Минх вспоминал: „Положение становилось не только смехотворно-глупым, но и грозило нарушить спокойствие граждан, ибо, хотя население и вело себя образцово, но уголовные элементы начали поднимать голову и то там, то сям уже начались мелкие кражи.“1321
Месяцы спустя ситуация в городах заметно ухудшилась. Очевидцы отмечали, что с августа 1917 года даже в столице передвижение по городу ночью становилось жизнеопасным. В результате жильцы домов были вынуждены сами охранять свои жилища от грабителей и дежурить во дворе.1322
В городах домовая охрана была вооружена случайным оружием: огромными старинными револьверами, крохотными дамскими, охотничьими ружьями, чиновничьими и генеральскими шпагами и даже дуэльными пистолетами.1323
В Сибири с середины апреля положение было особенно тяжёлым, поскольку двери Иркутской и Забайкальской каторги и тюрем открылись. Тысячи уголовников оказались на свободе. В Иркутске, по свидетельству современников, грабежи и воровство неимоверно участились.1324
Не обученная толком милиция была не в состоянии справиться с растущей преступностью. В стране шли бесчинства и выступления уголовных элементов. Как отметил один очевидец, малочисленная милиция была бессильна против воцарившегося хулиганства, пьянства и краж.1325
Над беспомощностью милиции попросту смеялись.1326 Характерно, что один свидетель вспоминал „какое-то недоразумение в обмотках, именующееся милиционером“.1327 Неудивительно, что в атмосфере безнаказанности ряд зданий страны был реквизирован.
Дача министра Дурново, захваченная анархистами, дворец Кшесинской, захваченный большевиками в Петрограде, соседствовали с захватом гостиницы „Дрезден“ в Москве. Там Моссовет открыто игнорировал судебные постановления. Все постояльцы гостиницы были выселены. По выражению комиссара Временного правительства А. Н. Вознесенского, реквизиция „Дрездена“ была матерью грядущих выселений.1328
Наконец, после революции 1917-го финансовое положение страны также стало неуклонно идти под откос. Бумаги на бирже упали, и банки сократили кредит под залог бумаг. Вместо 2/3 биржевой стоимости они стали выдавать лишь 1/2 их понизившейся стоимости.1329
Продовольственный развал также усугублялся с каждым днём. Продукты исчезали с полок магазинов один за другим, а цены росли. Пришлось вводить карточки. Народ стоял в очередях и ругал власть, жалуясь на отсутствие перемен к лучшему. Губернские комиссары Временного правительства были бессильны улучшить продовольственный вопрос. Развилась бешеная спекуляция.1330
В майском дневнике житель Симбирска А. В. Жиркевич удивлялся, почему русские люди, обладающие благодаря огромным средствам возможностью бежать из России, этого не делают.1331 Другой современник, Г. И. Григоров, живший в юго-западной части страны, также отметил, что в Екатеринославе не было видно перемен. По словам Григорова, по городу маршировали солдаты, на вокзал прибывали эшелоны с ранеными и дезертирами на крышах вагонов.1332
В Жандармской балке по улицам шатались толпы ничем не занятых людей, дети рылись в мусорных ямах, возле церкви старушки просили подать копеечку. Григоров заключил: „На заводе рабочие занимались изготавлением замков, зажигалок, ремонтом велосипедов, многие покидали заводы, уходили в деревни. А в Потёмкинском парке, как и прежде, только для богатых и офицеров, играл духовой оркестр, городская знать наряду с 'Марсельезой' пела 'Боже, царя храни'.“1333
Хаос и безначалие в стране были связаны с неспособностью Временного правительства навести порядок.1334 Глава правительства князь Г. Е. Львов оказался абсолютно непригоден для уготовленной ему роли.1335 По выражению кадета В. Д. Набокова, Львов был „воплощением пассивности“.1336
Пожилой, добродушный, идиллически настроенный Львов не имел никакого веса. К тому же он попал под сильное психологическое давление Керенского.1337 Как сказал о Львове бывший министр торговли и промышленности В. Н. Шаховской, он безмолствовал.1338 Отличной характеристикой Львова как политика и человека может служить его разговор с общественным деятелем И. С. Васильчиковым. В нём Львов заметил, что по стране несётся ураган, и если стоять во весь рост, непременно снесёт: „Надо подгибаться!“ И только тогда, по мнению премьер-министра, можно было устоять.1339
Власть правительства была призрачной, и это было корнем проблемы.1340 Демократические силы намеренно избегали принуждения масс, так как принуждение автоматически ассоциировалось с царской деспотией. В результате свобода на местах рассматривалась как вседозволенность и произвол.1341
Филосов Лев Шестов справедливо заметил, что правительство было, но власти не было. По словам Шестова, составляющие правительство люди своими именами прикрывали безвластие: „Когда нужно было выбирать между приемами управления, которыми пользовались царские чиновники, и бездействием власти, Временное Правительство предпочитало последнее. Найти же что-либо новое, иное, – оно не умело.“1342
Антивоенная агитация, стремительное разложение на фронте и дезертирство привело к отказу целых отрядов, полков и рот идти в наступление.1343 А. Ф. Керенский то и дело ездил на фронт поднимать дух солдат. В результате он получил презрительное прозвище „главноуговаривающий“. Министр стремительно терял остатки былой репутации.1344 Он призывал „самых свободных солдат мира“ продолжать самую кровавую бойню в истории, не понимая абсурдности своих действий.1345
Керенский также стал организатором пропагандистских женских батальонов, получивших известность как „женские батальоны смерти“. Одной из инициаторов замысла стала патриотка и старший унтер-офицер М. Л. Бочкарёва, допущенная на фронт с высочайшего разрешения императора. Постыдным образом, Керенский поддержал замысел „ударниц“.1346
Надежда министра заключалась в том, что марширующие отряды женщин, стриженных по-мужски, устыдят солдат и поднимут дух и дисциплину армии.1347 Но манипулятивная уловка не удалась.
Солдаты высмеивали и материли женщин, отправлявшихся на фронт, на чём свет стоит. „Ударницы“ также стали благодарной темой для острот дешёвых куплетистов.1348 Фронтовики отнеслись к женским батальонам как к военным штрейкбрехерам. Таковыми они, в сущности, и были.1349
По словам Л. Д. Троцкого, министры считали солдатскую массу, потрясённую революцией до дна, глиной, из которой можно делать что угодно. Троцкий вспоминал, как Керенской разъезжал по фронту, заклинал, угрожал, становился на колени, целовал землю, словом, паясничал на все лады, не давая солдатам ответа ни на один мучивший их вопрос: „Обманув себя дешёвыми эффектами и заручившись поддержкой съезда Советов, он скомандовал наступление.“1350
В результате захлебнувшегося июньского наступления и кризиса по городам империи прокатилась волна протестных демонстраций. В Москве, Иваново-Вознесенске, Нижнем Новгороде, Твери, Минске, Харькове и других городах народ требовал хлеба, мира, свободы а также отставки министров-капиталистов. Авторитет Советов рос, а престиж Временного правительства падал на глазах.
Следующим ударом по репутации Временного правительства стал Июльский кризис 3–5 (16–18) июля 1917 года.1351 Кризис стал кумулятивным следствием трёх факторов. Первым были попытки правительства отправить часть Петроградского гарнизона на фронт. Вторым фактором были действия анархистов, отказавшихся освободить экспроприированную дачу покойного генерал-губернатора
