комнаты, рояль, услужливый персонал, идеальная тишина, и… никого вокруг. Лаборатория, оборудованная по последнему слову техники, находилась в соседнем флигеле. Ему дали всё, что обещали. Кроме ключей от ворот.
Через час дверь кабинета отворилась без стука. На пороге стоял высокий, моложавый человек в простом, но отлично сшитом костюме. Во взгляде спокойных, серых глаз чувствовалась такая власть, что Герц невольно поднялся.
— Добрый вечер, герр профессор, — сказал вошедший на немецком с заметным акцентом. — Меня зовут Брежнев, Лео Брежнев. Я курирую в правительстве научно-технические разработки. Рад приветствовать вас на советской земле!
Он протянул руку. Несмотря на дружелюбный вид, рукопожатие было крепким и властным.
— Надеюсь, путешествие не было утомительным. Мы создали все условия, чтобы вы занимались только наукой.
Герц смотрел на вошедшего с удивлением. Он ожидал увидеть либо коренастого партийного функционера пролетарского вида, либо мрачного офицера госбезопасности. Но этот человек не был похож ни на тех, ни на других. Высокий, подтянутый, с густыми волосами, темными густыми бровями и неожиданно спокойным, ясным взглядом серых глаз. Ему нельзя было дать и тридцати, но держался этот Лео Брежнев с уверенностью и властью человека, привыкшего принимать решения и нести за них ответственность.
Герц немного растерянно пробормотал в ответ какую-то любезность.
— Вашу лабораторию я видел, — продолжил Брежнев. — Оборудование устраивает? Чего-то не хватает — скажите. Доставим.
— Все… превосходно, — пролепетал оробевший Густав.
— Отлично. Тогда к делу.
Брежнев подошел к столу, взял чистый лист и карандаш. Несколькими быстрыми штрихами он набросал блок-схему импульсного генератора.
— Вот наша первая задача. Генераторная лампа. Мощный, предельно короткий и абсолютно стабильный импульс вот на этих частотах.
Чем больше общались ученый и партийный босс, тем большим уважением проникался Герц к своему новому руководителю. В нем не было ни капли фанатизма или идеологического пафоса: он разговаривал как технически грамотный руководитель крупного проекта — четко, по-деловому, с абсолютным пониманием сути вопроса. И это мгновенно вызвало у Герца непроизвольное уважение. Стоящий перед ним человек явно не был просто партийным комиссаром, приставленным к науке. Он был как будто бы одним из ученых — человеком, говорящим на языке формул и экспериментов, но при этом облеченным колоссальной властью. Это было странное, непривычное и даже немного пугающее сочетание.
Под схемой появились несколько цифр. Герц наклонился над листом. На мгновение он забыл и о побеге, и о клетке, в которой он оказался, и о человеке перед ним. Теперь он видел лишь красивую, дерзкую физическую задачу.
Герц посмотрел на схему, потом на Брежнева, и в его глазах впервые за долгое время вспыхнул азартный блеск ученого.
— Интересно… — пробормотал он. — Очень. Это потребует… нетривиальных решений.
Брежнев едва заметно кивнул.
— Мы на это и рассчитывали, герр профессор. Мы на это и рассчитывали.
Глава 14
Утро в нашей квартире на Берсеневской набережной обычно было тихим и светлым. Солнце, поднимаясь над Кремлем, било в широкие окна, заливая кухню светом, играя на начищенных до блеска кастрюлях и сверкающем никеле крана. Но сегодня эта солнечная идиллия казалась фальшивой. Во-первых — никакого солнца: с утра зарядил нудный сентябрьский дождь, небо над Москва-рекой налилось густым серым тоном, где –то вдали сверкали молнии. Но это бы ладно. Много хуже того, что в самой нашей квартире воздух был будто наэлектризован, заряжен молчаливым, тяжелым напряжением. Лида двигалась почти порывисто, ставя на стол тарелки так, словно собиралась их разбить. Она не смотрела на меня — я видел лишь ее напряженную спину и тусклые, наспех собранные в узел волосы.
Она села напротив, пододвинула себе чашку с чаем, но так к ней и не притронулась. Ее лицо было бледным, под глазами залегли темные тени, а веки чуть припухли. Было ясно, что она плакала. Долго, ночью, уткнувшись в подушку, чтобы я не услышал.
— Лида, что случилось? — я постарался, чтобы голос звучал как можно мягче. — Ты сама не своя.
Она не ответила, лишь упрямо сжала губы и уставилась в одну точку. Это молчание было хуже любой ссоры.
— Лидочка, ну что у тебя на душе? Расскажи мне. На тебе лица нет.
Вдруг она закрыла лицо руками и упала на столешницу. Плечи ее затряслись в рыданиях.
— Лида! Что с тобой? — воскликнул я, хватая ее за плечи.
— А тебе есть до этого дело? До моей души? Ты вообще замечаешь, что я существую? — не поднимая головы, тихим, срывающимся, полным слез голосом спросила она.
— Что за разговоры? Конечно, замечаю.
— Нет, не замечаешь! — она, наконец подняла на меня глаза, и в них стояла такая боль и обида, что у меня тоскливо засосало под ложечкой. — Ты приходишь домой, когда я уже сплю. Уходишь, когда я еще сплю. В выходные ты сидишь над своими бумагами. Мы живем в одной квартире, Леня, но мы не живем вместе! Я тебя совсем не вижу. Я жена начальника сектора ЦК, а чувствую себя какой-то домработницей, которая готовит тебе еду и стирает рубашки.
Это было несправедливо. Я работал на износ, для нее, для нашего будущего, для страны.
— Лида, ты же понимаешь, какая на мне ответственность. Дела государственной важности. Я не могу…
— Дела, дела! — она с горечью махнула рукой. — У тебя всегда дела. Совещания, заводы, наркомы. Я все понимаю. Но я не могу так жить! Я хочу, чтобы у меня был муж. Просто муж, который бы иногда со мной разговаривал. Не о
