фронта не вникает!.. С чужим мнением не считается!.. Несем неоправданные потери! Все верно! — срывалось с губ Никифорова.
Прочитав до конца, он поднял голову, долго и внимательно вглядывался в Иванова и затем спросил:
— Леонид, как ты думаешь, если дело дойдет до трибунала, они от своих слов не откажутся?
Иванов не отвел глаз в сторону, не стал мяться и прямо заявил:
— Не должны, Александр Тихонович!
— А с чего такая уверенность?
— Начальник штаба мне так прямо и сказал: Гордов уже два раза отправлял его под трибунал.
— Но не отправил же?
— Да. Но на сегодня, по оценке начштаба, они положили не меньше 40 процентов личного состава, выполняя приказы Гордова. Завтра, как он сказал, уже некем будет воевать. Так что, Александр Тихонович, по словам начштаба, «ему терять больше нечего.
— М-да. А нам-то есть что, — пробормотал Никифоров и, поиграв желваками на скулах, спросил: — Как начштаба оценивает обстановку на нашем участке фронта на текущий момент?
— Извините, Александр Тихонович, как очень хреновую. Фрицы атакуют по четырем направлениям одновременно. Связь с некоторыми дивизиями потеряна. В общем, положение близко…
— В общем, понятно, — буркнул Никифоров и распорядился: — Можешь идти, Леонид, и пригласи ко мне Хрипливую. — Есть, Александр Тихонович! — принял к исполнению Иванов и покинул кабинет.
Через несколько минут в него вошла Хрипливая. Никифоров кивнул на стол для заседаний и принялся надиктовывать ей текст докладной для Селивановского. В конце не удержался от эмоций, и, в последнем предложении он оценил обстановку, сложившуюся на участке обороны 51-й армии, как близкую к критической. В своей оценке Никифоров не ошибся, через нескольких часов она стала катастрофической.
Колонна немецких танков, свыше пятидесяти единиц, смяв на левом фланге оборону частей 51-й армии, вырвалась на степной простор и устремилась к Сталинграду. Остановить этот немецкий танковый каток могли лишь чудо и отсутствие горючего в баках.
О том тяжелейшем положении советских войск под Сталинградом в критические июльские дни 1942 года с болью вспоминал Леонид Георгиевич Иванов.
«…после сдачи Ростова и Новочеркасска отступление по бескрайним донским степям проходило беспорядочно. В крови и поту, в жаре и бесконечной пыли по степям бродили какие-то части или даже группы вооруженных людей. Многие не имели никаких указаний: ни куда идти, ни кого искать, ни где закрепляться. Порой встречались какие-то дикие группы. Как цель следования почему-то называли Элисту — столицу Калмыкии.
Командование не имело с этими группами никакой связи, порой просто не знало об их существовании.
Однажды мы задержали какого-то пожилого одинокого высокого человека, интеллигентного вида, одетого в деревенские штаны, рубаху и лапти. В руках он нес весящий на веревочке горшок с водой. Спрашиваем его: кто он такой?
Отвечает:
— Я — такой-то, командир дивизии. Дивизия была разбита в степях под Ростовом, из личного состава многие погибли. Другие разбрелись кто куда.
Спрашиваем:
— Как вы докажите, что являетесь командиром дивизии?
Старик тяжело вздохнул, сел прямо на землю и снял лапоть. Из-под стельки он достал удостоверение личности, партбилет и звезду Героя Советского Союза…
Когда наши войска отступали, было множество ложных, панических и просто провокационных слухов. Как правило, это были слухи о высаженных мощных десантах, о танковых колоннах, беспрепятственно двигающихся в нашем глубоком тылу, о перерезанных путях отступления и т. д. и т. п. Что в таких случаях надо было делать командованию наших войск. Посылать в заданном направлении мобильные разведгруппы с хорошей связью, которые были бы в состоянии оценить наличие и силы противника. На деле же в места предполагаемого появления противника посылались войска — полк, а то и дивизия. Наши силы распылялись, впустую теряли время, горючее и силы, нарушались планы командования. Все это отрицательно сказывалось на ведении боевых действий»[27].
В те суровые июльские дни 1942 года вопросами: «что делать», «где и какими силами на самом деле атакует противник», «как выжить», «как остановить врага» — задавались не только Иванов, Никифоров, Селивановский, бойцы и командиры Красной армии. Этими вопросами задавались и руководители Советского государства. Поступавшие в Ставку Верховного главнокомандования (СВГК) доклады из политорганов и военной контрразведки о положении под Сталинградом не оставляли сомнений в том, что он может пасть в течение ближайших дней. Его потеря несла угрозу самому существованию Советского государства и нации.
В глазах пусть и не верных, но союзников — США и Великобритании, ведущих свою игру, это означало бы, что СССР — битая карта, и потому на крупные поставки военной техники и снаряжения с их стороны рассчитывать не приходилось бы. Для Германии и ее сателлитов, а также Японии с Турцией, спящих и видящих, как бы отхватить лакомый кусок от советской империи — Дальний Восток и Закавказье, потеря Сталинграда стала бы сигналом для вступления в войну. Красная армия, оставшись без бакинской нефти, оказалась бы беззащитной как на земле, так и в воздухе, а ее морально-психологическое состояние было бы окончательно подорвано. В сложившейся ситуации требовалось решение, которое в духовном плане пробудило бы в глубинах души советского народа те могучие силы, что позволяли ему выстоять и победить в годину самых тяжких испытаний, а в организационном плане навести в боевых порядках войск железную дисциплину. Оно было найдено и нашло отражение в приказе № 227, подписанном Сталиным 28 июля 1942 года и известном в народе под названием «Ни шагу назад!».
Это был не просто приказ, это был крик души! Это было обращение к исторической памяти народа.
«…Враг бросает все новые и новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется вглубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Новочеркасск, Ростов-на-Дону.
Мы потеряли населения более 70 миллионов человек, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тон металла в год. У нас нет теперь уже преобладания над немцами в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше
