Артур расстелил свою рубашку, и они сели на краю скалы.
— Что ты сейчас чувствуешь? — вдруг спросил он.
— Это сложно выразить словами, — задумчиво отозвалась она.
— А ты попробуй.
— Я рада, что одолела этот путь. Я рада, что мы с тобой занимались на этой скале любовью. Я чувствую, как становлюсь другим человеком. Я уже больше не Катя, по крайней мере, больше не та Катя, с которой привыкла себя олицетворять. Я что-то новое. Но что представляет из себя это новое, вряд ли я тебе могу сейчас сказать.
— Если не можешь, то и не надо. Слова всегда убивают мысль. Они делают ее неживой. Ты просто стала свободней. А свобода не поддается описанию, она просто существует в человеке. Как существуют здесь эти горы. Но надо идти дальше.
— Дальше? — удивилась Катя. — Что ты имеешь в виду?
— Ты стала свободной в сексе, но секс сам по себе вовсе не является свободой, он лишь одна из многих ступеней к ней. Надо идти дальше секса.
— Я не понимаю, Артур, куда я должна еще идти. Еще неделю назад я даже не могла себе представить, что я могу вести себя подобным образом. Сидеть голой на вершине горы… — внезапно Катя засмеялась. — Нет, это просто невозможно! Если рассказать моим знакомым, что я тут с тобой вытворяю, никто даже не поверит. Скажут, что я все сочиняю. И, между прочим, будут абсолютно правы, потому что та Катя, которую они все знают, ничего подобного делать не могла.
— Просто эти люди еще не прошли тот путь, который прошла ты. Но запомни, Катя, никогда нельзя останавливаться. Ты — моя последняя женщина. И самая лучшая.
— Ты хочешь сказать, что больше не будешь заниматься любовью? — с недоверием спросила она.
— Хочу надеяться, что нет. Я не могу быть всю жизнь неизменным. В сексе я прошел полностью свой путь, так какой смысл повторять каждый раз все снова и снова? Чтобы зачерпнуть очередную порцию удовольствия? Но ведь секс — это вовсе не их вершина, существуют наслаждения, с которым он даже близко не может сравниться. Это наслаждения духа. Поэтому теперь мой путь идет дальше. Понимаешь, энергию можно направлять вниз, а можно — вверх. Если мы направляем ее вниз, то мы переполняемся сексом. Мы становимся свободней и раскованней в любви, но одновременно превращаемся в ее раба, потому что останавливаемся в своем дальнейшем развитии. А в этом и заключается рабство. Если же нам удается направить эту энергию вверх, то начинается преображение нашей личности, мы выходим к черте, за которой подлинная свобода, та свобода, что ведет к бесконечности. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Не очень, — честно призналась Катя.
Артур грустно вздохнул.
— Самое странное, что подавляющее большинство людей даже не подозревают о своей подлинной природе, о том, что они в состоянии стать свободными. Я тоже не сразу прозрел. Ты теперь видишь, какой в твоем теле заключен могучий заряд сексуальной энергии?
— Да, теперь вижу. — Невольная улыбка раздвинула губы Кати.
— А теперь представь, если всю эту силищу направить на другие цели, на преобразование твоей природы, на то, чтобы стать подлинно свободной, чтобы овладеть своим духом.
— Ты все время говоришь мне о подлинной свободе. Но что это такое?
Артур как-то странно посмотрел на нее.
— Этого я не знаю.
— Не знаешь, но говоришь.
— Именно. Как я могу знать, что такое свобода, если я еще не достиг этой стадии, если я занимаюсь каждый день с тобой сексом, да еще по много раз? Ты же видишь, куда уходит практически вся моя энергия. Ты сама говоришь, что не знала неделю назад, о том, насколько ты сексообильна. Теперь узнала. Когда ты войдешь в другое состояние, то поймешь, что оно из себя представляет. И так по нарастающей. Ничего нельзя узнать по-настоящему, если не сольешься с этим, не станешь с ним единым целым.
— Мне трудно судить о таких вещах. Я никогда не задумывалась над ними.
— Я знаю. Теперь будешь задумываться?
— Наверное. Хотя точно еще не знаю. Но что я должна делать дальше?
— Ты должна сама искать решения. Читай книги, думай, только не стой на месте. Большинство людей за всю жизнь не делают ни одного шага вперед. Хотя им кажется, что они все время куда-то бегут. И не понимают, что для того они все время куда-то и бегут, чтобы стоять на месте.
— Иногда мне бывает очень трудно с тобой, — пожаловалась Катя. — В школе мне хуже всего давалась математика, и я часто целыми часами сидела над задачками. Вот и когда я общаюсь с тобой, у меня возникает такое же чувство, что я никак не могу решить задачи, которые ты мне задаешь. Скажи, а почему когда мы поднимались на эту гору, ты совершенно не обращал на меня внимание? Ты даже не подал мне ни разу руки. А если бы я сорвалась?
— Я хотел, чтобы ты была бы абсолютно свободной и сама справилась с подъемом. Только в этом случае он бы имел подлинную ценность.
— И когда мы начнем спуск, ты тоже так будешь себя вести?
— Не волнуйся, с другой стороны здесь есть очень пологая тропинка. Мы спустимся по ней без проблем.
— То есть, на эту вершину можно забраться очень легко?!
— Именно. Но, согласись, какой тогда смысл забираться? Если бы мы пошли по той тропе, то не случилось бы этого разговора. А разве он не стоит такого подъема?
Катя промолчала, уже не первый раз поймала себя на том, что у нее нет слов для ответа.
И снова на мир тихо и незаметно, словно на парашюте, спустилось утро. На этот раз оно было хмурым и неприветливым. Оно медленно вползало в комнату серыми полосками, не без труда отвоевывая у темноты метр за метром.
Катя со вздохом подумала, что сегодня ей не придется идти на море. Она слышала, как рычало оно неподалеку, напоминая раненного охотниками зверя.
Катя вышла на балкон и то, что она с него увидела, подтвердило самые худшие ее опасения. Впрочем, долго она там не задержалась, холодный ветер быстро прогнал ее обратно в комнату. Но возвращаться в нагретую за ночь печкой из двух тел постель не хотелось.
Она села в кресло, взглянула на спящего Артура и отвела глаза. Она испытывала подавленность. И дело заключалось не в том, что окружающим ее миром завладела непогода, а в чем-то совсем ином — сегодня приступила к отсчету дней и ночей последняя неделя ее пребывания на юге. А что потом? Как она вернется в Москву? Какими глазами посмотрит на мужа? И вообще, что будет делать дальше? Без Артура? Без всего того неистовства, что происходит между ними?
К ней вдруг пришла странная мысль, которая заставила ее аж похолодеть от своей неожиданности и революционности: а если им пожениться? Она сама понимает, что придумать глупее нельзя ничего. Во-первых, он моложе ее больше чем на десять лет, а во-вторых, куда она денет мальчиков? И что будет с Петром? Эта новость его просто убьет. Да и в жизненном расписании Артура явно нет пункта женитьбы на ней или на какой-нибудь другой женщине, по крайней мере, в ближайшие несколько лет. Кажется, два дня назад он заявил ей, что никогда не свяжет себя «удушающими узами брака». А вот ее отсутствие с ним этих уз вполне способно задушить…
