Когда Сигал сел, обвиняемый повернулся, чтобы бросить взгляд на Лилю; и она лучезарно ему улыбнулась.
Прокурор вызвал первого свидетеля:
— Джеймс Баррет!
Детективу особенно рассказывать было нечего. Он подтвердил личность Ноултона и рассказал об обстоятельствах его ареста, сделав акцент на том, как он с помощниками сразу после входа в квартиру устремился в заднюю комнату.
Сигал от лица защиты никаких вопросов ему не задал.
Вторым свидетелем со стороны обвинения был Билли Шерман.
— Как ваше имя?
— Уильям Шерман.
— Род занятий?
— Журналист.
— Ваш адрес?
Он назвал номер дома на Западной Тридцать четвертой улице.
Потом последовало несколько вопросов относительно продолжительности его знакомства с обвиняемым и времени, которое они проводили вместе. Затем прокурор спросил:
— Вы никогда не видели, чтобы Ноултон распространял или предлагал распространять фальшивые деньги?
Сигал тотчас же поднялся и заявил протест.
— Принято, — согласился судья.
Это было началом сражения между двумя юристами.
Раз за разом прокурор старался отстоять свою точку зрения, подходя к вопросу с разных сторон, и всякий раз Сигал заявлял протест и говорил, что свидетель неправомочен отвечать на такой вопрос.
В конце концов судья и сам потерял терпение и довольно жестко попенял прокурору:
— Мистер Брант, ваш свидетель не обладает полномочиями эксперта. Вам не следует задавать ему такие вопросы, или вы должны его отпустить.
Сигал торжествующе осклабился. Прокурор нахмурился и откашлялся. Ноултон через плечо бросил взгляд на скамейки для зрителей и улыбнулся Лиле.
Догерти наклонился и прошептал Дрисколу:
— Не понимаю, о чем они, к дьяволу, дискутируют, но этот хитрый малый сейчас выглядит так, будто только что получил хороший боковой в челюсть и повис на канатах.
Но у молодого мистера Бранта было в запасе еще одно оружие. Он попросил, чтобы его возражение было занесено в протокол, и потом повернулся к свидетелю:
— Мистер Шерман, где вы были вечером одиннадцатого декабря прошлого года?
— В квартире Пьера Дюмэна, хироманта.
— Где находится его квартира?
— На Западной Двадцать первой улице.
— Какой номер дома?
— Не знаю.
— Кто там был вместе с вами?
— Подсудимый, Ноултон, и еще четверо или пятеро человек.
— Назовите имена.
— Том Догерти, Пьер Дюмэн, Боб Дрискол, Сэм Бут и Гарри Дженнингс.
— Что вы там делали?
Свидетель на мгновение замялся, перед тем как ответить:
— Там была драка. Понимаете…
— Нет, отвечайте на мой вопрос, — прервал его прокурор. — Вы сами дрались?
— Нет, сэр.
— А кто?
— Ноултон с Дрисколом. Ноултон его победил.
— А потом?
— Потом дрались Ноултон и Догерти. Их бой продолжался десять или пятнадцать минут и…
— А теперь подробно расскажите суду и присяжным, как все происходило.
— Ну, Ноултон боксировал лучше Догерти и прижал его к стенке, когда вдруг кто-то бросил в Ноултона бронзовой статуэткой или чем-то в этом роде. Он упал как подкошенный.
— И что тогда сделали вы?
— Я подошел к двери, у которой лежал Ноултон, и все остальные тоже. Встав рядом с ним, я увидел торчащий у него из кармана бумажник, а я знал, что они…
— Вы имеете в виду карман Ноултона?
— Да. Я боялся, что кто-нибудь стащит бумажник, поэтому наклонился, когда меня никто не видел, вынул его — он уже почти выпал — и положил его себе в карман, думая сохранить его для Ноултона. Дюмэн послал кого-то…
Мистер Брант его прервал:
— Не беспокойтесь об остальных. Что делали вы?
— Я дождался прихода врача и, когда он сказал, что рана Ноултона неопасная, пошел домой. Я думал, что Ноултон останется у Дюмэна на ночь. Придя домой, я достал бумажник Ноултона…
— Почему вы не вернули его до того, как ушли из квартиры Дюмэна?
— Потому что Ноултон был в полубессознательном состоянии. Он не мог разговаривать. А на следующий день я подумал, что…
— Вы в этом уверены?
— Да, — ответил свидетель после секундного замешательства. — Это было на следующий день. Я вытащил бумажник из ящика стола, куда положил его накануне, и решил отнести его Ноултону домой, но, перед тем как положить в карман, заглянул в него, больше из любопытства, и чуть не упал, когда увидел, что он полон фальшивых…
Адвокат Сигал вскочил на ноги:
— Я протестую на основании того, что свидетель не эксперт.
— Протест принимается, — кивнул судья.
— Возражаю, — вскинулся мистер Брант.
Судья повернулся к свидетелю:
— Вернитесь к изложению ваших собственных действий.
— Вы вернули бумажник Ноултону? — спросил прокурор.
Шерман ответил:
— Нет, сэр.
— Что вы с ним сделали?
— Некоторое время держал у себя, а потом отнес детективу Баррету, в сыскную службу.
Прокурор вытащил что-то из стоявшего перед ним на столе кожаного портфеля, показал свидетелю и спросил:
— Вы это узнаете?
— Да, — ответил Шерман. — Это бумажник, о котором я только что говорил.
— Тот самый, который вы достали из кармана Ноултона?
— Да, сэр.
— Осмотрите его содержимое. Оно то же, что вы видели в первый раз?
Последовала пауза, во время которой свидетель осматривал содержимое всех отделений бумажника.
Потом он ответил:
— Да, сэр.
— Все то же самое?
— Да, сэр.
Мистер Брант шагнул вперед, взял бумажник у Шермана и протянул его секретарю суда.
— Ваша честь, — сказал он, — прошу приобщить этот бумажник к делу, вместе со всем его содержимым. Я попрошу эксперта подтвердить, что эти деньги — фальшивые.
Этот удар по защите, хотя его и ждали, был очень сильным. Странные Рыцари мрачно посмотрели друг на друга, но, одолеваемые тяжелыми предчувствиями, ничего не сказали.
Лиля едва дышала от волнения, а миссис Берри успокаивающе гладила ее по руке. Обвиняемый что-то взволнованно шептал своему адвокату, который слушал его с большим интересом, временами удовлетворенно кивая. Результат этих переговоров даст себя знать позже.
Прокурор задал свидетелю еще несколько вопросов, большей частью несущественных, а затем начался перекрестный допрос.
Адвокат Сигал поднялся на ноги. Вид у него был не очень внушительный, но, подойдя к Шерману, он смерил его таким суровым и наводящим ужас взглядом, что свидетель непроизвольно съежился.
Тон его голоса был не менее суровым:
— Как долго вы хранили этот бумажник до того, как отнести его детективу Баррету?
Шерман сдавленным голосом ответил:
— Два месяца.
— Почему?
Но мистер Брант заявил протест, который был принят.
Сигал продолжал:
— Вы говорите, что кто-то бросил в Ноултона «бронзовой статуэткой или чем-то в этом роде». Кто был тот человек, который нанес этот удар?
Свидетель ничего не ответил.
— Кто был тот человек? — повторил вопрос адвокат.
— Это был я, — заикаясь, ответил Шерман.
— Понятно. Вы участвовали в поединке с ним?
— Нет.
Адвокат с большой скоростью сыпал вопросами, не давая свидетелю времени для обдумывания ответов.
Шерман нервно вцепился в рукоятку кресла.
— Вы стояли рядом с Ноултоном, когда бросили в него бронзовую статуэтку?
— Нет, сэр.
— На другой стороне комнаты, не так ли?
— Да, сэр.
— И как только он упал, Дюмэн и Догерти подбежали к нему и наклонились над ним, не так ли?
— Да, сэр.
— А Дженнингс остановил вас, когда вы хотели покинуть комнату, не правда ли?
— Да, сэр.
Вопросы сыпались как из пулемета.
— И он оттолкнул вас обратно в угол?
— Да, сэр.
— А потом вы подошли к Ноултону, чтобы вместе с остальными ему помочь?
— Да, сэр.
— Вы стояли один в противоположном углу?
— Да, сэр.
— А когда вы увидели бумажник, он был в кармане пальто или брюк?
— Пальто.
— В каком кармане?
— Внут… — начал было Шерман, потом, вдруг поняв, что он говорит, остановился с ужасом в глазах.
Он попался. Стало ясно: его первоначальная версия о том, что бумажник он вынул из кармана лежавшего на полу Ноултона, могла родиться только в тайниках его полного коварства сознания.
Несомненно, он планировал сделать свои показания более убедительными, сказав, что бумажник был на самом деле взят у обвиняемого, и теперь опасался, что будет трудно доказать, что пальто принадлежало Ноултону. Теперь он и правда попался.
Сигал не ослаблял напора. Он забрасывал свидетеля вопросами, Шерман весь дрожал, его лицо краснело от бессильного гнева. Наконец он признал, что его первоначальная версия не соответствует действительности. Сигал только этого и хотел; он с торжествующей улыбкой сел, его лоб был покрыт каплями пота.
Когда пришла очередь прокурора задавать вопросы, мистер Брант сделал отчаянную попытку вытащить своего тонущего свидетеля, но напрасно. Шерман безнадежно стушевался, его слова только портили дело, а не улучшали, и в конце концов он вообще отказался отвечать на вопросы. Суд отпустил его, сделав выговор, и, по знаку мистера Бранта, он сел на переднюю скамью.
