Это наступление имеет решающее значение…
На направлениях главного удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления.
Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира…»
На восток, к Белгороду и Орлу хлынули невиданные семидесятитонные «тигры», сорокатонные «пантеры» и самоходки «фердинанды». Тотальная мобилизация дала Гитлеру новые пехотные и танковые дивизии. Много войск сняло Оберкомандо вермахта в Западной Европе, где все еще упорно молчали пушки Второго фронта. На Восточный фронт густым потоком потянулись войсковые и грузовые эшелоны.
Наша разведка всюду активизировала свою деятельность. На всем пути от старого рейха до линии фронта незримо трудились наши разведчики. Без умолку слышался в эфире перестук телеграфных ключей, скромно попискивала «морзянка», и этот перестук, это попискивание грозили гибелью моторизованной махине, нависшей над Курском.
В эти-то дни и дознался СС-оберштурмфюрер Вернер о партизанской «шелковке», найденной на трупе подорвавшегося на мине старшего полицейского Константина Поварова. С Вернером едва не случился апоплексический удар. Как фюрер, бывало, в минуты гнева валялся по полу и грыз ковер, так бесновался и Вернер, этот эсэсовец, гордившийся своей выдержкой. Он размахивал кулаками и с пеной у рта грозился отдать под суд, послать в штрафной батальон, расстрелять Геллера и всех, кто замял дело с «шелковкой». — Уничтожить! Уничтожить весь род Поварова! Гитлеровцы зверски замучили семью Кости Поварова, убили его безногого отца, Якова Николаевича, убили его мать, Марфу Григорьевну, замечательную патриотку, известную в подполье по кличке «Мать», Она не только по-матерински заботилась о подпольщиках, но и сама была одной из самых деятельных подпольщиц — распространяла листовки, носила и прятала взрыватели и мотки бикфордова шнура, передавала разведданные. После смерти сына она еще долго помогала партизанам и Никифору Антошенкову, не раз передавала добытые им сведения об аэродроме врачу Наде Митрачковой…
Вместе с Марфой Григорьевной гестаповцы схватили двух ее сыновей, братьев Кости, — пятнадцатилетнего Мишу и десятилетнего Ваню, а также Аню Антошенкову. Марфа Григорьевна спасла жизнь десятилетнему сыну Ване, незаметно вытолкнув его из вагона, когда арестованных увозили в Рославль. Все остальные близкие и родные Кости Поварова, верные его помощники по подполью, были зверски замучены, казнены и похоронены без гробов в братских могилах на Вознесенском кладбище в Рославле.
С апреля жизнь Ани, и без того нелегкая, превратилась в ад. Она каждый час, каждую минуту ждала ареста. Ей казалось, что за ней начали следить. Ничего не рассказывая, ничего не объясняя никому из интернациональной организации, она свела до минимума всякие встречи и явки, запретила диверсии, перестала ходить в штаб к Венделину. Временами ее властно подмывало все бросить и вывести членов организации в лес. Пока еще было можно. Пока еще не выдал их всех кто-нибудь из арестованных дубровцев. Она часами перебирала в уме всех арестованных. Кто из них знает про ее организацию? Позаровы, Антошенковы. Но это крепкий народ! Кто не выдержит страшных пыток?
Впервые в жизни захотелось Ане помолиться богу, но она одернула себя, пристыдила. Одна неся мучительное бремя страха перед арестом, перед крахом всей организации и гибелью всех ее членов, Аня, став трижды осмотрительной, не свернула разведывательную работу, не поддалась властному и вполне понятному желанию вывести организацию из-под удара. Шли недели, прошел месяц. А у Ани не сдали нервы, она не пала духом. Наоборот, она стала убеждать себя, что все обойдется, что гроза пройдет стороной.
Провал дубровской организации не привел к провалу тесно связанной с ней сещинской интернациональной организации. Тысячу раз мысленно благодарила Аня первого руководителя сещинского подполья Костю Поварова, который так его построил и соединил с дубровским подпольем, что гибель одного не грозила гибелью другому. Она благодарила и Данченкова и Дядю Колю, которые вовремя изолировали эти два подполья друг от друга. И, конечно, благодарила она от всего своего изболевшегося сердца Поваровых, которые не пожелали купить себе жизнь, заплатив за нее изменой.
В мае и июне на всем Центральном фронте советские летчики повели ожесточенную борьбу за господство в своем, русском небе. Ставка Верховного Главнокомандования приказала: изо всех сил ударить по аэродромам врага, чтобы ослабить наступление германской армии.
Гитлеровцы пытались нанести ответный удар по советским аэродромам. Сещинская авиабаза была в те роковые недели одной из шести крупнейших баз дальней бомбардировочной авиации Гитлера. С Сещинского аэродрома «юнкерсы» десятки раз вылетали на массированную бомбежку Горького, Саратова, Ярославля и других важных советских промышленных городов. Об основных вылетах врага сещинская интернациональная подпольная организация своевременно сообщала советскому командованию. Почти полторы тысячи самолетов сбросили свои бомбы в основном на ложные аэродромы, — у люфтваффе не было там своих Янов и Венделинов, таких разведчиц, как Аня Морозова.
Все это время, день за днем, ночь за ночью, Ян Маньковский и все герои-подпольщики Сещи вызывали огонь на себя. Сещу бомбили так, как никогда не бомбили Москву или Ленинград. Земля, на которой стояла авиабаза, вся была изрыта воронками.
Сейчас невозможно подсчитать, какой урон нанесли врагу герои интернационального сещинского подполья. И кто знает, сколько спасли они наших солдат на фронте, наших летчиков, жителей Москвы и многих других городов, взрывая авиабазу изнутри, наводя на нее в течение многих месяцев советские самолеты.
Уже давно не одна, а несколько раций разведчиков и партизан почти ежедневно передавали радиограммы со сведениями о Сеще Большой земле, рации «Урса» — Косырева, Данченкова, разведгруппы «Кондор»…
«Заву» от «Урса», 7 марта 1943 года:
«План Сещи послан 7.3.43 самолетом с Винокуровым Попову, начальнику Западного штаба партизанского движения, секретарю Смоленского обкома ВКП(б)…»
«По шоссе Брянск — Рославль через Сещу прошла автоколонна из 267 автомашин. Солдат 310, офицеров 46. Знак: в прямоугольнике четыре квадрата в шахматном порядке… «Резеда».
«За сутки через Сещу на Брянск из Рославля прошли 4 автоколонны. Крытых машин 934, открытых 41 с живой силой, легковых 64 с офицерами. Знак: имперский орел над квадратом с цветущим подсолнухом в центре… «Резеда».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
