В Москву он вернулся под конвоем, был передан матери и поставлен на учет как неблагополучный подросток. Отец узнал о побеге поздней осенью, когда вернулся из экспедиции, но даже ругать не стал – попросил рассказать о своих приключениях в горах, после чего без всяких заверений и клятв заявил, что на будущий сезон без единого условия возьмет с собой и получит на это специальное разрешение руководства. На сей раз Алексей уже без сомнений поверил ему, однако после Нового года институт расформировали, а сорокалетнего родителя отправили на пенсию.
И вот такое же чувство обманутости он испытал тем утром, так и не дождавшись ключей на восходе. На Мауре ничего не происходило! Сколот сидел на земле возле дымно тлеющих углей и механически считал обороты запертого магнитного поля. Между тем журавли прокурлыкали сначала где-то слева, потом неожиданно оказались справа и вот уже отметились за спиной – должно быть, облетали ловушку для странников. Едва он так подумал, как птицы закричали впереди, причем встревоженно, заставив его выйти из состояния звенящего в ушах отупения. В течение нескольких минут клин совершил еще один полный, замкнутый круг над горой, и Сколот понял: отшельников в ловушке прибыло, появились соседи, пока что упрямо боровшиеся с магнитной стихией. У журавлей, как и у иных перелетных странников, была высокая и вечная мечта – вернуться на родину и здесь в любви и радости вывести потомство.
Журавли, как и люди, не могли от нее отречься.
Из-за крон птиц долго не было видно, однако судя по паническому крику, Маура притягивала их к своей вершине, чтобы низвергнуть на землю. Даже на Таригах Сколот все время готовился охранять Земные Пути, в том числе и Птичьи, поэтому знал, что произойдет: под коварным влиянием Мауры журавли уже обратились в движущиеся проводники и теперь индуцировали электрический ток. Спасти их могло бы немедленное приземление, однако на горе не было ни болотины, ни поляны, только островерхие ели, перемежаемые ситцевыми занавесками густых зеленеющих берез, и рогастый, колючий сухостой. А журавлям с двухметровым размахом крыльев для посадки и взлета требовался простор, они не могли сложить крылья и пасть камнем или мелкими пичугами приземлиться на деревья – все это смерти подобно!
Теперь Сколот метался меж елей, стараясь высмотреть в небе косяк, и считал обороты магнитного поля по крику, приближающемуся с каждым кругом: неумолимая центростремительная сила воронки засасывала обезумевших птиц, и поделать с этим ничего было невозможно! Он махал руками и кричал в надежде, что журавли изловчатся и сядут на поляну перед избушкой, прямо к кострищу.
– Сюда! Сюда! Летите ко мне!
Вряд ли его слышали – голос тонул в хвойнике, словно в вате. Уже к полудню клин замелькал в просветах неба, птицы еще пытались держать строй, но пара замыкающих отставала и снизилась так, что почти цеплялась за верхушки деревьев.
Они и рухнули первыми, словно от выстрелов: один запутался в кроне сосновой сухостоины, повиснув головой вниз, как мертвый; второй угодил в развилку высокой ели и еще хлопал крыльями. С пера стекали синие беззвучные молнии. Пока Сколот лазал на деревья и возился с птицами, зарывая длинные ноги во влажную землю, дабы снять статическое напряжение, упали еще три, так же зависнув в кронах, а одна угодила на крышу избушки. Взъерошенные, все они напоминали мертвых: безвольно болтались длинные ноги, обвисали крылья, однако глаза оставались живыми. Брать их можно было лишь за маховые перья – от любого прикосновения к телам ощутимо било током. В воздухе еще какое-то время кружила последняя пара, но и она скоро оказалась среди сучьев, хлопая крыльями, как в ловчих сетях, и теряя пух.
Вроде бы он собрал всех, однако потом услышал трепыханье где-то на земле, и, покуда бежал на звук, рыская в замусоренном лесу, журавль, проткнутый насквозь жестким, как стальная проволока, еловым сучком, распластал крылья и закатил погасшие аметистовые глаза.
У Драг он почитался птицей, приносящей на север солнечный огонь, и не подлежал захоронению в земле. Сколот подыскал место под деревом, из сучьев и мха устроил гнездо и поместил туда мертвого странника, подвернув голову под крыло – будто на яйцах сидит. Так отправляли журавлей в последний путь. А когда вернулся к избушке, первые спасенные птицы уже расхаживали вокруг своих собратьев, издавая звуки, напоминающие человеческую речь, те же, кто еще не встал, поднимали головы, подбирали вялые крылья. Синие электрические разряды изредка сбегали на землю, но вздыбленные перья уже постепенно расправились, принимая обтекаемый, естественный вид.
Не сказать, что он радовался появлению в ловушке товарищей по несчастью, однако невольно исполняя урок хранителя Путей, отвлекся от горьких мыслей и не заметил, как солнце поднялось в зенит. Один за другим журавли вставали на ноги, иные уже опробовали крылья, всхлопывая ими так, что вызывали ветер, и поглядывали в рваный клок неба, как показалось, с тоской, ибо взлететь с Мауры без разбега им не удалось бы. Кроме того, Сколот знал: попадая в магнитный вихрь, перелетные птицы утрачивают природную способность к ориентации и становятся оседлыми.
– Вейте гнезда тут, – посоветовал он журавлям. – У меня даже нет топора, чтоб разрубить вам просеку.
Говорят, многие Драги умели разговаривать с птицами на их языке, судить по полету, чего они хотят, и обмениваться условными знаками; Сколоту же почудилось, журавли понимают человеческую речь, ибо при звуке голоса замирают и настороженно прислушиваются.
– Ничего, поживем вместе, найдем общий язык.
Во второй половине дня весь клин был уже на окрепших ногах, птицы разгуливали возле избушки, заходили в лес, и теперь все как-то тревожно озирались, издавая короткие звуки – словно тревожно переговаривались: «Кру, кру, кру…» Или наконец-то осознали, куда угодили, искали выход.
– Отсюда пути нет, – заверил их Сколот. – Это Маура! Ловушка для странников!
Между тем птичье беспокойство нарастало. Сначала они суетливо и неуклюже топтались на месте, косясь в небо одним глазом, потом как-то незаметно выстроились в клин, вошли в определенный ритм, и началось что-то вроде танца. Журавли ходили возле кострища сначала шагом, замкнув цепочку, и один из них, возможно вожак, стал одновременно еще иногда вращаться. Это странное, явно ритуальное действо длилось больше получаса, причем отлаженный ритм убыстрялся, распушились хвосты, и теперь птицы почти бежали прыгающей, некрасивой рысью. Набрав скорость, они начали постепенно увеличивать круг, а поскольку полянки не хватало, крутящийся вожак повел косяк за крайние деревья, и вот уже избушка оказалась внутри круга, а вскоре и Сколот. И было непонятно, что они хотят: то ли с горя затеяли этот танец, то ли намерены раскрутиться так, чтобы образовалась подъемная сила, способная взметнуть их вертикально вверх, в единственный проран над вершиной Мауры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
