— Согласен. И все же я ни разу не видел вас сидящей в седле с видом светской леди.
— Этого я действительно терпеть не могу. Если не ездить по-мужски, расставив ноги, то лучше уж совсем не садиться на лошадь!
— В таком случае, дитя мое, в будущем вам придется очень редко ездить верхом.
В глазах Даниэль вспыхнул недобрый огонек:
— То, что я буду делать в будущем, милорд, вас абсолютно не касается.
— Вы даже представить себе не можете, как ошибаетесь, — вздохнул Линтон. — Пойдемте. И давайте не будем ссориться. Вы сегодня восхитительно выглядите, и это ставит меня в невыгодное положение. Однако в вашей приверженности честной игре я не сомневаюсь.
— Вы имеете в виду, сэр, что в этом наряде я могу чувствовать себя в безопасности от ваших угроз и издевательских замечаний?
— Если ваше поведение будет соответствовать вашему облику, у меня не будет причин ни для первого, ни для второго. Так что давайте заключим мир на ближайшие несколько часов.
Даниэль грациозно склонила свою маленькую головку, давая понять, что согласна на подобное перемирие.
— Итак, мы идем ужинать, милорд? — спросила она.
Линтон, поклонившись, предложил Даниэль руку, и они перешли в соседнюю комнату.
Несмотря на то что у повара было мало времени и он очень торопился, расставленные на небольшом столике блюда выглядели очень аппетитно. Внимание Даниэль сразу же привлек огромный карп в соусе с петрушкой. Не меньшее восхищение вызвало и огромное блюдо крабов, политых сливочным маслом, и аккуратно нарезанные ломтики жареной баранины. Но вот от разной выпечки и рейнской сметаны девушка наотрез отказалась, несказанно удивив графа. Зато отдала должное стильтонскому сыру и яблокам, с которыми искусно разделалась при помощи серебряного ножичка для фруктов.
— Вообще-то я не сластена, — с серьезнейшим выражением на лице сообщила графу Даниэль. — Дедушка постоянно твердил, что сахар вреден для зубов и десен. И видимо, был прав. Во всяком случае, я никогда не ем пудингов. Так что прошу вас, сэр, мне их не предлагать.
Линтон сдержал улыбку, решив посмотреть, как это утонченное, умненькое существо отнесется к глотку миндального ликера. Граф считал этот напиток единственным, который можно предложить молодой девушке, и хотел посмотреть на реакцию Даниэль.
— Интересно, что ваши домашние думают об этой неприличной секретности, в которой проходит наш ужин, — вдруг произнесла она, отпив полглотка ликера.
— Я плачу моим слугам не за то, чтобы они думали, — убежденно ответил его светлость. — И уж тем более не за то, чтобы обсуждали мое поведение.
— Не сомневаюсь в этом, — неожиданно резко возразила Даниэль. — Но не могу себе представить, чтобы ваша уверенность в скромности слуг могла их остановить.
— Пожалуйста, следите за своим тоном, Данни, — мягко одернул девушку граф. — Я отлично вас понимаю, но не выходите за рамки приличий.
— Но вы и сами выразились довольно резко, милорд.
— Нижайше прошу меня за это простить, мадемуазель. А теперь, если вы закончили ужинать, нам пора ехать…
Легкая городская коляска оказалась настолько маленькой, что графу Линтону и его спутнице стоило большого труда в нее втиснуться. Это окончательно испортило настроение его светлости. Вдобавок еще в холле между ними пробежала черная кошка, чуть было не нарушившая достигнутое на вечер согласие.
Предметом спора стала шляпка с вуалью, которую Даниэль ни в какую не желала надевать. Линтон настаивал. Коса нашла на камень, и, зная упрямство своей подопечной, граф пустился на хитрость и незаметно спрятал шляпку под широкой полой своего плаща. Уже сидя в коляске, он вынул злосчастный головной убор и принялся демонстративно его рассматривать. Даниэль некоторое время следила за манипуляциями графа, затем взяла шляпку из его рук, надела себе на голову и опустила вуаль.
— Я же должна сохранять инкогнито, — сказала она, как бы извиняясь.
Линтон только одобрительно кивнул головой.
Тридцатилетие Уильяма Питта, графа Чатама, совпало с окончанием первого срока его пребывания в должности главы английского правительства. За плечами нынешнего премьера были шесть лет яростных политических бурь, через которые он твердой рукой провел свой государственный корабль, многочисленные внутренние реформы, внушительные победы на международной арене.
Графа Линтона и его спутницу он принимал в своей библиотеке, находившейся на втором этаже высокого дома близ Вестминстерского дворца. Кивком головы пригласив даму с вуалью сесть у камина, премьер обернулся к Джастину:
— Итак, Линтон, что за новости вы мне привезли?
— Обескураживающие, сэр, — ответил граф, с вежливой улыбкой принимая от Питта бокал портвейна. — Однако мадемуазель может информировать вас более подробно, чем я. Она совершенно свободно говорит по-английски. Однако, с вашего позволения, мы перейдем на французский. Некоторые деликатные обстоятельства заставляют ее сохранять инкогнито.
Премьер-министр бросил взгляд на Даниэль и утвердительно кивнул головой:
— Примите, мадемуазель, мою искреннюю благодарность за предоставленную возможность беседовать с вами. Не желаете ли чего-нибудь освежающего?
— Спасибо, сэр. К сожалению, я вынуждена отказаться, мне не разрешено поднимать вуаль.
Лицо Линтона исказила болезненная гримаса. Питт заметил это, но спрашивать графа ни о чем не стал.
— Понимаю, мадемуазель. Простите мою бестактность.
— О нет, милорд! Наоборот, вы так добры! Но я вижу по лицу его светлости графа Линтона, что он недоволен мной. И понимаю его. Видите ли, сэр, во время серьезных бесед я часто теряюсь, становлюсь косноязычной и вообще начинаю молоть вздор. Поэтому будет лучше, если вы зададите мне вопросы, а я попытаюсь на них ответить. Тогда, уверяю вас, граф не станет сердиться, а я буду чувствовать себя спокойнее.
Это пространное заявление вызвало у Питта добрую усмешку. Линтон же в который раз пожалел, что не имеет сейчас возможности остаться один на один со своим «сорванцом». Однако ему пришлось прикусить язык и сдержать свой темперамент. Тем более что премьер-министр с возрастающим интересом смотрел на них обоих.
— Не могли бы вы, мадемуазель, рассказать мне все, что знаете о Генеральных штатах?
— Вы имеете в виду, сэр, их структуру и цели или оценку полезности их деятельности для большинства французов?
— Насколько мне известно, мадемуазель, Генеральные штаты состоят из трех палат в соответствии с количеством сословий, представляющих их, — дворянства, духовенства и третьего сословия. При соотношении голосов — два к одному в пользу первых двух. Так?
