Ваш Г. Адамович
Вере Николаевне пишу покаянное письмо. Действительно, я у нее не был — не знаю, как и почему!
125. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ 4 ноября 1956 г. Манчестер 4/XI-56
104, Ladybarn Road Manchester 14
Дорогой Марк Александрович,
Ко дню Вашего рождения от всей души желаю Вам благополучья, здоровья и долгой хорошей жизни. Иногда желают прожить «столько же!» В нашем с Вами возрасте это, пожалуй, желание и мечтание «бессмысленные». Сколько Бог даст, за все спасибо — но главное, прожить без забот и болезней, передайте, пожалуйста, мое сердечное и самое искреннее поздравление Татьяне Марковне: я уверен, это и ее праздник. Судя по интервью, Вы в этот день пойдете в синема, но, наверно, перед этим посидите с друзьями в Cafe Mozart, куда я пришел бы, не будь Ницца так далека.
Не пишу ничего больше, т. к., наверно, Вы получите сотни писем, значит, не надо юбиляра утруждать. И, пожалуйста, Марк Александрович, не отвечайте мне! Вы знаете, что я всегда рад Вашим письмам, но в эти дни Вам, вероятно, придется писать с утра до вечера, а я, право, не обижусь, если Вы мне напишете после всех других.
Крепко жму Вашу руку. Мне все-таки не верится, что Вам 70 лет. Вы хорошо сказали как-то: «И как мы это допустили!»
Ваш Г. Адамович
126. М.А. АЛДАНОВ — Г.В. АДАМОВИЧУ 24 ноября 1956 г. Ницца 24 ноября 1956
Дорогой (даже очень дорогой) Георгий Викторович.
В Вашем поздравительном письме Вы сказали, что не надо отвечать Вам. Разумеется, не только надо, но более чем — особенно и потому, что Вы написали обо мне такую статью![563] Она так лестна, что я не могу говорить о ней по существу. Но Вы легко догадываетесь, какое она мне доставила удовольствие. От души благодарю. Знаю, что Вы были и одним из инициаторов моего чествования. И мне совестно, что я благодарю Вас с таким опозданием. Но, действительно, довольно долго писал по 7-10 писем в день, да и теперь мне приходят поздравления, — так, сегодня пришло из Мюнхена от Газданова. И я нахально решил: «Георгий Викторович предлагает ему не отвечать, — отложу ответ ему до той поры, когда станет легче». Так и делаю.
Татьяна Марковна тоже очень тронута Вашей статьей, письмом и вниманием. Вы давно знаете, как она Вас любит и ценит. Просит очень-очень благодарить.
В предпоследнем Вашем письме Вы много говорили о Блоке — по поводу того, что Сабанееву и мне говорил Маковский. Вчера появилась вторая статья Маковского о Блоке, — по-видимому, последняя[564]. Он в печати смягчил то, что говорил в кафе «Моцарт», но все-таки статья вышла жестокая и, на мой взгляд, кое в чем «неотразимая». Вы приводили слова Гумилева о «достойном Байрона царственном безумии». Маковский приводит из того же Гумилева другие слова о Блоке: «Превосходнейший человек, но в поэзии мало смыслит»[565]. Вероятно, дело идет о разных периодах? Я не знаю, что такое «царственное безумие» и у кого оно в самом деле было. Думаю, что у Байрона его не было, — ни царственого, ни обыкновенного. У него был необыкновенный ум, чувствующийся и в его письмах, в каждом слове, как у Пушкина, даже еще больше, чем у Пушкина. Люди часто стараются писать блестящие письма, зачем-то в них много острят. Байрон, по-видимому, и не старался: лился естественный поток. У Блока этого не было и в помине: лилось нечто совершенно иное, — и в письмах, и в статьях. И я уверен, что Вы, как я, с тягостным чувством прочли у Маковского цитаты с лучезарным взором, пронзающим, как меч, все миры с плеромами и с цветом, «который мне легче (?) назвать пурпурно-лиловым»[566]. Вероятно, Вольский в Париже прочел эти цитаты без тягостного чувства. Уж очень похож его Блок на то, что сказано в статье Маковского[567]. И ведь Вы не можете тут сослаться на то, что не меньшевистскому публицисту судить о великом поэте. Не нашел бы такого Вольский у Байрона, Пушкина или Гете. Ум все-таки небесполезен великим поэтам, и дело не в эпохе и не в среде. Бунин был современником Блока и мог бы выбрать ту же среду. Это было даже очень легко. Вот на Вас же приблизительно та же среда нимало не отразилась. Давайте сговоримся на том, что Блок был очень талантливый поэт и довольно ограниченный, малокультурный человек с «красноватым углем пророка»?[568] (Хотя что же он предсказал?) Знаю, что Вы не согласитесь и еще выругаете меня крепкими словами.
Нового у нас ничего. В день моего рожденья действительно пошли вдвоем в кинематограф.
От нечего делать (ответы на письма — не дело) прочел взятые у генерала романы Ольги Форш. Узнал из них многое: Достоевского в ее время (ведь ей, кажется, 250 лет?) называли Достоевским, т. е. произносили фамилию с ударением на втором слоге. Едва ли это верно, — сужу по стиху Тургенева: «Достоевский юный пыщ»[569]. Кант два раза в неделю занимался онанизмом и записывал это в книжечку. Тоже едва ли верно, — нигде отроду я об этом не читал. Больше нового ничего не узнал.
Оба шлем Вам самый сердечный привет, самые лучшие наши пожелания. И еще раз спасибо за все (кроме гипотетических крепких слов).
127. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 29 ноября 1956 г. Манчестер
104, Ladybarn Road Manchester 14 29/XI-56
Дорогой Марк Александрович
Большое спасибо за письмо. Я знал, что Вы мне напишете, но не ждал письма раньше, чем через месяц. А получил его раньше.
Водов пишет, что Вы довольны его стараниями, а он доволен тем, что Вы довольны. По-моему, в самом деле presentation была недурна и все вышло довольно торжественно, даже, пожалуй, лучше, чем в «Н<овом> р<усском> слове»[570]. Он (Водов) в Вас безнадежно влюблен, а Вы не платите ему взаимностью.
Но от него же (вчера) я получил известие, что Вы нездоровы. Что это? Верно или нет? Он пишет, что Вы должны были быть в Париже, но поездку отложили.
Относительно Блока: мы с Вами так часто о нем говорили, что я мог бы только повторить то же самое. «On mordra dans du qranit»[571]. Вы пишете: «Согласимся, что он был очень талантливым поэтом». Он был единственным и, как выражается о себе Буров, «неповторимым» поэтом, а талантливых — хоть пруд пруди. Должен признаться (между нами), что статью Маковского я не дочитал, не мог: от скуки и раздражения. Он говорит авторитетным тоном самые обыкновенные platitudes[572] (и пустяки — вроде «у вечности в руках» вместо «на руках»[573]). А о Гумилеве, т. е. что Гумилев считал, что «Блок в поэзии мало смыслит», — совершенно верно. Гумилев это не раз говорил, отчасти из-за того, что Блок не любил его стихов. Но что Блок — плохой поэт, Гумилев не говорил никогда. Он, наоборот, подчеркивал свое преклонение, но — кажется, я уже Вам писал это, — любил, чтобы ему возражали. Гумилев всегда хотел быть «властителем дум» и ревновал к Блоку, который им был в самом деле. Я думаю, pour en finir[574], что теперь начать любить Блока человеку, который не любил его прежде, действительно невозможно. Слишком поздно (немножко как с Вагнером[575]). Но кто любил его «первой любовью», никогда его не разлюбит, п<отому> что слишком многое с ним в душе связано. Уверяю Вас, что ту статью о «лиловых мирах» и прочем в «Аполлоне», которую вспоминает Маковский, я знаю местами наизусть. Это может быть бредом, — не знаю, — но не было ложью и притворством.
Достоевский. Ольга Форш совершенно права. Мой отец был ненамного моложе Д<остоевского> и даже однажды был у него, для подписки на «Дневник писателя». Он всегда говорил Достоевский, и в детстве я другого произношения не знал. Вероятно, произносили и так, и так, — но произношение с ударением на о было распространено. А вот насчет Канта и его развлечений — не знал. Ничего невероятного, — кроме записи в книжечку — в этом нет, и если бы все (всё) люди всё обо всех знали, сюрпризов было бы без конца. Может быть, и лучше, что не знают.
До свидания, дорогой Марк Александрович. Кланяйтесь, пожалуйста, Татьяне Марковне и поблагодарите ее за добрые слова, Вами переданные. Я недели через 2–2.1/2 собираюсь быть в Париже. Может быть, приедете и Вы?
Ваш Г. Адамович
128. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 31 декабря 1956 г. Париж
7, rue Fred<eric> Bastiat
Paris 8me
31/XII-56
Дорогой Марк Александрович
Шлю Татьяне Марковне и Вам лучшие пожелания к Новому году. Надеюсь, Вы оба будете здоровы, благополучны. A dans la mesure de possible[576] всем довольны. Вчера начал читать Ваш роман, и жалею, что придется читать с большими перерывами. Начало крайне интересно. А вот «Война и мир» — фильм — привел меня в уныние и ужас[577]. Много хуже, чем я думал, судя по отзывам[578].
Крепко жму Вашу руку. До свидания, — но когда и где? Неужели до Ниццы?
Ваш Г. Адамович
129. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 6 февраля 1957 г. Манчестер
[на бланке Манчестерского университета]
104, Ladybarn Road Manchester 14 6/II-57
Дорогой Марк Александрович
Как Вы живете? Как себя чувствуете? Целый век ничего о Вас не знаю (кроме сведений от Любовь Александровны <Полонской>). Никогда не помню, ответил ли я на предыдущее письмо. Если нет, простите. В Париже я, вращаясь в вихре света, переписку запустил, и, может быть, я у Вас в долгу.
