Делегаты, съезжавшиеся на первое пленарное заседание Всемирного консорциума «Послание», выражали к друг другу сердечное расположение, совершенно немыслимое в минувшие десятилетия.
Каждая нация, располагавшая хотя бы небольшими отрывками Послания, была представлена политиками и учеными; оставалось лишь удивляться тому, сколько стран прислали военных представителей. Несколько делегаций возглавлялись министрами иностранных дел, приехали некоторые главы государств. Делегацию Соединенного Королевства возглавлял виконт Боксфорт, лорд-хранитель печати. Любившей роскошь Элли доставлял удовольствие один его титул. Советской делегацией руководил В.Я. Абухимов, президент Академии наук СССР, заметную роль в ней играли министр среднего машиностроения Готридзе и Архангельский. Президент Соединенных Штатов настояла, чтобы американскую делегацию возглавил дер Хиир, несмотря на то что среди прочих в нее входили помощник госсекретаря Элмо Хоникатт и представитель Министерства обороны Майкл Китц.
На обширную и подробную карту, выполненную в проекции равных площадей, были нанесены все радиотелескопы, расположенные на суше и на море – на советских кораблях слежения. Элли оглядела недавно отстроенный конференц-зал, примыкавший к резиденции президента Франции. Шел только второй год его семилетнего срока правления, и президент прилагал все силы, чтобы обеспечить успех конференции. Лица, флаги, национальные облачения отражались в длинных дугах полированных столов красного дерева и в зеркальных стенах. Среди военных и политиков знакомых почти не было, но в состав каждой делегации входил по крайней мере один знакомый инженер или ученый: Аннунциата и Ян Бродерик из Австралии, Федирка из Чехословакии, Брод, Кребийон и Буало из Франции, Кумар Чандрапурана и Деви Сукхавати из Индии, Хиронага и Мацуи из Японии… Элли отметила высокий уровень подготовки делегатов, в особенности японских. Астрофизиков было поменьше: на состав делегаций явно оказала воздействие последняя новость – все слышали, что на конференции будет идти речь о создании какой-то огромной Машины.
Еще она узнала итальянца Малатесту; ударившийся в политику физик Биденбо вместе с Клеггом и достопочтенным сэром Артуром Чатосом оживленно болтали позади «Юнион Джека» {«Юнион Джек» – обиходное название государственного флага Соединенного Королевства.}, словно за столиком в ресторане одного из европейских курортов. Она заметила Хайме Ортиса из Испании, швейцарца Прибуду – это озадачивало: Элли прекрасно знала, что Швейцария не располагает радиотелескопами; Бао, блестяще справившегося со сборкой китайского радиотелескопа; Винтергадена из Швеции. Саудовская Аравия, Пакистан и Ирак прислали на удивление большие делегации, конечно, были и советские представители, а среди них она узнала Надю Рождественскую и Генриха Архангельского, тоже разделявших общее радостное возбуждение.
Элли искала Луначарского, наконец обнаружив его среди китайцев. ВГ обменивался рукопожатиями с Юй Женьцюном, директором Пекинской радиообсерватории. Она вспомнила, что во времена советско-китайской дружбы оба ученых тесно сотрудничали и считались друзьями. Последующие конфликты прервали все контакты. Китайцы, подобно русским, неохотно выпускали в зарубежные поездки свой старший научный персонал. Элли поняла, что они встретились впервые за целую четверть века.
– Что это за старый китаеза, с которым ручкается ВГ? – в устах Китца подобные словесные вольности казались любезностью. Последние несколько дней он постоянно оказывал Элли скромные знаки внимания… На ее взгляд, ничего хорошего это не сулило.
– Это Юй – директор Пекинской обсерватории.
– А я думал, ребята готовы съесть друг друга с потрохами.
– Майкл, – отвечала она, – мир и лучше, и хуже, чем вы о нем думаете.
– Вероятно, вы и можете поведать мне нечто, характеризующее его с лучшей стороны, но по части худшей вам едва ли удастся меня просветить.
После приветствия президента Франции, ко всеобщему удивлению оставшегося на первые доклады, дер Хиир и Абухимов как сопредседатели доложили процедуру и повестку дня, а потом Элли и ВГ по очереди обобщили имеющуюся информацию – без технических подробностей, все-таки среди собравшихся было много политиков и военных, – ограничившись некоторыми сведениями о том, как работают радиотелескопы, как расположены в космосе ближайшие звезды и об истории Послания-палимпсеста. Их совместное выступление завершилось показом недавно полученного графического материала на специальных мониторах, расставленных перед каждой делегацией. Элли подробно объяснила, как поляризационная модуляция преобразовывается в последовательность нулей и единиц, как из цифр получаются картинки и… что ученые в большинстве случаев еще не имеют ни малейшего представления о сущности изображений.
Данные сменяли друг друга на экранах компьютеров. В затемненном зале Элли видела на лицах белые, янтарные и зеленые отблески. На ветвящихся и переплетающихся диаграммах появлялись неожиданные, иногда непристойные биологические формы и идеальный додекаэдр {Додекаэдр – правильный двенадцатигранник.}. Длинная последовательность страниц заканчивалась медленно вращавшимся трехмерным изображением. Под каждым непонятным объектом находилась столь же непонятная подпись.
ВГ обращал гораздо большее внимание на фактор неопределенности, чем Элли. Но тем не менее, с его точки зрения, не было никаких сомнений в том, что Послание – просто инструкция для сборки Машины. Он и не подумал упоминать о том, что приоритет в этом вопросе принадлежит ему или Архангельскому. Элли при первой же возможности исправила положение.
За последние несколько месяцев ей приходилось довольно часто выступать с сообщениями о Послании, и она уже знала, как воодушевляют аудиторию всякие подробности и ожидаемое введение. Но подобной реакции от собравшейся чопорной аудитории она не ожидала. Совместное выступление они с ВГ зачитывали по главам. Когда их выступление завершилось, зал разразился аплодисментами. Советская и восточно-европейские делегации хлопали в унисон – два-три хлопка на сердцебиение, – американцы и многие другие из присутствовавших хлопали каждый сам по себе; этот несинхронизированный белый шум и преобладал в зале. Утопая в неведомом прежде блаженстве, Элли не могла не отметить, насколько же различается национальный индивидуализм американцев и русский коллективизм. Она вспомнила, что американцы в толпе всегда стараются разойтись, почувствовать себя свободнее, в то время как русские держатся насколько возможно близко друг к другу. Разные по стилю аплодисменты и то, что американский хлопок явно доминировал, привели ее в откровенный восторг. На миг она позволила себе вспомнить отчима… отца тоже.
После ленча сообщения были продолжены, речь велась об уже полученных данных и их интерпретации. Дэвид Драмлин предложил весьма обстоятельный статистический анализ номеров тех страниц, на которых были отсылки к недавно обнаруженным диаграммам. По его мнению, Послание содержало не только инструкции по сборке Машины, но и описание отдельных узлов и деталей, а также способов их изготовления. В ряде случаев он представлял обоснование наличия в Послании описаний отраслей технологии, еще неведомых на Земле. Открыв рот от удивления, Элли тыкала пальцем в сторону Драмлина, как бы безмолвно спрашивая у Валериана, знал ли он об этом. Выпятив губы, Валериан опустил плечи и повернул руки ладонями вверх. Она искала отражение своих эмоций на лицах остальных делегатов, но видела только усталость. Сложный материал и необходимость рано или поздно принимать политические решения заставляли всех перенапрягаться. После заседания Элли поздравила Драмлина и спросила, почему он не ознакомил ее заранее с новыми результатами. Тот коротко бросил, отходя в сторону:
– Просто не хотел беспокоить вас такой чепухой. Надо же было чем-то заняться, пока вы консультировались со святошами.
Если бы Драмлин был руководителем моей диссертационной работы, подумала Элли, как же далеко было бы еще до защиты! Драмлин так и не примирился с ней. Их отношения всегда оставались натянутыми. Вздохнув, она подумала, а знал ли Кен о новой работе Драмлина. Вместе с советским сопредседателем дер Хиир сидел на возвышении лицом к изогнутым подковой столам делегатов. Как и последние недели, к нему было не подступиться. Конечно, Драмлин не обязан обсуждать с ней свои открытия. Но почему нельзя хотя бы разговаривать без колкостей… ограничиваясь логической сутью дела? Должно быть, Элли до сих пор подсознательно казалось, что Драмлин перекрывает ей путь к докторской степени, всю дорогу в науку…
Утром следующего дня слово было предоставлено советскому делегату. Элли не знала его. На дисплее компьютера значилось: Степан Алексеевич Баруда, директор Института мира, Москва, академик АН СССР, член Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.
