— Иногда я чувствую себя так скверно, как будто я на самом деле изменил ей. Но я оправдывал себя тем, что твоя мама стала совершенно одержимой религией.
— Я знаю. Смешно, конечно. Но это заставляло меня вести себя в университете более сдержанно. Ведь мама была бы очень расстроена, узнай она, что я там говорила и делала — лучше не спрашивай меня об этом. Однако сознание того, какой она была искренней и преданной, какие большие надежды возлагала на меня, удерживало меня от больших глупостей. Я знаю, что она молилась за меня. Она писала мне об этом в каждом письме.
— Хлоя, она разговаривала с тобой о конце мира?
— Конечно. Все время.
— Но ты все равно не поверила в это?
— Я хотела, папа, я в самом деле хотела. Но я должна быть интеллектуально честной по отношению к самой себе.
Рейфорду оставалось лишь молча слушать. Был ли он в ее возрасте таким псевдообразованным? Безусловно. Он сам прошел через все эти сумасшедшие интеллектуальные чистки — пока не настали эти дни, когда сверхъестественное прорвалось через все его академические привычки. Но как хорошо сказала девушка-таксист, нужно быть слепым, чтобы сейчас не видеть света, — независимо от того, какое образование ты получил.
Наконец, он произнес:
— Я собираюсь пригласить Хетти отобедать с нами на этой неделе.
Глаза Хлои сузились:
— Ты считаешь это возможным?
Рейфорда поразила его собственная реакция. Он еле удержался от того, чтобы не ударить дочь, чего раньше никогда не делал. Он заскрипел зубами.
— Как ты могла сказать такое, после того как я рассказал тебе все? Это оскорбительно!
— А на что ты рассчитывал по отношению к этой Хетти Дерхем, папа? Ты что, думаешь, она не понимала, что между вами происходит? И как она теперь это истолкует? Она может придти, чувствуя себя победительницей.
— Но я собираюсь объяснить ей свои намерения. Сейчас они у меня абсолютно порядочные, более, чем когда-либо. Сейчас я ничего не могу предложить ей.
— Итак, ты хочешь поменять роль ухажера на роль проповедника?
Он хотел возразить, но не сумел.
— Сейчас я забочусь о ней как о человеке. Я хочу, чтобы она познала истину и могла поступать в соответствии с ней.
— А если она не захочет?
— Ну, тогда уже это будет ее дело. Я могу только сыграть свою роль.
— Похоже, что так же ты думаешь и обо мне? Если я не буду поступать так, как ты хочешь, ты удовлетворишься тем, что сыграл свою роль?
— Да. Но безусловно, о тебе я забочусь гораздо больше, чем о Хетти.
— Тебе следовало подумать об этом еще до того, как ты решился приударить за ней.
Рейфорд снова почувствовал обиду. Но подумал, что заслужил это.
— Возможно, поэтому я так ничего и не предпринял, а только подумал об этом.
— Это новости для меня. А я-то надеялась, что ты удержался ради жены и детей.
— Практически это так.
— Давай подведем итоги. Что, если твоя стратегия сделает тебя еще более привлекательным для нее? Что если она станет более привлекательной для тебя? Получается, что ты не женат, если ты убежден, что мама на небесах?
Рейфорд заказал десерт и положил салфетку на стол.
— Может быть, я наивен, но то, что твоя мама на небесах, равносильно утрате ее из-за внезапной смерти. Сейчас я меньше всего думаю о других женщинах, и уж, конечно, не о Хетти. Она слишком молода. Мне неприятно вспоминать о том, что я увлекся ею. Я лишь хочу, чтобы она сидела напротив меня, а я бы выслушал, что она скажет. Вот и все, что сейчас происходит в моей душе.
— Ты собираешься устроить ей тест?
— Хлоя, я тебя люблю, но порой ты бываешь чересчур резкой.
— Прости. Я не нарочно. Но если говорить серьезно, как ты узнаешь, что она говорит тебе правду? Если ты скажешь, что раньше был увлечен ею, и что теперь ты считаешь это безнравственным, то почему бы и ей не признать, что она рассчитывала на тебя?
Рейфорд пожал плечами:
— Наверное, ты права. Но я должен вести себя честно по отношению к ней, даже если она не будет со мной откровенна. У меня перед ней моральный долг. Я хочу, чтобы она всерьез восприняла все, что, как мне кажется, необходимо ей сейчас.
— Не знаю, папа, но мне кажется, что вести ее к Богу пока преждевременно.
— Как определить — своевременно или преждевременно? Тут нет никакой грани, особенно сейчас.
Стив извлек из нагрудного кармана корреспондентскую аккредитацию, предоставляющую право присутствия при выступлении Николае Карпатиу на Генеральной Ассамблее ООН. Аккредитация была оформлена на имя Джорджа Орешковича.
— Что я могу сделать для тебя?
— Все это как во сне, — сказал Бак. — Сколько времени у нас еще остается?
— Около часа, — ответил Стив, подняв руку, чтобы остановить такси. — И как я сказал, он хочет тебя видеть.
— Но ведь он читает газеты, не так ли? Он должен считать, что я убит.
— Я думаю, да. Но сегодня утром я заверил его, что интервью с Джорджем Орешковичем будет иметь для него не меньшее значение, чем интервью с легендарным Камероном Уильямсом.
— Ну хорошо, Стив. Если он такой же, как и прочие политики, то он понимает, что его имидж зависит от первоклассных журналистов. Нравится это кому-то или не нравится, но я стал журналистом высокого класса. Как же, в таком случае, ты сумел подсунуть ему человека без имени?
— Я не знаю. Может быть, я даже сказал, что на самом деле это — ты. Пока ты будешь разговаривать с ним, я дам информацию, что сообщение о твоей смерти оказалось ошибочным, что сейчас ты берешь интервью у Карпатиу, которое будет помещено на первой полосе.
— На первой полосе? А помнишь, совсем недавно ты называл его чиновником низкого ранга в стране, не имеющей стратегического значения?
— Бак, я побывал на его пресс-конференции, разговаривал с ним. Теперь я могу, по крайней мере, оценить уровень его компетенции. Если мы не дадим его яркого портрета, мы окажемся единственным американским журналом, который не сделал этого.
— Как я уже говорил, если это типичный политик….
— Выбрось это из головы, Бак. Ты убедишься, что этот человек абсолютно не похож на типичного политика. Ты еще будешь благодарить меня за то, что я организовал тебе эксклюзивное интервью с ним.
— Я думаю, эта идея шла от него из-за колоссальной известности моего имени, — сказал Бак с улыбкой.
— Ах так! Так я могу все переиграть.
— Ну да, и оказаться главным редактором единственного национального журнала, на обложке которого не будет портрета гостя Америки, приезд которого вызвал такой ажиотаж по всей стране.
— Поверь мне, Бак, — сказал Стив, когда они подъезжали к зданию ООН, — это произведет освежающее впечатление после мрачной атмосферы Страшного Суда, в которой мы находимся все последние дни.
Оба предъявили свои аккредитационные карточки при входе. Но Бак отстал от своего коллеги и не стал проталкиваться в зал Генеральной Ассамблеи, пока все не уселись. Стив занял для него место в заднем ряду, так что когда он проскользнул в последнюю минуту в зал, никто не обратил на него внимания. Между тем Стив по сотовому телефону уже пересказал историю возвращения Бака, так что она должна была попасть в последние новости дня.
Карпатиу вошел в зал с достоинством, в сопровождении пяти-шести человек, включая Хаима Розенцвейга и еще одного из финансовых гениев французского правительства. В нем не было ничего такого, что могло бы вызывать антипатию. Рост Карпатиу на пару дюймов превышал шесть футов. Это был атлетического сложения, подтянутый и широкоплечий загорелый блондин. Копна густых волос вокруг шеи, ушей и бачков аккуратно причесана. Одет он был в очень скромный синий в полоску костюм и соответствующий галстук.
Даже с большого расстояния было видно, что этот человек держится скромно, но целеустремленно. Он сразу же захватил аудиторию, хотя в нем не чувствовалось никакой самоуверенности. Бак продолжал изучать черты его лица крупные римские нос и подбородок, пронзительные глаза под густыми бровями. Его поразило, что в руках у Карпатиу не было никаких записей. Он предположил, что заметки к речи лежат у него в кармане или же будут переданы ему помощником. Но Бак ошибся: никаких записей не оказалось вовсе.
Генеральный секретарь Мвангати Нгумо из Ботсваны провозгласил, что Генеральная Ассамблея имеет честь выслушать нового президента Румынии. Официально гостя представит достопочтенный доктор Хаим Розенцвейг, которого все знают.
Розенцвейг взбежал на подиум с такой энергией, которая не соответствовала его возрасту. Его приняли даже с большим энтузиазмом, чем Карпатиу. Известный израильский государственный деятель и ученый сказал:
— Мне очень приятно представить этому благородному собранию молодого человека, которого я уважаю и которым восхищаюсь больше, чем кем-либо из известных мне людей. Прошу приветствовать его превосходительство президента Румынии Николае Карпатиу.
