Ему нужно было смыть с себя свою тень. Она пахла навозом.
Холодная вода приняла Вениамина. Он находил самые глубокие места и погружался по шею. Подставлял себя мчавшемуся потоку. Вода струилась мимо. Холодная и прозрачная. От этого шума и движения у него закружилась голова. Все стало хрупким. Все разбивалось. Но он должен был выдержать, сколько бы это ни продолжалось. Он услыхал обращенный к нему шепот. Сперва он подумал, что это вода. Или хюльдра. Потом понял. Это шептал русский.
Вениамин не знал, сколько просидел в воде. Тело перестало существовать. Он не чувствовал холода. Руки и ноги исчезли. От него осталась лишь голова, она лежала в реке, и ее ледяные мысли устремлялись с потоком прочь. А с бескрайнего лилового неба на Вениамина смотрели светлые коровьи глаза.
КНИГА ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
Когда мать отлучает ребенка от груди, у нее под рукой должна быть более питательная пища, дабы ребенок не погиб. Счастлив тот, у кого под рукой есть более питательная пища.
Иоханнес де Силепцио. Страх и трепет
Темно-синим осенним днем «Матушка Карен» вошла в гавань Тромсё. Вениамину предстояло набраться знаний и, может быть, даже стать ученым мужем.
Андерс не считал, как некоторые, что человека следует учить тому, о чем он не просил. Но теперь он сбросил с головы зюйдвестку и уверенно вел шхуну. Высматривая место поудобнее, где бросить якорь, Андерс услыхал у себя за спиной бормотание Вениамина. Это было похоже на заклинания.
— Биармийцы пришли сюда в тысяча двести пятидесятом году, потому что их земли в России заняли татары. Конунг [9] Хакон Хаконарсен разрешил им остаться в Норвегии, если они примут христианство. Они построили церкви в Уфутене и Тромсё. И люди стали приезжать туда, чтобы торговать. А теперь Дина из Рейнснеса прислала сюда меня! Хотя она и не помышляет о торговле!
Андерс не моргнул глазом, услыхав эти слова, но ему стало не по себе.
— Откуда ты все это взял? — спросил он наконец, отдав короткую команду матросам, которые готовились бросить якорь.
— Кое-что придумал, а кое-что вычитал, как и многое другое, — не без высокомерия ответил Вениамин и тоже снял шапку.
Рулевой поставил шхуну точно между английским бригом и русской ладьей, и Лидере велел приступить к спуску якоря.
Как бывало уже не раз, когда Вениамин говорил о чем-то Андерсу неизвестном, Андерсу показалось, что ему подарили немного мудрости. Он невольно вспомнил матушку Карен. Но матушка Карен была старая и многое повидала на своем веку. Вениамин же был еще мальчик.
Они плыли на шлюпке к берегу, и Андерс показывал Вениамину дома, причалы и говорил, как они называются. Королевский арсенал с причалом стоял отдельно от других. Причалы и пакгаузы купца Евера внушали уважение, так же как причалы и пакгаузы Фигеншау и Стеенсона. Пасторская усадьба и пакгаузы Эббелтофта лежали уже за городской чертой.
В синеватом свете дома как будто тянулись друг к другу. Их разделяли зеленые лужайки и купы деревьев. Некоторые сады были обнесены штакетником, вдоль которого росли рябины; дома были большие и белые. Дороги и тропинки паутиной оплетали пологий склон. Вершины гор исчезали в синеве вечернего неба.
Вдоль самого берега теснились невзрачные домишки с облупившейся краской, многие были вообще некрашеные; из невысоких труб поднимались тонкие струйки дыма. С другой стороны пролива все тонуло в густой зелени.
Разделенные широкой улицей дома стояли как на параде. Их было не так много, как в Бергене, и они были не такие большие, как там, но тоже с воротами и пристройками. Некоторые дома прижимались друг к другу стенами, словно боялись остаться в одиночестве.
Андерс и Вениамин шли за телегой, на которой везли сундук и узлы с вещами на всю зиму. Андерс знал названия всех домов, улиц и переулков.
— Вот подожди, — говорил он, — станет совсем темно, и зажгут фонари! Такого зрелища ты еще не видывал!
* * *
Они поднялись вверх по холму к дому кожевника. Это был двухэтажный охристо-желтый дом с коричневыми наличниками. Если бы Вениамину не предстояло въехать сюда со своим сундуком и узлами, он счел бы этот дом даже красивым. Все здесь было добротное, крепкое, надежное, ничто не гремело и не скрипело даже в самый сильный ветер. Горшки с геранью, ворота, петли которых не издавали ни звука.
Проходя мимо этого дома, люди могли не бояться, что им на голову упадет черепица. Входная дверь тоже открывалась бесшумно.
И все-таки, как только Вениамин вошел в дом, его пронизал едва уловимый трепет. Словно его приезд сюда необъяснимым образом был кем-то предрешен заранее.
В доме стоял странный запах. Такого Вениамин еще не встречал. Здесь пахло не конюшней. Не порохом. Не щелочью или ночными горшками. Не прелой шерстью или протухшим мясом. Но как будто сразу всем понемногу. Запах усилился, когда кожевник пришел домой, и Вениамину показалось, что Андерс тоже ощутил его, однако ничего не сказал.
Их встретила жена кожевника, фру Андреа. Высокая, темноволосая, при взгляде на ее бедра невольно останавливалось дыхание — они были необъятны. На ее зад спокойно можно было поставить кувшин с водой, что стоял у него дома на тумбочке. Спереди фру Андреа тоже была необъятна.
Вениамин не мог охватить ее взглядом — этот избыток плоти вгонял его в краску. Строгое коричневое платье было наглухо застегнуто и украшено брошкой, на которой, к счастью, можно было сосредоточить внимание.
Вениамин против воли покраснел. Волосы у фру Андреа были гладко причесаны и собраны в тугой пучок. От этого кожа на висках натянулась и глаза казались раскосыми, как у кошки.
У Дины волосы никогда не были так приглажены. Зато, если она хотела, лица ее было почти не видно.
Лицо же фру Андреа было как на ладони, однако заглянуть ей в глаза было невозможно.
Так же как невозможно было избежать глаз Дины. Из-за чего находиться с ней в одной комнате было жутко и приятно.
* * *
С первой же минуты фру Андреа заполнила собой в доме все пространство. Она колыхалась между ними, словно волна между шхерами при западном ветре. Непостижимым образом она двигалась быстро и в то же время медленно. С еле уловимой зыбью. Или так только казалось из-за раскосых глаз? Ее легко было представить себе ведьмой или колдуньей. Впрочем, она не внушала страха. Дело было в другом. Вениамин только еще не знал, в чем именно. Ему вдруг захотелось оказаться макарониной, которую она держала на вилке и не спеша втягивала в себя губами.
Ему даже почудилось, что и Андерс испытывает нечто подобное. Впрочем, Андерс выглядел как обычно.
