– Посмотри, посмотри на него.
Она знала, что он держит фотографию Тома, но не обернулась.
– Сильный, умный. Лицо прямо сияет. Превосходный образец американского юноши. И они говорят, что он не наш. Господи, ни за что в это не поверю. Не могу поверить. Мне хочется… Мы заслужили, по крайней мере, одного здорового ребенка, черт возьми, мы заслужили это.
При этих словах Лаура повернулась и уставилась на мужа взглядом, в котором безошибочно угадывалась ярость.
– Нет, нет, это не значит, что я не люблю Тимми, – поспешно воскликнул Бэд. – Да ты и сама знаешь. Но Том – моя правая рука. Он… – И Бэд зарыдал над фотографией.
Жалость к нему смешивалась у Лауры с отвращением, вызванным словами «по крайней мере, одного здорового ребенка». Если бы тот другой мальчик, Питер Кроуфильд, остался с ними, тогда у них было бы двое больных детей. И что тогда делал бы Бэд?
Так они и стояли, оцепенев от ужаса, подобно людям, ожидающим, когда хирург выйдет из операционной и сообщит о результатах операции. «Я должна взять себя в руки», – подумала Лаура. Вот уже три дня они располагали неоспоримыми фактами и три дня, ворочаясь по ночам в постели, заламывая руки и втайне проливая слезы, она повторяла про себя: «Я должна взять себя в руки. Мне нужно с кем-то поговорить. Что если я схожу с ума?» Было ясно, что им обоим необходимы совет и поддержка, которые помогли бы пережить свалившуюся на них беду. Но Бэд ни о чем подобном и слышать не хотел.
– А как это отразится на Томе? Ты, что, хочешь, чтобы весь город узнал эту невероятную новость? – запротестовал он.
– Но это так или иначе выйдет наружу. Кроуфильды захотят…
– Черт побери этих подонков. Слышать о них не хочу. Все это какая-то афера, и я намерен докопаться до сути. Не желаю, чтобы кто-либо совал свой нос в это дело – ни врачи, ни священники, никто, пока я сам в нем не разберусь. Сам, Лаура.
Спорить с ним было бесполезно.
Хлопнула входная дверь, и появился Том с бейсбольной кепкой и рукавицей в руке. – Привет! Я оставил Тимми в кафе-мороженом с его друзьями. Он придет домой к обеду. Эй, в чем дело? Вы оба ужасно выглядите.
«Я не могу ему это сказать, – подумала Лаура. – Нет, это невозможно. Все равно что ампутировать ногу без анестезии. Нет. Нет».
Широко открытые глаза Тома распахнулись еще шире.
– Что случилось? – с тревогой спросил он. – Скажите мне.
– Ничего страшного, так, небольшая проблема, – начал Бэд, прежде чем Лаура успела открыть рот. – Деловая проблема. Такое случается. Ты знаешь, как твоя мать…
– Нет, Бэд, это несправедливо. Тому придется об этом узнать, и узнать он должен от нас.
– У тебя рак, – сказал Том. – Или еще что-то, и ты боишься сказать мне.
Она собрала все свои силы. Она словно толкала в гору тяжелый камень, или, сжав зубы, превозмогала сильнейшую боль. Она положила руку на плечо Тому.
– Пойдем в библиотеку. И я все скажу.
Бэд вскинул руки.
– Пусть это будет на твоей совести. Я не могу этого вынести. О Господи, – вскрикнул он и выбежал из комнаты.
Она обеими руками сжала ладонь Тома:
– Выслушай меня, – начала она, и каким-то чудом голос ее прозвучал спокойно. – Я должна сказать тебе… нет, нет, смерть никому из нас не грозит, ничего подобного. Но для тебя это будет потрясением. Ты когда-нибудь слышал, читал о детях, которых перепутали в родильных домах, и они попали не к своим родителям?
– Да, что-то смутно припоминаю. Трудно поверить, что такое может случиться.
– Увы, может.
Он посмотрел Лауре прямо в глаза, начал что-то говорить, запнулся, затем с усилием пробормотал:
– Ты хочешь сказать, что, это произошло в нашей семье?
– Да, – прошептала она.
– Это Тимми. Он не наш.
Она смотрела ему в глаза, ни на секунду не отводя взгляда. Какие у него замечательные глаза, глаза редкой красоты, блестящие и глубокие, как ночное озеро.
– Нет, – сказала она. – Не Тимми.
Последовало молчание. Оно было долгим – грузовик службы доставки успел въехать на холм, проехать мимо их дома и отъехать настолько далеко, что шум мотора перестал быть слышен.
– Я? – спросил он наконец, устремив на нее взгляд своих темных глаз.
– Да, – и она разрыдалась. Прижав голову Тома к своему плечу, она целовала его снова и снова, повторяя: – Мой мальчик, мой дорогой мальчик.
Он молчал, и она поняла, что он не в состоянии говорить. Почувствовав влагу на плече, она осознала, что это его слезы. Тогда она подняла его голову, обхватив ладонями его лицо с закрытыми глазами. Его слезы текли между ее холодных дрожащих пальцев.
– Послушай меня. Послушай меня, Том. Ты наш. Ты мой мальчик, которого я растила и любила с самой первой минуты твоего появления на свет. И сейчас люблю и всегда буду любить. Ничто другое не имеет значения. Ничто.
Он откинул голову и посмотрел на нее.
– Это безумие. Это ведь неправда. Ты на самом деле не уверена. Это какая-то нелепая ошибка, да?
Она облизала пересохшие губы.
– Это не ошибка.
– Что говорит папа?
Правду. Сказать всю правду.
– Его это раздавило. Он не хочет этому верить.
Внезапно Том пришел в ярость.
– Как это случилось? – заорал он. – Кто они, эти другие люди? Кем бы они ни были, я не хочу знать их. Я не буду иметь с ними никаких дел. Кто они?
– Их фамилия Кроуфильд. Медсестры в роддоме перепутали детей и им достался наш малыш.
– Медсестры перепутали. Я бы убил их, кем бы они ни были. Я выслежу их и убью. Небольшая ошибка, так, ерунда, абсолютно не из-за чего волноваться. – Он встал напротив Лауры. – Моя жизнь, ма. Что стало с моей жизнью? Они испортили мне жизнь.
– Нет, дорогой. Мы не позволим портить тебе жизнь. В этом мы все едины. И как-нибудь мы все это уладим. Обязательно.
– Ты сказала, папа этому не верит.
– Он не хочет верить, хотя все доказательства налицо. Анализ крови.
– Так вот почему мы так рано прошли ежегодное медицинское обследование.
– Да.
– Что он показал?
Лаура глубоко вздохнула.
– Твои родители – Кроуфильды.
Том застонал. На лбу у него выступил пот. Спустя некоторое время он слабым голосом спросил:
– А другой мальчик, тот, которого родила ты?
– Он умер несколько месяцев назад. У него был цистофиброз.
– О Боже!
«Да, оба они больны», – подумала Лаура, и внезапно перед ней встало лицо с фотографии, которую показал ей Ральф Маккензи, задумчивое лицо брата Тимми. Эти Кроуфильды, все ли они сделали для ее несчастного ребенка? Но здесь перед ней стоял Том, гораздо больше ее ребенок, чем тот, другой, которого она даже не знала. Она разрывалась на части.
