Между тем позволь мне завладеть стихами к Анне Петровне» (стихотворение «К***» будет напечатано Дельвигом в «Северных цветах на 1827 г.». – В. С.).
На следующий день, 16 сентября, Пушкину снова отправляет письмо А. Н. Вульф: «…радуюсь вашему освобождению и горячо поздравляю вас с ним… А. Керн вам велит сказать, что она бескорыстно радуется вашему благополучию», – после чего Анна Петровна собственноручно добавляет: «…и любит искренно без затей».
Не после этих ли напоминаний об Анне Керн перед Пушкиным вновь возникает её образ? Во всяком случае, в октябре—декабре 1826 года рождается ещё одно послание «К**» – только на этот раз без одной звёздочки в посвящении и явно противоположного содержания:
Ты богоматерь, нет сомненья,Не та, которая красойПленила только дух святой,Мила ты всем без исключенья;Не та, которая ХристаРодила, не спросясь супруга,Есть бог другой земного круга —Ему послушна красота,Он бог Парни, Тибулла, Мура,Им мучусь, им утешен я.Он весь в тебя – ты мать Амура,Ты богородица моя!
Современный исследователь творчества Пушкина М. В. Строганов прокомментировал его следующим образом: «Стихотворение явно рассчитано на то, что адресат его серьёзно считает себя „богоматерью“, и поэтому его убеждают в том, что она – другая „богоматерь“. Таким адресатом Пушкина в 1826 году могла быть только Керн. И даже если стихотворение не предназначалось для передачи ей, она как героиня–адресат всё же учитывалась Пушкиным. Идеал „гения чистой красоты“ не был поколеблен, но Пушкину стало ясно, что кумир выбран неверно. Если в июле 1825 года ему казалось, что Керн – это первая в его жизни мадонна, то через год (а может быть, и раньше – сразу же на другое утро, когда он передавал стихи) он уже понял, что она последняя „вакханка“ в его жизни. Грозной инвективы „вакханке“ он еще не высказал, но на место её в жизни уже указал: „не та…“»[34]
Стихотворение «К**» при жизни Пушкина не публиковалось.
25 декабря 1826 года в Петербурге в Зимнем дворце в присутствии высочайшего двора и всех генералов, офицеров и солдат гвардейских полков, расквартированных в столице и его окрестностях, награждённых медалями за участие в кампании 1812 года и за взятие Парижа, была торжественно открыта Военная галерея. В ней было вывешено более трёхсот портретов военачальников русской армии – участников кампании 1812—1814 годов, написанных английским портретистом Д. Доу и его русскими помощниками А. В. Поляковым и В. А. Голике. В их числе, между портретом М. Б. Барклая–де–Толли и выходом из галереи, во втором ряду находился портрет Ермолая Фёдоровича Керна, мужа Анны Петровны.
На портрете Керн изображён в общегенеральском вицмундире образца 1817 года. На правой стороне груди – звезда ордена Святой Анны 1–й степени, а на левой – крест ордена Святого Георгия 4–й степени, золотой крест за взятие Праги, серебряная медаль участника Отечественной войны 1812 года и крест шведского Военного ордена Меча 4–й степени. На шее – кресты ордена Святого Владимира 3–й степени и прусских орденов Красного орла и Пур ле Мерит.
20 июля 1827 года генерал Керн оставил должность рижского коменданта, ему было «повелено состоять по армии с сохранением содержания, какое он получал в Риге».
15 марта 1827 года после тяжёлой горячки, в бреду повторяя имя Дельвига, умер Дмитрий Владимирович Веневитинов – поэт–философ, испытывавший к Анне Петровне «нежное участие и дружбу». Он любил её общество, вёл с ней беседы, «полные той высокой чистоты и нравственности, которыми он отличался», и даже хотел нарисовать её портрет, говоря, что «любуется ею, как Ифигенией в Тавриде, которая, мимоходом сказать, прекрасна».
А. А. Дельвиг сочинил стихотворение на смерть поэта и сначала вписал его в альбом А. П. Керн, а потом напечатал в «Северных цветах»:
На смерть Веневитинова
ДЕВА
Юноша милый! На миг ты в наши игры вмешался!Розе подобной красой, как филомела, ты пел.Сколько любовь потеряла в тебе поцелуев и песен,Сколько желаний и ласк новых, прекрасных, как ты.
РОЗА
Дева, не плачь! Я на прахе его в красоте расцветаю.Сладость он жизни вкусив, горечь оставил другим;Ах! И любовь бы изменою душу певца отравила!Счастлив, кто прожил, как он, век соловьиный и мой!
«КАК МОЖНО НЕ СОЙТИ С УМА…»
Пушкин, освобождённый царём из ссылки, не торопился в столицу – в течение семи месяцев (до мая 1827 года), лишь ненадолго отлучившись в Михайловское, он оставался в Москве.
«С Пушкиным я опять увиделась в Петербурге, – вспоминала А. П. Керн, – в доме его родителей, где я бывала почти всякий день, и куда он приехал из своей ссылки в 1827 году (22 мая. – В. С.), прожив в Москве несколько месяцев. Он был тогда весел, но чего–то ему недоставало. Он как будто не был так доволен собою и другими, как в Тригорском и Михайловском. <… > Тотчас по приезде он усердно начал писать, и мы его редко видели. Он жил в трактире Демута{39}, его родители – на Фонтанке, у Семёновского моста, я с отцом и сестрою близ Обухова моста, и он иногда заходил к нам, отправляясь к своим родителям. <…>
Именины свои (2 июня. – В. С.), праздновал он в доме родителей, в семейном кружку, и был очень мил. Я в этот день обедала у них и имела удовольствие слушать его любезности. После обеда Абрам Сергеевич Норов, подойдя ко мне с Пушкиным, сказал: «Неужели вы ему сегодня ничего не подарили, а он так много вам писал прекрасных стихов?» – «И в самом деле, – отвечала я, – мне бы надо подарить вас чем–нибудь: вот вам кольцо моей матери, носите его на память обо мне». Он взял кольцо, надел его на свою маленькую, прекрасную ручку и сказал, что даст мне другое. В этот вечер мы говорили о Льве Сергеевиче, который в то время служил на Кавказе, и я, припомнив стихи, написанные им ко мне, прочитала их Пушкину. Вот они:
Как можно не сойти с ума,Внимая вам, на вас любуясь;Венера древняя мила,Чудесным поясом красуясь,Алкмена, Геркулеса мать,С ней в ряд, конечно, может стать,
Но, чтоб молили и любилиИх так усердно, как и вас,Вас спрятать нужно им от нас,У них вы лавку перебили!{40}
Пушкин остался доволен стихами брата и сказал очень наивно: «И он тоже очень умён».
Упомянутый Анной Петровной Абрам (Авраам) Сергеевич Норов (1795—1869) – участник войны 1812 года, в Бородинской битве потерял ногу, в Москве попал в плен к французам, после их отступления был вывезен в своё саратовское имение, где лечился в течение 1813—1814 годов. Продолжая службу в армии, Норов в 1820 году был произведён в полковники. 11 февраля 1827 года он стал чиновником по особым поручениям в Министерстве внутренних дел. Софья Михайловна Дельвиг писала подруге А. Н. Карелиной 13 октября 1824 года: «Норов… всё так же добр и мил, но невозможно рассеян. Мне рассказывали, что вчера он вошёл в один дом, ни с кем не поздоровавшись, даже с хозяйкой, и просто–напросто уселся, ничего не говоря; затем вспомнил, как он поступил, и был очень этим смущён; однако ему по простоте сердечной простили его промах, так как всем известна его рассеянность».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
