Это прозвучало довольно нелепо, потому что Молли рассказала мне, что старшая монахиня помогает отцу избавляться от его питейных привычек. Когда он не мог подняться с кровати, она посылала ему термос с чаем, а также снабдила его карманным молитвенником. Сейчас она достала из кармана крошечную голубую медаль и протянула её мне. Этим же вечером я приколола её к моей безрукавке и никогда больше не снимала. Когда несколько месяцев спустя медаль увидел мистер Джентльмен, он покатился от хохота.
– Может быть, вы хотите взглянуть на кухню? – спросила она, и я прошла за ней на кухню. Здесь вдоль стен оказались вделаны встроенные ящички для утвари и продуктов, а дровяная плита заменена на угольную. Во дворе, в огороде гуляли поодиночке со склонёнными головами шесть или семь новообращённых монахинь, похоже было, что они погружены в раздумья. Мне показалось, что вот-вот Бычий Глаз облает кур и прогонит их из кухни, но, разумеется, не было никаких кур, которых ему надо было гонять. Этот визит растревожил меня куда сильнее, чем я могла себе представить; многие вещи, которые я уже считала забытыми мною, снова всплыли в моей памяти. Умение, с каким Хикки настораживал мышеловки и ставил их под лестницей. Запах яблочного конфитюра осенью и липкая бумага для мух, свешивающаяся с потолка и усеянная чёрными телами прилипших мух. Шматы бекона, приготовленного для копчения. Кулинарная книга на подоконнике, заляпанная яичным желтком. Все эти милые сердцу воспоминания всколыхнули мне душу, и мне было очень горестно, когда я шла по дорожке к выходу.
Около самых ворот я вспомнила, что я должна зайти в сторожку и проведать моего отца. Я подняла щеколду, но дверь оказалась закрытой изнутри. Уже направляясь к воротам с чувством выполненного долга, я услышала его голос:
– Кто там?
Он открыл дверь и предстал передо мной босоногим, поддерживая брюки обеими руками.
– О, я просто прилёг на часок. Что-то голова побаливает.
– Тогда ложись снова. – Про себя я молилась, чтобы он улёгся снова.
– Не стоит. Заходи. – И он закрыл за мной дверь. Кухонька была мала и прокурена, короткая белая занавеска на окне приобрела цвет сигаретного дыма. На столе стояли три эмалированные кружки, на дне каждой из них оставалось немного заварки.
– Приготовь себе чаю, – предложил он.
– Охотно.
Я налила в чайник воды из стоявшего на полу ведра и, конечно, пролила немного воды на пол. Я всегда чувствую себя неловко, когда кто-нибудь смотрит на меня. Он сел на кровать и стал натягивать носки. Ногти на ногах уже давно были не стрижены.
– Где ты была? – спросил он.
– Там, дома. – Для меня это всегда будет наш дом.
– Кого видела? Я рассказала ему.
– Она спрашивала про меня?
– Нет.
– Мы с ней большие друзья.
– Они хорошо управляются с домом, – сказала я, надеясь, что он почувствует неловкость.
– Это самый большой дом в округе, – сказал он и добавил: – Я вовсе не лишился его насовсем.
Я тут же подумала о моей маме, лежащей на дне озера, и о том, как бы она рассердилась, если бы только могла услышать эти слова.
– Во всяком случае, его у меня отобрали силой, – сказал он, потирая лоб.
«Ах, вот значит теперь как», – подумала я.
– И как же его у тебя отобрали? – нахально спросила я.
– Ну, видишь, так уж получилось. Когда я унаследовал его у моего дяди, все вокруг говорили, что он будет моим недолго. И они сделали всё, чтобы это сбылось.
Итак, история предстала передо мной в новом свете. Такой она и будет преподноситься незнакомцам и проходимцам, которые летом заглянут сюда. Он почешет свой лоб, покажет пальцем на большой дом и расскажет им, как этот дом отобрали у него. Я снова подумала о маме и представила, как бы она горестно качала головой при таком рассказе. Всегда, когда я была с ним, я думала о маме.
Чайник закипел, вода стала выплёскиваться через край. Я поискала глазами чайничек для заварки.
– А в чём заварить чай?
– Да прямо в чашке. Получается великолепный чай. Он велел мне вылить из эмалированных чашек старую заварку. Потом сказал, сколько чая положить в каждую чашку. Затем я налила в чашки кипяток и поставила их на горячую плиту настояться. Добавила сахар и молоко, но побоялась перемешать, чтобы не взбаламутить осевшие на дно чаинки. Заваренный таким способом чай мне лично напомнил отварной торф.
– Ну разве у меня получился не великолепный чай? – сказал он.
«А ведь делала его я», – подумала я.
– Разумеется, – ответила я вслух. Почему я так себя держу? Но я не могла заставить себя относиться к нему хотя бы нейтрально.
– Самый вкусный чай во всей стране. В прошлом году девицы Коннор собирали здесь поблизости грибы и спрятались у меня от дождя, так я угостил их таким чаем. Они сказали, что никогда не пили ничего подобного. – Я улыбнулась и, соглашаясь с ним, кивнула головой.
– А где Бычий Глаз?
– Сдох. Съел отравленную приманку. – Скоро не останется ничего хорошего от прежней жизни.
– Как же он отравился?
– Здесь травили стрихнином лис, а он съел отравленный кусок мяса.
– Неужели тебе его не жалко? – спросила я. Во мне нарастал гнев.
– Жалеть! А кто пожалеет меня? Ведь я никому ничего не сделал плохого. – Я отчаянно подыскивала какой-нибудь подходящий ответ, но ничего не пришло в голову.
– Что-нибудь слышно от Хикки? – спросила я. Уже два Рождества мы не получали от него никаких вестей. Майзи как-то сказала, что он с кем-то обручился, но мы никогда не слышали, женился он или нет.
– Что тебе этот парень? Я никогда не доверял ему. Он чересчур хорошо здесь жил, как кот в масле. – Я смотрела на оставшиеся в кружке чаинки и пыталась угадать свою судьбу. Я мечтала о романтической жизни, думала о том, что уже через неделю буду в Дублине, свободной ото всего этого. Он нервно кашлянул. Он явно собирался сказать что-то важное. Я затрепетала.
– Я хочу сказать тебе кое-что важное, мадемуазель, и, пожалуйста, не поднимайтесь на дыбы.
Он взял со столика зубные протезы и вставил их. Может быть, так он чувствует себя лучше, более значительным?
– Ты должна осмотрительно вести себя в Дублине. Жить по средствам и скромно. Веди себя хорошо и пиши своему отцу. Мне совсем не нравится, какой ты начинаешь становиться.
«Ну, это взаимно», – подумала я, но ничего не сказала. Боялась, что мне снова достанется. Теперь мне больше всего на свете хотелось поскорее смотаться из этой дымной кухни. От этого проклятого дыма у меня защипало в глазах, и я раскашлялась.
– Я буду осторожна, – сказала я. Потом поискала взглядом часы, они откуда-то тикали, но я их не видела. Они оказались на каминной полке, циферблатом вниз. Я взглянула на них и сказала, что я, к сожалению, должна бежать, чтобы успеть домой к чаю, который подается в половине шестого.
