– Твои кошмары и головные боли когда-нибудь исчезнут. Вот увидишь, Из.
Изабель попыталась было улыбнуться, но улыбка не получилась.
– Надеюсь, так оно и будет. Но мне кажется, в этих видениях содержится какой-то глубокий смысл. Может, это касается той ночи, когда убили мою мать.
– Из своего личного опыта общения с психотерапевтами могу сказать тебе следующее: если в глубине твоего серого вещества что-то скрывается, оно объявится, когда придет время – ни раньше ни позже. Так что выкинь эту чепуху из головы. Всему свой черед.
В течение последующих недель Изабель работала над своими картинами, а Скай почти все время проводила с Мирандой, которая не только сводила ее на все художественные выставки в Санта-Фе, но и съездила с ней за город к пуэблос и познакомила с гончарами, ювелирами, ткачами и другими индейскими мастерами-ремесленниками, внесшими большой вклад в художественную культуру юго-запада.
Скай часто расспрашивала Миранду о ее детище – галерее «Очарование»: как она начинала, как вела дела, когда денег было в обрез, как добилась успеха, где она знакомилась с новыми художниками.
– Ты хочешь открыть свою галерею? – поинтересовалась Миранда.
Скай неопределенно пожала плечами:
– Еще не знаю. Пока пытаюсь выяснить для себя, кем лучше стать: художником или дилером. Если я стану торговать картинами, то смогу принадлежать и искусству, и внешнему миру. Мне кажется, это интереснее.
Миранда кивнула. Она могла бы сказать то же самое о себе.
– Ты хочешь иметь дело с маститыми художниками или открывать новые дарования?
– И то и другое, – ответила Скай, тряхнув головой. – Стоит мне столкнуться с чем-то свежим, необычным – пусть и не новым словом в искусстве, но хотя бы маленьким шажком вперед, – как я становлюсь одержимой!
Следить за развитием таланта такой художницы, как Изабель, – для меня высшее наслаждение. Какие в ней произошли перемены? К чему она пришла? К чему еще придет?
– В Нью-Йорке ты видела разных художников.
– Да, это так, – подтвердила Скай, тотчас уловив в словах Миранды тревогу за будущее Изабель. – Но за нашу девочку не беспокойтесь. Поверьте, затмить ее невозможно. Изабель де Луна станет великой художницей.
После приезда в Санта-Фе Джулиан Рихтер беспокоил каждую неделю Изабель то письмом, то телефонным звонком. Расспрашивая ее о том, как подвигается работа над картинами, Рихтер использовал малейшую возможность, чтобы еще больше сблизиться с ней. Рихтер выказывал по отношению к ней заботу и теплоту, всегда старался ее ободрить, был с ней неизменно доброжелателен. Она чувствовала, что может во всем на него положиться, а Джулиан не переставая твердил ей о прекрасном будущем, которое ждет их обоих.
Тем не менее, несмотря на все его обаяние и настойчивость, что-то заставляло ее держать свои чувства в узде.
Шла вторая неделя августа, когда он сообщил ей по телефону, что выставка назначена на восемнадцатое сентября.
– Я не могу на ней присутствовать, – выпалила Изабель. – В этот же день состоится открытие выставки Миранды и Луиса в галерее «Очарование». – В трубке повисла звенящая тишина. – Я попробую уговорить их перенести открытие на другой день, – виновато промолвила она в заключение, понятия не имея, удастся ли ей это сделать.
– Нет, не стоит, – спокойно отозвался Джулиан. В его голосе слышалось даже некоторое сочувствие. – Я попытаюсь передвинуть на пару дней открытие нашей выставки, не беспокойся.
Изабель оторопела от такого великодушия.
– Не знаю, как тебя и благодарить.
– Была бы ты рядом – другой благодарности мне не требуется.
Так Джулиан пробил брешь в стене отчужденности Изабель.
Открытие экспозиции в галерее Миранды было не похоже на все, что она устраивала до сих пор. Во-первых, ни один из художников «Восемнадцати» не присутствовал на вечере. Их имена даже не значились в программе. Галерея все время была закрыта, пока гостей не пригласили в зал. По мнению Изабель, это был сильный ход.
Вечеринка для прессы и приглашенных проходила не в галерее, как обычно, а во дворике «Очарования». Погода стояла чудесная – теплый воздух был напоен ароматом осенних цветов. Высоко в небе над садиком, освещенным множеством фонариков, сияла яркая луна. Изабель переходила от одной группы гостей к другой, принимая поздравления тех, кто уже был наслышан о ее предстоящей выставке в Нью-Йорке, и наслаждаясь непринужденной атмосферой праздника.
Она посмотрела экспозицию накануне. Как и предполагала Миранда, работы художников поразили и даже ошеломили Изабель.
Они были разными по стилю: несколько полотен в традиционной технике, множество абстрактных картин и скульптур, сюрреалистические сюжеты кошмаров, символику которых Изабель так и не удалось разгадать, яркие пейзажи, проникновенные портреты – широкомасштабная панорама художественной экспрессии. Что именно пытались выразить авторы работ – гнев, страх, ярость, страсть, надежду, – Изабель так и не определила, но в одном Скай оказалась права: этих мастеров и в самом деле объединяло нечто большее, чем просто эстетика.
В назначенный час Миранда отперла двери галереи и пригласила собравшихся внутрь. В тот же миг в радостный гул праздника ворвался вой пожарной сирены. Вдалеке вспыхнуло зарево пожара. Все загалдели, обсуждая случившееся, потом обернулись к хозяйке, намереваясь предаться блаженному созерцанию.
И тут вечерний воздух прорезал отчаянный крик Миранды. Смех и разговоры разом смолкли. Луис сквозь толпу протиснулся к жене, за ним рванулась Изабель. Войдя в галерею, гости застыли как вкопанные, придя в ужас от увиденного.
Живописные полотна в первом зале были изрезаны в клочья. Две самые большие скульптуры превратились в груды обломков. В центре зала в одном из терракотовых горшков Миранды торчал деревянный крест, выпачканный в крови. Жуткая картина ненависти и вандализма. Но кошмары на этом не кончились.
Час спустя Миранда и Луис узнали, что зловещий пожар, который они наблюдали из сада галереи, поглотил Ла-Каса. Величественная гостиница превратилась в горстку пепла. Уцелел лишь домик Изабель.
Изабель и Дюраны провели остаток ночи у Хоффманов, а на рассвете вновь пришли на пепелище. Обугленный «скелет» дома уродливым силуэтом вырисовывался на фоне утреннего неба. От едкого запаха гари и дыма у них защипало в носу, заслезились глаза.
Миранда, всхлипывая, пробиралась между обломков. Луис застыл у ворот, не в силах двинуться с места.
– Все погибло, – шептал он. – Все, над чем мы трудились, поглотил огонь.
Изабель обняла Луиса за плечи. Ее тоже охватила боль утраты. Где-то здесь валяются обуглившиеся останки ее кровати, подоконника, на котором она так любила сидеть, мечтая о будущем, кладовой, где они с Ниной часто играли в детстве.
– Воспоминания не горят, – сказала Изабель Луису, стараясь ободрить и себя, и его.
Он кивнул, но оба они понимали, что среди золы и углей похоронено то, что уже не вернуть: две картины Альтеи, семейная коллекция рождественских елочных украшений, альбомы с вырезками и фотоальбомы, коробочка с детскими вещичками Нины, фотографии их сына Габриеля.
– Мы заново отстроим Ла-Каса. – Изабель попыталась взять себя в руки и вселить в Дюранов хоть какую-то надежду. – Вы с Мирандой уже не один год мечтали все здесь переделать и отремонтировать. Теперь для этого самое время!
– У нас нет денег, – с трудом вымолвил наконец Луис.
– Мы найдем деньги.
Когда Сибил принесла кофе и булочки, Миранда вспомнила, что Изабель сегодня должна лететь в Нью-Йорк.
– Я остаюсь, – решительно заявила девушка. – Я помогу вам все разобрать, буду заботиться о вас, поддерживать и ободрять.
Миранда порывисто обняла Изабель и с трудом улыбнулась.
– Если ты уедешь в Нью-Йорк, мы сможем поселиться в твоей мастерской. А там решим, что делать.
После мучительного прощания Изабель уехала, но перед отъездом в аэропорт нанесла визит Оскару Йонту.
– Может, я не вправе вас спрашивать, но не будете ли так любезны сообщить мне, была ли Ла-Каса застрахована?
Йонт что-то забормотал про секретность страховки. Однако на ее последующий телефонный звонок он ответил:
– Боюсь, ваши опасения, Изабель, были не напрасны. Ла-Каса застрахована на весьма скромную сумму. При сегодняшних расценках страховой полис не покроет расходы на восстановление дома.
– А сколько денег на моем счете?
– Нам удалось приумножить ваш вклад, – ответил он радостно. – Мы вернули всю сумму в пересчете на нынешний курс. Двадцать пять тысяч долларов.
Изабель печально кивнула. Двадцать пять тысяч долларов – это, конечно, много, но все равно недостаточно, чтобы восстановить Ла-Каса.
– Завтра вечером в Нью-Йорке открывается выставка моих работ. Не знаю, сколько мне удастся заработать от продажи полотен, но я все перешлю на свой счет. Присовокупите эту сумму к моему трастовому фонду и выпишите чек Дюранам. Причем они не должны знать, от кого поступили эти деньги. Вы меня поняли?
