не такая девушка, ей не по нраву броскость и не нужна помощь, чтобы быть красивой. Сдержанное синее платье подойдет ей как нельзя лучше.
Оно нашлось в шкафу в комнате при покоях маленькой девочки. Там стояла узкая кровать, на стене висела грифельная доска с выведенными мелом цифрами, у окна пианино, полки с книгами и – неприятный сюрприз – стеклянный ящичек со сморщенной лягушкой, лежавшей кверху брюхом: сдохла от голода. Айк прикинул, что это, вероятно, комната домашней училки хозяйской девчонки, хотя чего там изучать в дохлой лягушке, было выше его понимания. Однако платье показалось ему подходящего размера; при виде его Айк сразу представил в нем Дору, как ее волосы падают на плечи и на эти бархатные цветочки и как она улыбается ему иначе, видя в нем не щенка, а настоящего мужчину.
У него припасено и золотое колечко, припрятанное в заначке в потолочной дыре, – тоже трофей из богатого дома: Айк нашел его на тумбочке в спальне – хозяйка особняка оставила впопыхах, когда удирала из города. Само колечко гладкое, но сверху кружком выложены розовые бриллианты с такими острыми гранями, что можно палец уколоть.
Айк облизал пересохшие губы.
– А ты думала обо мне хоть иногда, мисс Дора? – спросил он пустое платье, и от судьбоносности вопроса у него даже навернулись слезы. Айк поразился себе – он не кисейная барышня, колотушки ему не в новинку, просто сейчас, задав вопрос, он осознал, что, пожалуй, никто о нем не думал – ну, так, как женщина думает о мужчине. Вот было бы славно, если б Дора о нем думала!
Они могли бы просто лежать в темноте, и этого хватило бы. Чтобы она принадлежала ему, а он – ей, и тогда до конца жизни они с Дорой не были бы одинокими…
Дело стало за галстуком.
Для завершения ансамбля требовался подходящий галстук. Только форменным щеголем Айк решится задать свой вопрос и преподнести Доре красивое колечко.
Перебирая заветные фразы, он пробовал разные позы: небрежный взмах правой рукой, полупоклон с расставленными руками, бойкое прикосновение к шляпе. Огонек масляного светильника, поставленного на центральной балке рядом с основной частью Айкового имущества, отбрасывал тени до самых стен чердака и превращал снятый котелок в настоящий котел.
Δ
На рассвете Айк спрыгнул через люк в салун на первом этаже. Рэй, как всегда, была за стойкой, следила за парой завсегдатаев, почти перешедших в жидкое состояние. В столь ранний час в этой дыре не оказалось ни души, кроме Гроута, мужа Рэй, который сидел у единственного замурзанного окна «Стилл-Кроссинга», жевал соленых устриц и глазел на улицу, тянувшуюся вдоль реки.
Стены «Стилла» были сложены из грязного кирпича. В потрескавшемся зеркале бара с облачками уцелевшей амальгамы отражалось нечто расплывчатое. Пара масляных светильников нехотя освещали заведение, но, к счастью, не настолько, чтобы посетители разглядели тошнотворный пружинящий «ковер» на утоптанной земле, состоявший из табачного пепла, плевков, панцирей насекомых и устричных раковин. При каждом шаге на полу что-то лопалось, хрустело или скользко хлюпало.
– Летучая мышь покинула насест, – хмыкнула Рэй.
Айк подошел к Гроуту и тиснул устрицу с его тарелки.
– Возьмешь еще одну, и я набью тебе рот смертельным салатом, паршивый щенок! И прослежу, чтобы ты как следует его прожевал и проглотил, а если меня не устроит твоя благодарность, обеспечу тебе вторую порцию! – зарычал Гроут, отдернув тарелку.
На сыром, пропахшем уксусом заднем дворе «Стилла» торчал высокий уродливый пень, на который мочился Гроут. Он называл пень своим Мочевым столбом и орошал его не первое десятилетие, в результате чего обрубок оброс пушистой серо-зеленой плесенью, напоминавшей овчину. Гроут называл эту плесень смертельным салатом и неизменно угрожал накормить им тех, кто не платил по счету, цеплялся к Гроуту или иначе нарушал этикет. Оставалось лишь догадываться, как Гроут, старый как мир и передвигавшийся на костылях, собирался осуществить свою угрозу, но никто ему не возражал. Гроута в Лисе очень уважали: здесь не было другого человека, который своей мочой вызывал бы к жизни новую разновидность флоры.
Айк открыл раковину, съел устрицу, выпил сок и вернул створки на блюдо:
– Извиняюсь.
– Он извиняется, Гроути, дорогой, – любовно подхватила Рэй.
– И правильно делает, – огрызнулся Гроут и подставил физиономию, состоявшую из жестких седых бровей, морщинистой кожи, лопнувших кровеносных сосудов и воспаленных век, бледному солнцу, пробивавшемуся сквозь грязное стекло. Поговаривали, что когда-то Гроут был боксером. Айк в это верил.
Рэй налила Айку пива и выставила кружку на стойку.
Айк, с хрустом давя устричные раковины и прочие составляющие верхней корки пола, подошел и присел на последний из трех барных стульев. Он с опаской понюхал пиво: жидкость в кружке была коричневая, с плававшими в ней горчичными точками и разила по́том.
В Лисе поговаривали, что в те редкие моменты, когда бар пустовал, Рэй, как припадет охота, выходила на задний двор с ведром и выжимала в него смертельный салат, будто мокрую тряпку, а набрав полное ведро мочи Гроута, добавляла ее в пивные бочки, чтобы хватало на подольше. Обитавший на чердаке паба Айк лучше других знал, так сказать, кухню «Стилл-Кроссинга», чтобы принимать это обвинение на веру: он ни разу не видел и не слышал, чтобы хозяйка такое делала. Однако он отсутствовал по целым дням и не мог за всем уследить: откуда, скажите, взялись эти горчичные пятнышки, плавающие на поверхности жижи? Даже ничтожный риск хлебнуть пива, сдобренного мочой Гроута, был для Айка чересчур. Он отодвинул кружку.
Из-под куртки он извлек серебряный столовый набор – перечницу и солонку – и пододвинул хозяйке салуна. Набор завалялся в дальнем углу буфета в одном из брошенных таунхаусов возле Турмалайн и своей изысканностью мог оскорбить революционные вкусы некоторых горожан. Однако Айку находка понравилась: в самом деле, если не сущее удовольствие и подлинная роскошь иметь прекрасную вещь в хозяйстве, тогда что прикажете считать подлинной роскошью? И кто не хочет купаться в роскоши и удовольствиях? В будущем Айк твердо решил обзавестись двумя такими наборами для себя и Доры, чтобы один ставить на стол, а другой припрятать подальше и получать удовольствие от сознания, что он у тебя есть.
Рэй, не только его хозяйка, но и надежная скупщица, заворковала при виде солонки и перечницы:
– Какая прелесть! – Она проворно спрятала серебро в свой фартук. – Отличный товар, живо уйдет.
Айк кашлянул и слегка кивнул на смердящее пиво. Рэй поворчала, будто он только что не отдал ей серебра простым весом дороже, чем все прогнившие доски и лопнувшие устричные раковины «Стилла», но забрала кружку и вылила пиво
