В конце концов на третий день они тронулись в путь. Магдален и служанки разместились в закрытой повозке, где обложенная подушками скамейка сидения была лишь слабой защитой от тряски и болтанки, неизбежной на ухабистой дороге. Вся процессия имела торжественный и грозный вид; по ходу марша герольд сигналом рожка возвещал о каждом препятствии, встречавшемся на пути, после чего в воздух вздымались штандарты Ланкастеров и де Жерве. У встречных создавалось впечатление, что на них движется грозное воинство, и местные жители, привыкшие к бродившим по стране отрядам, промышлявшим разбоем и мародерством, забивались в дома и дрожали от страха, пока воины не проходили мимо.
Они увидели крыши аббатства Сент-Омер в тот момент, когда колокола возвестили о вечерней службе. Они подъехали к сторожке у ворот, но уже издалека Гаю показалось, что в монастыре что-то неладно. Наверняка их приближение было замечено издалека, и они надеялись, что сейчас один из монахов-госпитальеров выйдет им навстречу, чтобы провести внутрь монастыря и показать гостевые комнаты. Но каменные ворота были наглухо закрыты, а смотровое окошко — зарешечено. По приказу Гая слуга позвонил в колокольчик перед воротами — внутри аббатства прокатилось эхо, странное, глухое, будто монастырь вымер.
Минут через десять наконец послышались шаркающие шаги, и решетка, соскользнув вниз, открылась. На них глядело морщинистое лицо с выцветшими грустными глазами под белым апостольником и черным башлыком.
— Едва ли я чем-нибудь смогу вам помочь, друзья мои, — сообщила привратница, явно не собиравшаяся открывать калитку.
— Но как же так?! — воскликнул Гай. — Мы хотели бы попросить славных сестер аббатства предоставить нам кров. Среди нас есть женщины.
— За этими стенами чума, — просто сказала сестра.
Гай непроизвольно отпрянул, губы его сами зашептали молитву, прося покровительства у Святой Катерины — его заступницы. Великий мор прошел по всей Европе лет сорок назад, но чума оставалась бичом Божьим, бедствием, от которого не было защиты и спасения. Она одинаково поражала и богача и бедняка, лорда и крестьянина, не раз становилась проклятием и для слуг Господних.
— Да смилостивится Господь над вами, сестра, и над всеми в этой обители! — с чувством сказал он. Решетка опустилась, и рыцарь вернулся к своим спутникам, стоявшим чуть в отдалении. Мальчишка-слуга шел следом, время от времени заглядывая в глаза хозяину.
— Милорд, а мы случаем не заразились?
Гай покачал головой.
— Нет, мальчуган. Мы же не заходили за ворота.
— Что случилось, милорд? Почему они отказываются принять нас? — Магдален, с облегчением выпрыгнув из повозки, потянулась.
— В аббатстве чума, — сказал он. — На эту ночь придется искать убежище в самом городе.
Однако, когда через час они подъехали к стенам Сент-Онера, то увидели запертые ворота, а за ними стражника, одновременно напуганного и сурового: напуганного воинственным видом прибывших, а сурового потому, что им все равно некуда было деваться и они так или иначе зависели от него.
— Повсюду чума, — сказал он. — Нам приказано не пропускать в город ни одного приезжего.
Гай не мог не признать разумности действий городской коммуны: изоляция — со всеми вытекающими из этого неудобствами — была единственным способом спасти себя от чумы. Если бы Гай захотел, он со своими людьми смог бы взять ворота штурмом, но, во-первых ни он, ни его сеньер не находились в состоянии войны с жителями Сент-Онера, а во-вторых, он не горел желанием провести ночь в обществе новоприобретенных врагов.
Магдален опротивела поездка в повозке, кроме того, ей хотелось есть. Девушка решительно слезла на землю.
— Сэр, если у вас есть палатки, почему нам не разбить по-солдатски лагерь? — она жестом указала на равнинный пейзаж вокруг себя. — Здесь в нашем распоряжении чудесная река, дров сколько угодно.
— Мы могли бы так поступить, — медленно ответил он, — но едва ли такое жилище приличествует леди де Бресс.
— Леди де Бресс полагает, что приличествует, — безапелляционно заявила она. — Ничего более приятного, по-моему, нельзя придумать. Тем более вечер сегодня просто восхитительный!
Вечер и вправду был чудесный, воздух — свеж и ароматен, как вино; пахло базиликом и шалфеем, которыми зарос берег. Повара, похлопотав, могли бы приготовить ужин на жаровнях, предусмотрительно уложенных в повозки, для ночлега имелось достаточно палаток.
— Как давно я мечтала о таком вечере! — воскликнула Магдален радостно.
Гай засмеялся, но при виде чувственного отблеска в ее озорных глазах, при виде приоткрывшегося в улыбке страстного ротика и белых зубов, нетерпеливо прикусивших нижнюю губу, его пронзило желание, подобного которому он никогда дотоле не испытывал. Гаю стало трудно дышать.
— Пресвятая Богородица, Магдален; что за чары ты на меня насылаешь? — горячо зашептал он. — Ты и в самом деле дочь своей матери.
— Своей матери? — серые глаза расширились от удивления. — А что ты знаешь о моей матери?
— То, что она околдовывала всех мужчин, вокруг нее, — и взгляд его внезапно затуманился. — То, что она ввергала их в безумие силой своей неземной красоты и…
Он резко остановился, осознав, что он говорит и кому. «И силой своего вероломства», — чуть было не сказал он, но разве можно было поверять такие вещи этой юной, невинной девушке, еще не осознавшей всей силы своих чар.
Никто до сего дня не говорил с Магдален о матери, более того, она даже не знала ее имени, поэтому теперь, захваченная жаром его слов, она решила, что настал момент хоть что-нибудь выяснить.
— Не понимаю, — произнесла она робко. — Разве плохо, что я в чем-то похожа на свою мать?
Лицо Гая приняло сосредоточенное выражение.
— На всех нас лежит печать нашего происхождения, — ответил он отрывисто. — Благодаря этому мы поступаем так, а не иначе. У тебя рот Джона Гонтского, а отсюда — его высокомерие и решительность, но кое-что есть и от твоей матери.
С этими словами он отвернулся от нее и пошел обсудить с вассалами, что им делать завтра.
Магдален бродила вдоль берега, переполненная странным, непонятным ей волнением. Иногда ей начинало казаться, что она стоит на пороге осуществления своих надежд. Может быть, в ней говорил голос матери, пробившийся к ней из прошлого, подобно кинжалу, пронзающему воск.
На пригорке над рекой были разбиты палатки, и вскоре воздух наполнился густым ароматом жареных оленьих окороков и половинок бараньих туш, взятых из тех запасов, что они везли из Англии. За цепью палаток на подмостках установили длинный стол, и вся компания уселась на дощатые скамейки; к этому времени на небе уже загорелась первая вечерняя звезда. Пиршество проходило по церемониалу, принятому в поместье де Жерве в Хэмптоне. Рыцарям прислуживали их слуги, другие слуги носили от жаровен к столу тарелки, полные мяса; зажженные факелы и менестрели своим пением еще сильнее заставили Магдален ощутить настроение сумерек.
