Неизвестно откуда пришли.
Неизвестно куда ушли.
Вот и весь вердикт.
Русь даже не предполагала, что жить с этими пришельцами из неведомой страны ей придется более двух
столетий. Битва на Калке была всего лишь первой битвой, которая состоялась между русскими князьями и монголами.
Княжеские войны накануне нашествия
Князья же по обычаю своему вели междоусобиные войны. Юрий с братом Ярославом затеял войну с черниговскими князьями, пожег их села —
«…сам Юрий возвратился, не доходя Серенска; но Ярослав с новгородским войском взял и сжег Серенек, осадил было и Мосальск, но отступил без успеха и без мира, истребивши только много хлеба во владениях врага своего».
Само собой разумеется, что война с черниговцами происходила из-за влияния на Новгород. Этот город не давал покоя северо-восточным князьям. Соседний Псков, который ярославовых наместников тоже не жаловал, вообще прибил посланного князем в город Вячеслава и посадил в пору б. Так что, явившись в Новгород, Ярослав захватил находившихся там псковичей и послал в Псков следующее письмо:
«Мужа моего отпустите, а тем путь покажите прочь, пусть идут, откуда пришли».
На что псковичи ответили отказом.
Целое лето они держали наместника в оковах, и только угроза голода заставила их произвести размен: псковичи отпустили Вячеслава, а Ярослав – схваченных в Новгороде горожан и жен новгородских изгнанников, переживавших тяжелые времена во Пскове. Впрочем, изгнанником после этого размена пришлось Псков покинуть, а псковичи получили князя от Ярослава – его шурина Юрия. Словно ничего не подозревая о будущем, владимирские князья вели борьбу с местными племенами: ходили бить мордву и волжских болгар. Они были обеспокоены усилением немцев на западе. В 1229 году, после смерти епископа Альберта, который основал Ригу, Ливонский Орден стремился объединиться с Тевтонским, что для Новогородских владений было хуже не придумаешь. Этому сильно противились новгородцы и псковичи, этим были обеспокоены и на северо-востоке. Так что единственная угроза, которую воспринимали наши владимирские князья, была немецкая экспансия на восток. Ярославу удалось разбить немцев, а затем заключить с ними договор по своей правде, то есть на своих условиях. Как пишет Соловьев, —
«…Ярослав выговорил дань с Юрьева для себя и для всех преемников своих, ту знаменитую дань, которая после послужила Иоанну IV поводом лишить Ливонию независимости».
Но это же событие стало и поворотным моментом в переговорах между двумя Орденами. Они объединились. Если прежде деятельность Орденов была разграничена, то теперь они претендовали на все земли от литвы до шведов. С миссионерами-рыцарями там обходились, конечно, немилостиво, проповедников Слова Божия живьем сжигали на кострах, зато земли эти были практически ничьими, то есть их можно было захватить и сделать своими. Так что невольно победы Ярослава обратились в его же проблемы: объединенные Ордена были уже более чем реальной угрозой. А если учесть, что новгородские и псковские изгнанники бежали в «немцы», то проблема выглядела и вовсе отвратительно. К тому же на стороне Ордена выступали и сами псковичи или новгородцы. Православные псковичи не видели ничего дурного, чтобы громить язычников-литовцев вместе с христианами-немца-ми, если не получалось это делать вместе с новгородским князем! Но после 1237 года отношения с Орденом стали очень сложными. Мне кажется, что тут причина не только в стремлении Ордена захватить туземные земли или русские города (это как раз в приграничной практике явление обыденное), сколько в политике, которую стали вести северо-восточные князья, не желавшие отпускать лакомый Новгород, то есть в особых отношениях, начавших складываться между этой северо-восточной Русью и «народом незнаемым», после долгой передышки вдруг пришедшим на русские земли.
Впрочем, до этого нового появления монголов Ярослав Всеволодич успел воспользоваться распрями южных князей и занял киевский стол. В год, когда на Русь пришли отряды Бату (Батыя), он как раз считался великим киевским князем. Одновременно Ярослав пытался удержать за собой и Новгород. Правда, не имея возможности сидеть сразу и в Киеве, и в Новгороде, там он оставил своих малолетних детей.
Нападение монголов на волжских булгар и Рязань (1237 год)
Неожиданно 300 000 монголов прошли по другому, татарскому, берегу Волги. Они сожгли все, что могли, захватили город Великий, поубивали жителей. Теперь уже не половцы, а перепуганные насмерть болгары, с которыми по обычаю воевали владимирские князья, переправились на русскую сторону и стали просить помощи и защиты. Юрий, тогда владимирский князь, такой покорности очень даже возрадовался и велел развести беглецов для поселения по русским волжским городкам. А на другой, 1237 год, послы от монгольского хана – колдунья и двое воинов – пришли в Рязань. Они потребовали от рязанского князя – «…десятины от всего – князей, простых людей и коней, десятины от коней белых, десятины от вороных, бурых, рыжих, пегих».
Становище монголов было под Воронежем, туда и отправили князья ответ: «Когда никого из нас не останется, тогда все будет ваше».
Одновременно они послали к владимирскому князю Юрию с предложением объединиться и разбить врага.
От Юрия ответа они не получили.
Соловьев считает, что князь собирался разбить монголов один, но думается, Юрий надеялся, что беда обойдет стороной, а истребление рязанцев его волновало менее всего. От этого мучительного времени остались летописные рассказы, один из которых так и называется – «Повесть о взятии Рязани». Соловьев ссылается на этот источник, но не приводит его. Я этот пробел хочу восполнить.
«Повесть о взятии Рязани»
«И услышал великий князь Юрий Ингваревич Рязанский, что нет ему помощи от великого князя Георгия Всеволодовича Владимирского, и тотчас послал за братьями своими: за князем Давидом Ингваревичем Муромским, и за князем Глебом Ингваревичем Коломенским, и за князем Олегом Красным, и за Всеволодом Пронским, и за другими князьями. И стали совет держать, как утолить нечестивца дарами. И послал сына своего князя Федора Юрьевича Рязанского к безбожному царю Батыю с дарами и мольбами великими, чтобы не ходил войной на Рязанскую землю. И пришел князь Федор Юрьевич на реку на Воронеж к царю Батыю, и принес ему дары, и молил царя, чтоб не воевал Рязанской земли. Безбожный же, лживый и немилосердный царь Батый дары принял и во лжи своей притворно обещал не ходить войной на Рязанскую землю. Но хвалился-грозился повоевать всю Русскую землю. И стал просить у князей рязанских дочерей и сестер к себе на ложе. И некто из вельмож рязанских по зависти донес безбожному царю Батыю, что есть у князя Федора Юрьевича Рязанского княгиня из царского рода и что всех прекраснее она красотой телесною. Царь Батый лукав был и немилостив в неверии своем, распалился в похоти своей и сказал князю Федору Юрьевичу: „Дай мне, княже, изведать красоту жены твоей“. Благоверный же князь Федор Юрьевич Рязанский посмеялся и ответил царю: „Не годится нам, христианам, водить к тебе, нечестивому царю, жен своих на блуд. Когда нас одолеешь, тогда и женами нашими владеть будешь“. Безбожный царь Батый разъярился и оскорбился и тотчас повелел убить благоверного князя Федора Юрьевича, а тело его велел бросить на растерзание зверям и птицам и других князей и воинов лучших поубивал. И один из пестунов князя Федора Юрьевича, по имени Апоница, укрылся и горько плакал, смотря на славное тело честного своего господина; и увидев, что никто его не охраняет, взял возлюбленного своего государя и тайно схоронил его. И поспешил к благоверной княгине Евпраксии, и рассказал ей, как нечестивый царь Батый убил благоверного князя Федора Юрьевича.
Благоверная же княгиня Евпраксия стояла в то время в превысоком тереме своем и держала любимое чадо свое – князя Ивана Федоровича, и как услышала она эти смертоносные слова, исполненные горести, бросилась она из превысокого терема своего с сыном своим князем Иваном прямо на землю и разбилась до смерти. И услышал великий князь Юрий Ингваревич об убиении безбожным царем возлюбленного сына своего, блаженного князя Федора, и других князей, и что перебито много лучших людей, и стал плакать о них с великой княгиней и с другими княгинями и с братией своей. И плакал город весь много времени. И едва отдохнул князь от великого того плача и рыдания, стал собирать воинство свое и расставлять полки. И увидел князь великий Юрий Ингваревич братию свою, и бояр своих, и воевод, храбро и мужественно скачущих, воздел руки к небу и сказал со слезами: „Избавь нас, Боже, от врагов наших. И от подымавшихся на нас освободи нас, и сокрой нас от сборища нечестивых, и от множества творящих беззаконие. Да будет путь им темен и скользок“. И сковал братии своей: „О государи мои братия, если из рук господних благое приняли, то и злое не потерпим ли?! Лучше нам смертью славу вечную добыть, нежели во власти поганых быть. Пусть я, брат ваш, раньше вас выпью чашу смертную за святые Божий церкви, и за веру христианскую, и за отчизну отца нашего великого князя Ингваря Святославича“. И пошел в церковь Успения пресвятой владычицы Богородицы. И плакал много перед образом Пречистой Богородицы, и молился великому чудотворцу Николе и сродникам своим Борису и Глебу. И дал последнее целование великой княгине Агриппине Ростиславовне, и принял благословение от епископа и всех священнослужителей. И пошел против нечестивого царя Батыя, и встретили его около границ рязанских. И напали на него, и стали биться с ним крепко и мужественно, и была сеча зла и ужасна. Много сильных полков Батыевых пало. И увидел царь Батый, что сила рязанская бьется крепко и мужественно, и испугался. Но против гнева Божия кто постоит! Батоевы же силы велики были и непреоборимы; один рязанец бился с тысячей, а два – с десятью тысячами. И видел князь великий, что убит брат его, князь Давыд Ингваревич, и воскликнул: „О братия моя милая! Князь Давыд, брат наш, наперед нас чашу испил, а мы ли сей чаши не изопьем!“ И пересели с коня на конь и начали биться упорно. Через многие сильные полки Батыевы проезжали насквозь, храбро и мужественно сражаясь, так что все полки татарские подивились крепости и мужеству рязанского воинства. И едва одолели их сильные полки татарские. Здесь убит был благоверный великий князь Юрий Ингваревич, брат его князь Давыд Ингваревич Муромский, брат его князь Глеб Ингваревич Коломенский, брат их Всеволод Пронский и многие князья местные, и воеводы крепкие, и воинство: удальцы и резвецы рязанские. Все равно умерли и единую чашу смертную испили. Ни один из них не повернул назад, но все вместе полегли мертвые. Все это навел Бог грехов ради наших.
