— Что тебе надо, Калеб? — Резко спросила Мандорла.
— Калан вернулся. — Голос мужчины был так же груб, как и его наружность. — Пьяный, точно кабацкая крыса. Он следил за человеком из дома Харкендера, но его заметили и окликнули. Ему удалось установить, что этот человек доктор по имени Гилберт Франклин. Но парень свалял дурака и проявил свою истинную суть.
Мандорла вздохнула, убирая руку с плеча Гэбриэла.
— Будь ты проклят за то, что приучил его пить, — тихо сказала она. — Но что это может значить? Или думаешь, они объявят против нас крестовый поход из-за какой-то пошлой шутки? Харкендер довольно быстро поведал бы миру, кто мы, если бы был уверен, что кто-нибудь ему поверит. Но он знает, насколько мы в безопасности. Новости об исчезновении мальчика дошли до Уиттентона, когда Калан решил покинуть свой пост?
— Нет, — прорычало страшилище. — Но какая разница, скоро ли он узнает, если нас так много, а он совсем один?
— Ты не знаешь, что за человек Харкендер, — заметила она. — Он не дурак и не бессилен. Ты, случайно, ничего не слышал об этом Франклине?
— Кажется, он хирург. И друг Джеймса Остена.
— Остена! Если Остен присоединился к делу Харкендера, Харкендер может стать еще опасней. Кто ведает, чему он мог научиться от Адама Глинна и Пелоруса, если, конечно, ему хватило ума понять, что таится за безумием Глинна? Мы должны удостовериться, что Глинн все еще спит в могиле, которую выкопал для него доктор… Но в первую очередь, должны установить, куда и зачем направился Пелорус, когда покинул Англию. Ступай вниз, я сейчас приду.
Огромный человек пожал плечами и тяжело заковылял прочь. Габриэль вслушивался в его тяжелые шаги по лестнице и спрашивал себя, как этому человеку удалось так тихо подняться.
— Это Калеб Амалакс, — коротко объяснила Мандорла. — Он не из нашего племени, но мы, свободные и прожившие больше положенного, должны использовать смертных, как орудия, для своих целей. Он никоим образом не наш хозяин, хотя этот дурень лелеет мечту, что однажды научится нами повелевать. Он не понимает по-настоящему, в чем суть нашей силы, и тебе ничем не грозит. Не бойся его.
С этими словами она встала и подошла к двери.
— Доброй ночи, — произнесла она. — Спи спокойно.
Когда она затворила за собой дверь, не заперев ее, он поглядел на кинжал, который все еще держал в руке, думая, не забыла ли она его. На лезвии была кровь, он лизнул ее, очень осторожно, кончиком языка. Кровь была теплой и сладкой на вкус. Но он не почувствовал того странного опьянения, которое испытал, когда поцарапался и попробовал своей собственной крови.
Он положил кинжал на столик и попробовал, насколько мягкая его новая постель. Она была вдвое больше той, на которой он спал в Хадлстоуне, и почти такой же большой, как тот матрац, который он делил еще с тремя соседями в первые годы в приюте, прежде чем у него не появилась собственная постель.
Он задумался ненадолго, не следует ли прочесть молитву; но решил, что с молитвами теперь покончено раз и навсегда. Вместо этого он подхватил зеркальце и долго упорно всматривался в его глубину, желая его заставить светиться. И вот в глубинах зеркальца полыхнула первая неверная синяя искра. Как только он поймал ее взглядом, она стала расти. И когда из зеркальца полился в спальню волшебный свет, Габриэль Гилл рассмеялся от радости и вскоре впал в транс, который сам на себя навел.
8
Габирэль скорчился в глубоком кресле, сидя боком и подтянув ноги к подбородку. В руках он цепко сжимал зеркальце, которое подарила ему Мандорла. Он все еще продолжал изучать его возможности, и стремительно продвигался вперед с того момента, когда ему впервые удалось пробудить в глубине синюю искру пламени. Теперь он мог видеть в зеркале картины, такие же четкие и ясные, как и те, которые прежде видел в грезах. Как будто зеркало стало линзой для его внутреннего ока, фокусировавшей все увиденное им. Сейчас он считал, что лучше оставлять эти призраки за поверхностью стекла, там, где они отделялись от его собственных мыслей и чувств, чем допускать их вторжение в свои сны.
Когда-нибудь, думал Габриэль, он сможет научиться так свободно распоряжаться зеркальцем, что станет призывать любые образы, какие захочет. Возможно, ему удастся поместить весь мир в это странное и чудесное зазеркалье, и менять его по своей прихоти.
Освоение возможностей зеркала было не единственным открытием, которое он совершил с тех пор, как попал в дом Мандорлы. Он научился контролировать свое внутреннее зрение, и связывать его с чувствами и мыслями других людей. Теперь не было необходимости переживать их во сне. Пытался он заглянуть и в мысли Мандорлы, но это ему пока что не удавалось. Значительно проще оказалось наблюдать за Калебом Амалаксом. В этом отношении Габриэль быстро совершенствовался. И находил этот опыт увлекательным.
Как раз сейчас он смотрел на мир глазами Амалакса и был сильно озадачен. Одним из двоих, за кем в настоящее время наблюдал Амалакс, был он сам, а другой — Моруэнна, спокойно растянувшаяся в постели.
Амалакс стоял у стены в пустой комнате, прильнув глазом к дырочке в стене. Он проделал это отверстие прошлой ночью, выполнив работу с профессионализмом, достойным опытного рабочего, и считал, что никто ни о чем не догадывается. Но Габриэль точно знал, что делает Калеб. Это была одна из многих дырочек, которые Амалакс проделал в грубых стенах неудобного и ветхого жилья, изображая радушного хозяина перед множеством грабителей и взломщиков. Сведения, которые он собирал таким образом, были одним из его промыслов. В минувшие времена, когда единственным источником существования Калеба Амалакса была скупка краденого и предоставление приюта ворам, он пользовался своими отверстиями исключительно для того, чтобы наблюдать за клиентами и подручными, которые всегда были настолько легкомысленны и глупы, что пытались сговориться против него и обмануть. Теперь он не раз повторял себе, что не зря поднаторел в соглядатайстве, которое считал средством и целью жизни. Человек, думал он, ставший сообщником лондонских вервольфов, должен вдвойне тщательно подглядывать и подслушивать за своими друзьями. Ведь очень тонкая черта разделяет господ и рабов, и когда кто-то вступает в сделку с оборотнями, ему всегда надо иметь запасной туз в рукаве. Габриэль ясно видел, насколько лицемерно такое оправдание. Как и миссис Муррелл, Амалакс был больше зрителем, чем актером. Как и она, поднявшись от шлюхи до сводни, стала безучастным свидетелем извращенных удовольствий и утонченных унижений своих клиентов, Амалакс, играя в добродушного квартирного хозяина лондонских оборотней, сделался бесстрастным наблюдателем их бесчестных затей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
