С тех пор кава сделала головокружительную карьеру. Сначала она была доступна только элите. Ее выращивали и пили исключительно самоанские вожди и ораторы. Затем она распространилась среди «плебеев» и в конце концов попала в учреждения, предприятия и мастерские. Но сама церемония питья кавы, о которой говорят, что она представляет квинтэссенцию самоанской культуры, так и осталась привилегией элиты и недоступной для нетитулованных лиц. Впрочем, церемония церемонии рознь. На совете матаи в небольшой деревушке она совершается по одному ритуалу, на приеме важных гостей, прибывших на малангу, — по другому, при присвоении титула вождю или оратору — по третьему.
Самая замечательная, самая изысканная церемония кавы — это королевская, которая, например, на островах Тонга включается в традиционную конфирмацию нового короля[36]. Однако все эти церемонии отличаются одна от другой только своей продолжительностью, декоративностью, какими-то дополнительными обрядами, но не существом. Основные правила везде одинаковы, например, одно из них гласит, что в церемонии не могут принимать участия женщины, за исключением тех, кто имеет титул вождя или оратора, а таких на Самоа немного.
Так уж сложилось, что я не матаи, а меня пригласили на церемонию питья кавы в деревне Фагалоа. Я была очень удивлена и горда этим. Мы поехали втроем: супружеская пара датчан, Джон и Карин Педерсен и я. Прежде всего нам необходимо было найти оратора, так как на островах все, кто не хочет ударить лицом в грязь, должен иметь при себе собственного тулафале. Из затруднительного положения нас выручил знакомый вождь Фэа, который согласился говорить от нашего имени. Мы взяли с собой бесчисленное количество банок писупо в подарок хозяевам и отправились в дальний путь.
Фагалоа расположена на северо-восточном побережье острова Уполу у широкого залива с таким же названием. Туристы заглядывают сюда редко, так как со стороны суши залив огражден горной грядой, а с моря — зубчатым барьером рифов. Из Апиа мы отправились по ухабистой дороге на восток. Шоссе вилось между плантациями кокосовых пальм, проскальзывало под навесами вулканических скал, на которых то там, то тут виднелись умирающие пальмы. Мы миновали сонные деревни.
Где-то собралось фоно: нагие торсы вождей мелькают в круглом доме собраний. В другом месте женщины раскладывают на солнце полоски листьев пандануса, а девушки, несущие воду из источника, машут нам руками. Отовсюду, как стайки расчирикавшихся воробьев, слетаются дети.
— Папаланги, гуд бай! — кричат они вслед проезжающему автомобилю.
Неподалеку группа парней работает на поле таро. Гибкие спины склонились над крупными блестящими листьями, а из-под цветного полотна лавалава выступает ажурный пояс татуировки. Кто-то поет, где-то плачет ребенок, женщины, как птицы, кричат гортанными голосами. Обычный, будничный ритм самоанской деревни…
В одном месте шоссе заблокировано. Два автобуса, пестрой окраской напоминающие оперение попугая, стоят друг подле друга. Водители увлечены беседой. Пассажиры флегматично разворачивают листья-салфетки с печеными бананами и ломтиками таро. Мы нажимаем на клаксон. Кто-то спешит? С улыбкой нам дают возможность проехать.
— Фаафетаи лава, — благодарим мы и едем дальше.
Дорога сворачивает в глубь острова и поднимается вверх. Одной стороной она прижимается к склону, другой — свешивается над зеленой пропастью. Здесь уже деревень не видно. Нас обступает самоанский лес, в котором все увито причудливыми лианами, да так густо, что на расстоянии нескольких метров они смотрятся, как сплошной ковер. Преодолев самую высокую гору, мы сворачиваем в сторону океана и тут, с вершины горы, перед нами открывается замечательный вид на залив и деревню Фагалоа. Прежде всего наш взгляд привлекает широкая полоса пены, обозначающая место, где волны разбиваются о рифы, потом голубая лагуна с ползающими по ней точками лодок и, наконец, белые прибрежные пески и строения деревни. Еще ближе зеленеет узкая полоска плантации таро, бананов и олеавы. За ними почти отвесной стеной поднимаются недоступные скалы. Наверное, любая попытка деревни увеличить пространство возделанных участков закончится обвалом лавины выветрившихся камней, которые угрожают уничтожить, смести с лица земли и людей, и поселок.
С перевала мы спускаемся вниз. Съезжаем по узкой, каменистой дороге, еще более опасной, чем при подъеме в гору. В нескольких местах дорога подмыта потоками, спадающими со склона. Они проскакивают прямо перед колесами автомобиля и разбиваются на брызги ниже, в кустарнике.
— Здесь два года назад соскользнул автобус, — говорит Фэа.
«Автобус? Как тут вообще мог уместиться автобус? — думаю я. — Ведь дорога такая узкая, что колеса легкового автомобиля едва проходят по ней».
Однако все закончилось благополучно. Автобус полз несколько метров по круче, по уткнулся в дерево и повис над пропастью. В таком неустойчивом положении он находился несколько часов, пока не подоспела помощь из Апиа.
Мы въезжаем в деревню. В фале фоно, где должно состояться торжество, собралось уже несколько вождей самого высокого ранга. Они сидели, по самоанскому обычаю, скрестив ноги на полу, прикрытом панданусовыми циновками и, не поднимаясь, приветствовали нас словами:
— Афио май, лау сусунга, малиу май! (Здравствуйте!)
Мы сняли сандалии и прошли босиком в центр помещения. Быстро сели, поджав ноги, на приготовленные для нас циновки, чтобы, боже упаси, не возвышаться над вождями и не оскорбить их взор видом икр ног. Только после этого мы ответили:
— Талофа лава! (Будьте здоровы!)
На улице собралась довольно большая толпа любопытных. Больше всего, конечно, детей. Они следят огромными черными глазами за каждым нашим движением. Но ни один не осмеливается войти. Все знают, что в фале, где происходит церемония питья кавы, детям входить нельзя. И все это из-за несносного сына вождя Павы.
Несколько веков назад бог Тангалоа и Пава принимали участие в собрании вождей. Маленький сын Павы тоже вошел в дом собраний, но вел себя там очень плохо. Рассерженный Тангалоа приказал:
— Пава, успокой своего сына. Он мешает церемонии питья кавы. — Когда после двукратного напоминания мальчик не успокоился, Тангалоа рассердился не на шутку и ударил мальчика палкой. Он рассек ребенка пополам, а затем самым беззаботным тоном предложил:
— Пава, пусть твой сын будет нашей закуской к каве. Это твоя половина, а это — моя. Но Пава не хотел есть сына и плакал. Тангалоа сжалился над ним:
