Некоторое время стояла полная тишина, потом Айлерон снова заговорил:
— Все, чему меня когда-то учили, свидетельствует о том, что если Фьонавар будет уничтожен, то будут уничтожены и все остальные миры, причем достаточно скоро — и все они попадут под власть тех «теней его черной тени», как ты их назвал.
Ким отлично понимала, что Айлерон старается уйти от чистых эмоций и обрисовать более общую картину возможного будущего.
Артур согласно кивнул; лицо его было сурово.
— Так говорят и на Авалоне, — сказал он, — среди летних звезд.
— Так говорят и светлые альвы, — добавил Лорин. И все дружно повернулись и посмотрели туда, где только что стоял Брендель, и впервые заметили, что его в зале больше нет. Что-то дрогнуло в душе Кимберли, слабое, едва различимое тревожное предчувствие сжало сердце, но, увы, слишком поздно.
На-Брендель с Кестрельской марки страдал от тех же запоздалых предчувствий, но только еще сильнее, ибо светлые альвы обладают древними традициями и памятью, куда более глубокой, чем у ясновидящих. Когда-то Исанна, а теперь и Кимберли могли загадывать в будущее или же видеть во сне некоторые из его троп, но светлые альвы жили достаточно долго, чтобы не только заглядывать в будущее, но и понимать прошлое, его смысл и возможные последствия. А Брендель, хранитель Кестрельской марки, был среди представителей своего народа далеко не последним — не самым молодым и не самым непонятливым.
И однажды, год назад, в лесу к востоку от Парас Дерваля некое чувство, словно отдаленное пение струны, пришло к нему, как пришло сейчас снова, только более сильное. С печалью и удивлением он последовал на этот призывный звук арфы к одной из дверей и, открыв ее, призвал всех троих последовать за ним — одного именем Бога, вторую именем Богини, а третью именем всех детей, именем самой горькой любви на свете.
И Брендель не ошибся, как не ошиблась и Кимберли. И когда он вошел в зал и представил королю Пуйла и обеих женщин, то по мгновенно застывшему лицу Лорина догадался, что и маг тоже это понимает. Лорин и его Источник, а также Брок из Банир Тала стояли в этот момент рядом с Ким у окна. Айлерон и Артур вместе с Горласом склонились над развернутой картой Фьонавара.
Король и канцлер разом обернулись, когда они вошли. Артур не обернулся. Но Брендель заметил, что он резко поднял голову, словно учуяв или услышав нечто такое, чего не заметил больше никто, и альв увидел, как руки Артура, которыми он опирался о столешницу, вдруг побелели — так сильно он стиснул пальцами край стола.
— Нам была дарована помощь поистине сверх всякой меры, — сказал Брендель, обращаясь к тем троим, которых привел с собой. — Это Артур Пендрагон, Великий Воин, которого вызвала Кимберли. Господин мой Артур, я хотел бы представить тебе…
Больше Брендель ничего не успел сказать. Он прожил уже достаточно долго и видел за свою жизнь немало; и очень много знал, в том числе и благодаря воспоминаниям Старейшин Данилота. Но ничто не могло быть понятнее того, что он увидел в глазах Великого Воина, когда Артур обернулся и посмотрел на вошедших. И под его взглядом Брендель почувствовал, что голос отказывается ему повиноваться; он не находил слов, которые можно было бы сейчас произнести, и вряд ли можно было испытывать большие жалость и сочувствие, чем те, что пронзили сейчас его сердце.
Ким тоже успела перехватить этот взгляд — взгляд того, кого она вызвала заклинанием с исчезнувшего навеки острова под вечными летними звездами. Вызвала на войну, подумала она вдруг, но вызвала только потому, что в том была большая нужда, и поняла в этот миг всю силу страшного проклятия, которое было наложено на него, и почувствовала, как у нее снова болезненно сжимается сердце — от горя и сочувствия этой глубочайшей любви, любви взаимной, на долю которой выпало испытание предательством. О, это была одна из самых печальных историй в мире! «О, Джен, — думала она, глядя на свою подругу. — О, Дженнифер!»
— О, Джиневра! — промолвил Артур. — Любовь моя, Джиневра![7]
Совершенно ничего не подозревая, шла она по долгим коридорам, поднималась по каменным ступеням, и камень этих стен своей приглушенной окраской вполне соответствовал тем оттенкам, что господствовали в сером мирке, который она создала в своей душе. Все будет хорошо, а если же нет, то, значит, и не должно было быть хорошо… Еще оставалась надежда, что Дариен станет таким, каким она так страстно мечтала его увидеть — еще в те далекие дни, когда любая мелочь в окружавшем ее мире способна была так глубоко ее ранить. Да, надежда оставалась, и были люди, которые тоже это предчувствовали. А она уже и без того сделала все, что могла. И больше она уже не могла ничего.
Она вошла в королевскую гостиную и улыбнулась, увидев Ким и поняв, что Ким, видно, все-таки удалось привести с собой того, кого она так ждала. А потом Брендель назвал его имя: Артур; и он медленно повернулся, и она увидела его глаза и услышала, как он называет ее совсем другим именем, и в глазах его был огонь, свет, воспоминания и так много любви и страсти! И в груди ее тогда будто что-то взорвалось…
А потом вдруг снова возникли совсем иные воспоминания. Огонь над Рангат, взметнувшийся так высоко, что не было видно неба; огненная рука, а потом — та чудовищная культя и черная кровь, такая же черная, как стены его крепости, и зеленые колдовские огни, и красные его глаза, глаза Ракота Могрима…
И даже здесь все это не оставляло ее. О, как ужасно, между ней и этим миром по-прежнему стоял Ракот! А ведь достаточно было бы всего лишь пересечь комнату и подойти к столу, возле которого стоял Артур. Который всегда ее любил, любит даже сейчас. И тогда она обрела бы наконец убежище. Но между ними стоял Ракот Могрим.
Нет, не могла она пойти навстречу Артуру — ни за что! Как можно было жаждать его безупречной любви, если не способна испытать ее сама? И никогда не была способна — ни тогда, ни потом. Хотя это и не главное. Ведь тогда, раньше, это было не во Фьонаваре. Тени теней — да, были; был и другой меч, меч Света, была и другая, самая светлая, самая горькая любовь. Но никогда прежде не было между ними Ракота. Она не могла пройти над этой пропастью. Нет, только не через это пламя! Только не через эту пытку жгучей кровью, капавшей на ее обнаженное тело, только не через это! Ах, не могла она теперь подняться над этой Тьмой и над тем, что эта Тьма с нею сделала!
Даже чтобы пересечь пропасть и достичь того ее края, где сейчас стоял Артур.
Нет, ей нужен был ее серый мирок. Не огонь и не кровь. И никаких цветов и оттенков страсти, любовной страсти. Когда она заговорила, голос ее звучал очень спокойно и ясно:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
