«А наверно, и они там, у себя, ищут помощи и совета, — подумал он и почему-то повеселел, — ну, конечно, так, — и у них не все решено...»
На экране проектора появился новый снимок — еще один район Галактики, снятый с бо́льшим увеличением: на сияющем фоне крупно сверкали отдельные белые солнца — раскаленные, хвостатые, расплывающиеся; казалось, что все в зале вдруг к ним приблизились. Виктора точно осенило: «Летим!» И самая эта темная комната с окном, открытым в мироздание, и слабый шум, доносившийся все же сюда, подобный гулу небесного пространства, и фосфоресцирующие стрелки настенных часов, и теснота, и чье-то частое дыхание за спиной заставили его ощутить себя в кабине космического летательного аппарата, а может быть, на наблюдательной станции, вынесенной за пределы земной атмосферы. И это было и неожиданно, и пронзительно ново для Виктора с его трезвой головой... Возможно, взволновался он, что и оттуда, из этого пекла Галактики, вот так же в эту минуту вглядывались в безмерное пространство ученые, чтобы объединиться со своими коллегами на других планетах. И возможно, оттуда уже мчался к Земле, пронизывая неисчислимые облака межзвездного газа и космической пыли, прорываясь сквозь радиопояса, их электромагнитный призыв: «Откликнитесь, кто слышит!»
«Мы здесь! Мы вас слышим!» — вертелось на языке у Виктора. Никогда еще он не был так возбужден: человеческое одиночество на Земле кончалось — докладчик только что математически это доказал. Виктор невольно выпрямился и крепко стиснул правой рукой пальцы левой, почувствовав себя причастным к небывалому торжеству науки. И он словно бы преисполнился могуществом самой науки, разума, логики, числа, — могуществом, одержавшим еще одну величайшую победу.
— Целесообразно также исследовать ближайшие галактики, — раздавался в межзвездном сумраке голос докладчика. — Прежде всего следовало бы обратить внимание на Большую туманность в созвездии Андромеды и Магеллановых облаков.
«Андромеда, Магеллановы облака...» — повторил мысленно Виктор.
В зашторенной комнате стало душновато, и он подумал, что и в ракете, летящей в космосе, тоже могли бы случиться временные неполадки в системе кондиционирования воздуха.
Но вот шторы были опять раздвинуты, повеяло из парка ветерком, а с ним усилился и шум улицы — нетерпеливое гудение моторов на перекрестке. Ракета, в которой Виктор совершил межзвездную разведку, приземлилась, и он вновь дышал воздухом Москвы; его сосед «академик» снял очки и, кряхтя и вздыхая, утирал платком заслезившиеся глаза. Докладчик оглядел зал с таким видом, будто и сам радовался и собирался поздравить всех с благополучным возвращением.
— Необходимо разработать программу исследования дискретных источников, — сказал он. — Мы в Институте Штернберга также приступаем в ближайшее время к большому радиопоиску, и притом на высокочувствительной аппаратуре. Пожелайте и нам терпения... Шансы на скорый успешный результат и у нас, быть может, невелики. — Он повернулся к Александру Юрьевичу. — Но они будут равны нулю, если ничего не делать. Благодарю!
Затем он снял пиджак, небрежно кинул его на спинку стула и сел, упершись в колени открытыми до локтей мускулистыми руками. Вся его поза выражала готовность к активной обороне, если оборона понадобится.
Александр Юрьевич повернулся со своим стулом к залу и живо следил за начавшимся тут же разговором. Это, как и обычно на его семинарах, был довольно беспорядочный обмен вопросами, ответами, справками, репликами, превращавшийся то и дело в мгновенно вспыхивавшие поединки. Здесь и вскакивали с мест, не прося слова, и бежали к доске на эстраду, и беспощадно острили, и шумно протестовали, и разражались хохотом. И Александр Юрьевич не просто взвешивал доказательства и приговаривал, как судья, но и развлекался, как болельщик, оценивая по достоинству каждый меткий удар.
— Прошу меня простить, — вмешался в дискуссию Букин, член-корреспондент. — Не кажется ли товарищу докладчику, что шарить даже высокочувствительным приемным устройством в Галактике — это... это... — Когда Букин возражал, у него появлялось обиженное выражение лица. — Это более безнадежно, чем искать иголку в стоге сена. Откуда такая уверенность, что в созвездии Андромеды только и ждут нас?.. И уже посылают нам с маниакальным упорством ценную информацию?
У докладчика как-то даже озарилось загорелое лицо, и он прямо-таки обласкал Букина взглядом.
— Стремление к объединению присуще, — мы уверены в этом, — присуще всем разумным существам, — с готовностью ответил он и любезно улыбнулся. — За немногими прискорбными исключениями.
Бородатый, но совсем еще не старый человек в клетчатой рубашке, приподнявшись, выкрикнул:
— Радикал гидроксила ОАШ!.. Обнаружен в межзвездном пространстве! Это сенсационно! Это значит — в космосе есть вода! А там, где вода, там и жизнь.
Букин встал и, опираясь о спинку стула, повернул к бородатому химику свое большое тело.
— Докажите, во-первых... — сказал он твердо, но в глазах его была обида. — Докажите, что там, где даже возникла какая-то жизнь, она неизбежно через X времени становится разумной. Вы не сможете доказать.
— Так же, как вы не сможете доказать обратное, — возразил за химика докладчик.
— Не станете же вы утверждать, что человек с его разумом — это обязательный результат развития в природе, — сказал Букин, — ее высший и самый прекрасный результат. Или вы именно так считаете?
— Нет, уже не считаю — после нашего небольшого обмена мнениями, — светясь улыбкой, ответил докладчик. — Хотя и могу предположить, что направление эволюции в органической природе на Земле — направление типическое, а не исключительное.
Александр Юрьевич подумал, что он едва ли уже узнает, чем окончится этот не сегодня возникший спор, — пройдут, вероятно, десятилетия, пока выяснится, кто прав. Митя Букин спорил сегодня неудачно, подводил мысленно итоги Александр Юрьевич, но и то, что доложил на семинаре этот добрый молодец из Астрономического института, при всей серьезности его доводов и расчетов, не гарантировало быстрого успеха, да и сами астрономы не обещали его. Александру Юрьевичу виделись уже и слабости в теоретической части доклада: в частности, выделение искусственных радиоисточников из огромного количества наблюдаемых радиозвезд было, по его мнению, делом более сложным, чем представлялось докладчику, впрочем, очень приятному, остроумному молодому человеку эдакого спортивного облика. В самом лучшем варианте установление космических связей потребует таких долгих сроков, которыми он, Александр Юрьевич, — увы! — не располагал. И тут уж ничего нельзя было поделать: эти сроки не могли быть уменьшены, как не могла быть увеличена скорость света. Да и много ли... — рассуждал Александр Юрьевич дальше, — много ли здесь в зале найдется счастливцев, которые в некий день — вот в такой же обыкновенный московский день — примут и расшифруют разумную передачу из Галактики. — Александр Юрьевич провел взглядом по первым рядам. — Может быть, только один этот черноволосый, похожий на вороненка школяр в простеньких очках, что грызет ногти, весь поглощенный дискуссией, — может быть, он, самый юный из всех, и услышит тот голос с неба: «Мы нашли друг друга, мы не одиноки!» — ликующий зов из необъятной пустыни.
Александр Юрьевич с любопытством пригляделся к мальчугану, которому была уготована столь блестящая участь: откуда он здесь, кто он, с чем пришел?.. И чуть-чуть завистливо Александру Юрьевичу захотелось поближе узнать этого мальчика, пообщаться с ним, потолковать. Ведь как-никак, а именно ему будет открыто все то, что так и останется неразгаданным для всех нынешних мудрецов, — он, никто другой, наследует их клад и их долги. И право же, самый обыкновенный парнишка, который получит такое наследство, становится как бы необыкновенным...
«Каков же он на самом деле, готов ли к своему будущему, как он распорядится им? — спрашивал Александр Юрьевич. — Что он любит сейчас и что он еще полюбит?»
«Что-то он бледненький и тощенький, — продолжал Александр Юрьевич, — все над книжечками сидит. Видно, что не футболист... Ну и беда невелика. — Футбола Александр Юрьевич не жаловал и удивлялся, как взрослые люди беспечально отдают столько внимания и времени этой элементарной игре. — А вот книжечки — какие книжечки?.. Не одни же задачи решает?»
И он, в свою очередь, силился проникнуть в еще не раскрывшиеся таланты и пристрастия этого птенца, который завтра или послезавтра будет, наверно, знать больше, гораздо больше, чем знает сегодня он сам, чем вчера знали Эйнштейн и Бор, а позавчера Галилей и Ньютон.
Тем временем Митя Букин израсходовал уже весь запас своей академической сдержанности.
— Авантюризм, авантюризм... — повторял он с оскорбленным видом и оглядывался по сторонам, ища поддержки. — Нельзя же так... Авантюризм или жажда сенсации, стремление к дешевой популярности. Нельзя же...
