Но мы «на прежнее возвратимся», как писали древнерусские книжники. «Умение пить» долгое время было одним из богатырских качеств, человек, способный много выпить и не потерять контроль над собой, пользовался всеобщим уважением. Снова обратимся к эпосу. Теперь действительно былина новгородского цикла об удальце Василии Буслаеве. В одном из сюжетов Василий попадает на казачью заставу. Его для знакомства приглашают за пиршественный стол.
И тут Василий их удивил…
Садится с ними за единой стол.Наливали ему чару зелена вина в полтора ведра,Поднимает Василий единой рукойИ выпил чару единым духом,И только атаманы тому дивуются,А сами не могут и по полуведру пить.
Вот таков он — народный герой: пьёт и не шатается, хочется кому-то или нет…
Вообще, сведения о праздниках и пирах содержаться во многих источниках. Однако лучше всего видно, как все происходило, в «Поучении философа, епископа Белгородского», автором которого предположительно является епископ Григорий (XII в.). Епископ вовсе не ставил себе целью опорочить своих современников и дать дополнительные козыри в руки идеологическим противникам России. Он хотел, по сути, того же, чего добивается В. Мединский, — наставить людей на путь истинный. Отвратить их от пьянства и призвать к трезвости.
Для того чтобы быть убедительным, он стремится показать пастве, как кошмарно (с его точки зрения) она выглядит. В его произведении открывается нам панорама всеобщего повального пьянства. Масштабы этого явления епископ сравнивает с пожаром, которым охвачен не только вверенный его пастырскому попечению город, но и окрестности. У высокоинтеллектуального епископа ни одно слово не случайно. В том числе и сравнение хмеля с огнём. Далее он развивает эту аналогию: «таков родом хмель — он согревает и распаляет внутренности, сжигая душу, как в пламени».
Чувствуя на себе ответственность бороться с этим злом, проповедник уподобляет хмельной внутренний огонь адскому пламени и заявляет: «Пьянице царствия Божия не получить. Не ясно ли, что всяк пьяница погибает, и от Бога отлучается, и в негосимый вечный (адский) огонь посылаемы бывают».
Будучи осведомлён, что в Библии ничего не сказано о греховности пьянства, Григорий увязывает божественный гнев не с употреблением спиртных напитков как таковым, а с безобразным поведением, которое свойственно перепившим людям. «Горе мне! горе мне! — сокрушается епископ. — Как допустил все это Господь Бог в дни, в какие не ждал я, что увижу людей, чтящих деяния беса — и совсем того не стыдящихся, но даже гордящихся!» Вот люди: пьют, ещё и гордятся этим!
Очень колоритны картины народных праздников, нарисованные в «Поучении». В изображении епископа в вверенной ему пастве тот лишь праздник считается удавшимся, после которого все лежат «яко мертвые от пьянства, с раззявленными как у идолов ртами и не ходяще» — такая вот вполне узнаваемая «конечная стадия».
А в самом «процессе» все происходит так: «Когда вы упьётесь, тогда вы блудите и скачете, кричите, поёте и пляшете, и в дудки дудите, завидуете, пьёте чуть свет, объедаетесь и упиваетесь, блюёте и льстите, злопамятствуете, гневитесь, бранитесь, хулите и сердитесь, лжёте, возноситесь, срамословите и кощунствуете, вопите и ссоритесь, море вам по колено, смеётесь, крадёте, бьёте, дерётесь и празднословите, о смерти не помните, спите много, обвиняете и порицаете, божитесь и укоряете, поносите, — ну как же святому крещенью не тужить из-за вашего пьянства? Да и плясунья женщина — сатанина невеста, супруга дьяволу: когда любой мужчина глядит на такую жену, для мужа её непристойно то и бесстыдно; образ Божий нося на груди, с женою своею в пляске сойтись! — и вы ещё входите в церковь!»
Рыгающего смрадом пьяницы Бог так же гнушается, как мы — мертвого смердящего пса. Пьянство изгоняет из человека Святой Дух, как дым отгоняет пчёл. Пьяница — весь плоть, духа в нём нет, он поклоняется выпивке, как «некому богу». Аналогичные представления отмечены Б. А. Романовым в другом древнерусском тексте — инструкции действующим священникам «Вопрошании Кирика»: «Пьяный человек — все равно, что получеловек». За проступки, им совершённые, назначается половинная епитимья, но и за нечаянное убийство нетрезвого человека вменяется лишь «полдушегубства». В принципе, епископ Григорий не против употребления спиртного: «на веселие нам Бог питие дал, и только в положенное время, а не для пьянства».
Кстати и о законах против пьяниц. В. Мединский о них не знает, но они были.
Пьянство во взаимосвязи с нормами древнерусской покаянной дисциплины было рассмотрено известным ленинградским историком Б. А. Романовым, считавшим, кстати сказать, что пьянство в Древней Руси «было универсальным бытовым явлением». Страдало несдержанностью и духовенство. Б. А. Романов обращает внимание на то, что «Заповеди митрополита Георгия» предусматривают и такой случай: «аще епископ упиется» — за это ему наказание — десятидневный пост. Зная эту всеобщую для древнерусского общества слабость, церковные иерархи проявляли особую заботу о том, чтобы по крайней мере духовенство ввело потребление спиртного в определенные рамки. Заботилась об этом и светская власть. Не являясь преступлением для мирянина, пьянство попов, чернецов и черниц согласно Уставу Ярослава подлежало митрополичьему суду (ст. 46). Однако церковные власти не ограничивались карательными мерами. Канонические ответы митрополита Иоанна II вполне допускают присутствие священника на мирском пиру, там он может свободно угощаться, однако в увеселениях — «игранье и плясанье и гуденье» участия не принимать, а встать и уйти, если остановить «безобразия» он не в силах, — то есть в «Ответах» давались определённые инструкции, как себя вести в щекотливых ситуациях.
Весь этот древнерусский материал оказался В. Мединскому неизвестен, и он «заткнул прореху» общим утверждением об отсутствии на Руси древних питейных традиций.
Материал XIV–XVII вв. известен автору разбираемого нами произведения лучше. Правда, в основном он читал свидетельства иностранцев о России. Наши собственные летописные источники остались для него по-прежнему малоизвестны. Но то, что есть, уже неплохо.
Общая мысль автора «Мифов о России» по поводу прочитанных им текстов заключается в том, что это-де все вранье. То есть, с точки зрения Мединского, эти-то свидетельства как раз и формировали мифы о России, которые он развенчивает.
Если б так, как говорится. Правда в том, что многие иностранцы и впрямь относились к России и русским не лучшим образом. Многие — прямо недоброжелательно (например, Джильс Флетчер). Однако не все. Кроме того, европейцы все-таки старались сохранять по мере сил и возможностей объективный взгляд, ведь целью их было — доставить соотечественникам достоверные сведения об отдалённой и неизвестной стране.
Они смотрели на российскую действительность взглядом натуралиста, изучающего насекомых. Без особой симпатии, с чисто научным интересом. Чувствовать себя насекомым под микроскопом неприятно, слов нет. Однако объявлять все их тексты злонамеренной выдумкой — ошибка. Иностранцы много не понимали, во многом их восприятие было обусловлено ошибочными стереотипами, но в целом в их сочинениях огромное количество ценной информации.
Не нужно думать, что специалисты-историки слепо верят (или не верят) каждому слову Сигизмунда Герберштейна или Адама Олеария. На это есть увлекающиеся дилетанты.
В. Мединский пишет: «Выясняя, правду или неправду писали о нас иноземцы, полезно посмотреть: а откуда, из каких стран они сами-то происходили. Странно, что русские исследователи не догадались этого сделать — ведь тогда очень многие вопросы снялись бы сами собой».
Странно, что сам Мединский не посмотрел работ историков — он бы увидел, что и происхождение, и политические пристрастия изучены и учтены. Посмотрел бы — очень многие вопросы снялись бы сами собой.
Дело историка как раз и заключается в том, чтобы каждое слово проверять. Вообще, работа историка сродни работе следователя: «показания» источников сопоставляются, выявляются совпадения и противоречия, проверяется подлинность каждого документа, проверяется достоверность. С сочинениями иностранцев все «следственные действия» проводились с особой тщательностью. Немудрено — это знающие свидетели. И, дорогой читатель, доказано — достаточно правдивые.
Будем разбираться. В. Мединский считает наиболее доброжелательным наблюдателем английского моряка Ричарда Ченслора:
«Характерно, что один из самых «положительных» отзывов оставил моряк Ченслор. Он попал на Русь случайно, совершив великое и рискованное плавание по совершенно неизвестным морям. Это ведь совершенно не то, что ехать по дорогам Германии и Польши с пачкой дипломатических писем, поднося к носу надушенный платочек на постоялых дворах».
