Ольга понизила голос и назвала сумму.
— Долларов? — ахнула Вероника.
— Евро конечно же. Это и реабилитационный период, и инвазивная поддержка в течение года. Согласись, это стоит того. У тебя ведь, даже на мой неискушенный взгляд, тут и ритидектомия, и блефаропластика. Как давно у тебя так нависает веко?
— Я уже, честно говоря, привыкла, думала, это нормально, а это что, так страшно? — Вероника Петровна потрогала верхнее веко и похлопала его безымянным пальцем. — Я мажу.
— Чем?
Вероника сходила в ванную комнату, принесла зеркало и веер туб.
— Экстракт петрушки? — Ольга подтянула губы, сложенные бантиком, к носу и в голос рассмеялась. — Можешь с таким же успехом втирать его в пятки.
Вероника вздохнула.
— У тебя даже румянец появился, — с завистью в голосе произнесла она, рассматривая себя в зеркало. — А я будто землицы наелась…
— Цвет освежается первым делом. Надо, кстати, купить румяна, не забыть, цвет цветом… А чтобы румяна были нормальными, они должны стоить от тысячи рублей… Захожу как-то к соседке своей Лидке, а в коридоре, представляешь, нога лежит в мужском ботинке и носке. Я как заору! А это Колькина. Он одноногий у нее. Старше дочери, но младше Лидки. Обеим жених. Параллельные миры. Бабы из них вытягивают себе черт знает что, и этот черт знает что дает им такое счастье, что не верится глазам. По вагонам побирается в костюме двадцать третьего февраля, а дома ей такой порядок навел, хозяйственный-прехозяйственный, сделал евроремонт своими руками. Но главное — Лидку любит до безумия. Не дай бог у той давление или даже просто голова разболится, на одной ноге бежит в аптеку. Только бы Лидочка не умирала. Где она его нашла, как пригрела, убей меня, ума не приложу, но счастлива, представить это невозможно, счастлива! Я в легком шоке. Мужик он, впрочем, действительно неплохой. Удивительно даже, как мало иным женщинам надо. Он, между прочим, младше ее на тринадцать лет. А тут рвешься во все стороны, и только короста толще и пропасть шире. И не завалить эту пропасть никаким Абрамовичем.
Глеб лежал на диване и читал книгу. Его стали раздражать их сплетни. Забегали неприятные колючие мурашки по затекшей руке. Разминая ее, вышел из комнаты, прошел в ванную, просто так включил воду и с минуту смотрел, как ржавый поток воды, закручиваясь по часовой стрелке, колышет в сливном отверстии застрявшие волосы и кусочек мыла.
— Тридцать три стукнуло, — понизив голос, произнесла мать, и он отчетливо понял, кого сейчас они примутся обсуждать до экологической чистоты и блеска костей.
Глеб громко хлопнул кухонной дверью, чтобы: а — не слушать больше их треп, б — дать понять, что он его все-таки слышит, и вернулся в исходное положение.
Гостья пукнула губами, выражая, очевидно, свое крайнее сочувствие подруге.
— У меня одна знакомая тоже никак не может женить сына, согласна уже на любую невестку. А у другой — трое взрослых, — представь себе! — и все трое одинокие, все при ней. Она им жратву с утра до вечера котлами наколбашивает. С оптового рынка таскает куриные ляжки мороженые, свиную шею коробками и готовит. Хлеба, как телятам, по три буханки на два дня. А у тебя один!
— Да тоже… сырок с ладонь толщиной на краюшку кладет…
— Чего они все ноют, мужиков у них нет? У меня у всех моих знакомых целые тучи парней непристроенных. Я вот им подбираю невест. — Что-то хлопнулось на стол и зашуршало. — Роются, как свиньи в желудях, в этих невестах.
— Есть у нас невеста, — отмахнулась Вероника. — Этого добра хватает, отбоя нет. Было бы желание… Сами можем такой гербарий накосить на заре и кому надо дать для альбома.
— А занимается-то чем, говоришь, сейчас?
— Все тем же. Преподаватель, блин, философии. Аспирант. Вечный. Но… поумнее, чем папаша, процентов на семьдесят, этого не отнять.
— Умный мужчина — большая прелесть, согласна. С таким мужчиной интереснее в разы. Дурака окрутить много ума не надо, а вот умного… Это почти олимпийские игры. — Она хлопнула в ладошки. — Ну, раз есть невеста, так хорошо. Хотя… вот на эту бы я обратила самое что ни на есть пристальное внимание. — Она выложила три фотографии на стол. Портрет анфас, профиль, полный рост. — Двухкомнатная квартира, интеллигентная, обеспеченная семья, работает в банке, серьезная, без вредных привычек, без заскоков. По крайней мере, я ее знаю вот с таких. — Она отмерила от пола рост. — Девочка очень!
— Да? Может, конечно, она и из банка, но внешне, ты меня прости, лопоухий сурок в очках, ни больше ни меньше.
— Себе если выбирать, то, точно, никто не будет нравиться, — раздраженно заметила Ольга. — Очки снимет, лопоухость у нее не смертельная, почти charmant. Чего вам еще надо? Чтобы они женились или дефиле на Неве тут устраивать? Не понимаю!
— Да он у меня золотой для таких дефиле. Нутро какое! А тут что? Смотрит, как баран на новые ворота…
— И что вот этой крале из банка делать с этим вашим хорошим нутром? Котлеты на нем жарить? К больному месту прикладывать? У нее у самой нутро! Но к нему еще прилагаются квартира и насосный папа с собственным свечным заводиком по производству кирпича. Нельзя так, Верка, рассуждать, как ты это делаешь. Сколько уже можно хвалить и перехваливать собственное болото? Оно уже, извините, пересохло давно.
Воцарилась тишина. Только слышно было, как со стола сгребались фотографии.
— Все сразу не бывает. И море и по колено. Да и не все равно ли тебе, с какой он будет в кровать ложиться?
— Такие девки молодые и такие страшные, что же с ними в нашем возрасте будет?
Ольга криво ухмыльнулась.
— А ты не знаешь? Она страшная будет на двухпалубной яхте плавать в Тихом океане. Ты не переживай за нее, — посоветовала Пална. — А в шестьдесят у нее будет любовник моложе этого коньяка. — Она звонко постучала по коньячному бокалу вилкой. — Мне лично тоже старичье, перебивающее козлиный дух дорогой парфюмерией, чем дальше, тем все менее интересно. Это я так, на заметку сама себе. Мысли вслух, что называется.
Глеб вообразил яркий солнечный базарный день, себя, стоящего на четырех копытах посреди ярмарочной площади, и Палну, устремляющую ему в зубы вилку — раздвинуть ею мясистые губы.
— Глеб Владимирович, а Глеб Владимирыч, — звонко и громко крикнула гостья из кухни, он даже вздрогнул, — можно угоститься вашей сигареткой?
Глеб переоделся в джинсы и вышел. На столе французский коньяк VS и на скорую руку собранные закуски, чайные чашки, торт. Он достал лежащую на холодильнике пачку, вынул две сигареты, одну протянул Ольге Павловне. Щелкнул зажигалкой, огонь отразился в ее карих глазах. Она затянулась, выпустила широкий поток дыма, некрасиво и вульгарно раздвинув губы, поблагодарила и положила ногу на ногу. На лице матери выступила гиперемия.[19] Так всегда бывает, когда она выпьет чего-то крепкого.
