– Дженнингс?!
Ответа не последовало. Торн подошел к забору и снова позвал Дженнингса. Вдали послышался звук. Торн схватился за скользкие прутья и с трудом перелез через забор.
– Дженнингс?..
Звуки затихли. Торн искал Дженнингса в лабиринте полуразрушенных статуй. Он медленно брел вперед. Ботинки хлюпали в грязи. Полуразваленная скульптура горгульи вдруг выросла перед Торном, и ему стало не по себе. Кладбищенская тишина давила. Все вокруг, казалось, внезапно застыло. То же ощущение Торн испытывал и раньше. Тогда, в Пирфорде, он заметил два сверкающих глаза, следящих за домом. Торн остановился, решив, что и на этот раз за ним могут следить. Он осмотрел статую и заметил рядом большой крест, врытый в землю. Джереми замер. Откуда-то из-за куста послышался шум. Звук шагов быстро приближался. Торн бросился бежать, но ноги не слушались, и он остановился как вкопанный с расширившимися от ужаса глазами.
– Торн!
Это был Дженнингс. Задыхаясь, с диким взглядом, он прорвался сквозь кусты и быстро подошел к Торну, сжимая в руках железный ломик.
– Я нашел! – выпалил он. – Я нашел!
– Что нашел?
– Пошли! Пошли со мной!
Они двинулись вперед. Дженнингс легко прыгал через надгробия, Торн из последних сил пытался не отставать от него.
– Вот! Посмотри сюда! Это те самые! – воскликнул Дженнингс и остановился на пустой площадке около двух могил, вырытых рядом. В отличие от всех остальных эти могилы были выкопаны сравнительно недавно, одна из них была обычных размеров, другая – маленькая. Надгробия выглядели скромно: на них упоминались только даты и имена.
– Видите число? – возбужденно спросил Дженнингс. – Шестое июня. Шестое июня! Четыре года назад. Мать и ребенок…
Торн медленно подошел к могилам и встал, глядя на холмики.
– Эти – единственно свежие на всем кладбище, – гордо заявил Дженнингс. – Другие настолько древние, что даже надписи не разберешь.
Торн не ответил. Он встал на колени и стряхнул с камней присохшую грязь, чтобы прочитать надписи.
– …Мария Аведичи Сантойя… Младенец Сантойя… In Morte et in. Nate Amplexa rantur Generationes.
– Что это значит?
– Латынь.
– Что там написано?
– …В смерти… и рождении… поколения объединяются.
– Вот так находка!
Дженнингс опустился на колени рядом с Торном и удивленно обнаружил, что его товарищ плачет. Торн, склонивши голову, рыдал. Дженнингс подождал, пока тот успокоится.
– Вот он, – простонал Торн. – Теперь я знаю. Здесь похоронен мой ребенок.
– И, возможно, женщина, родившая ребенка, которого вы сейчас воспитываете.
Торн посмотрел на Дженнингса.
– Мария Сантойя, – сказал Дженнингс, указывая на надгробия. – Здесь мать и ребенок.
Торн покачал головой, пытаясь вникнуть в смысл слов.
– Послушай, – сказал Дженнингс. – Мы ведь требовали, чтобы Спиллетто рассказал, где мать. Вот мать. А это, возможно, ваш ребенок.
– Но почему здесь? Почему в таком месте?
– Я не знаю.
– Почему в этом ужасном месте?!
Дженнингс посмотрел на Торна. Он сам ничего не понимал.
– Есть только один способ узнать. Главное, мы нашли их, теперь можно разузнать и остальное.
Он поднял лом и воткнул его глубоко в землю. Лом вошел по рукоятку и с глухим звуком остановился.
– Это не так сложно. Они всего где-то на фут под землей.
Он разрыхлил ломиком землю, а потом взялся разгребать ее руками.
– Ты не хочешь мне помочь? – спросил он Торна, и тот без особого желания принялся помогать онемевшими от холода пальцами.
Через полчаса, грязные, мокрые от нота, они очищали последний слой земли с бетонных плит. Закончив разгребать, Торн и Дженнингс уставились на гробовые плиты.
– Чувствуете запах? – спросил Дженнингс.
– Да.
– Наверное, все делалось в спешке, правила не соблюдались.
Торн не отвечал, переживая страшные мучения.
– Какую сначала? – спросил Дженнингс.
– Может быть, не надо этого делать?
– Надо.
– Но это как-то не по-человечески.
– Если хотите, я позову шофера.
Торн стиснул зубы и покачал головой.
– Тогда начнем, – сказал Дженнингс. – Сначала большую.
Дженнингс подсунул домкрат под плиту. Потом, используя его в качестве рычага, отодвинул крышку гроба ровно настолько, чтобы под нее можно было просунуть пальцы.
– Ну, давай, черт возьми! – закричал он, и Торн пришел на помощь. Руки его тряслись от напряжения, когда он вместе с Дженнингсом поднимал тяжелую крышку.
– Весит не меньше тонны!.. – промычал Дженнингс. Навалившись на плиту всем телом, им удалось приподнять ее и удерживать, пока глаза изучали темную яму.
– Боже мой! – вырвалось у Дженнингса.
В гробу лежал труп шакала.
Личинки и насекомые облепили его со всех сторон, ползая по останкам плоти и шкуры, каким-то образом еще сохранившейся на скелете.
Торн вздрогнул и отпрянул назад. Плита выскользнула из рук и с грохотом упала в склеп, разбившись на куски. Туча мух взмыла вверх. Дженнингс в ужасе кинулся к Торну, поскользнулся в грязи и, схватив его, попытался увести подальше от склепа.
– Нет!!! – заорал Торн.
– Пошли!
– Нет! – продолжал орать Торн. – ВТОРУЮ!
– Для чего? Мы видели все, что нам было нужно.
– Нет, другую, – в отчаянии простонал Торн. – Может, там тоже зверь!
– Ну и что?
– Тогда, может быть, мой ребенок где-нибудь живет!
Дженнингс остановился под обезумевшим взглядом Торна и попытался ломом приподнять маленькую крышку. Торн подошел к нему, просунул под плиту пальцы. Через секунду она слетела, и лицо Торна исказилось от горя. В маленьком склепе лежали останки ребенка, его крошечный череп был разбит на кусочки.
– Голова… – всхлипывал Торн.
– …Боже…
– Они убили его!
– Пошли отсюда.
– Они убили моего сына! – закричал Торн изо всех сил. Крышка упала, и оба посмотрели на нее в диком ужасе.
– Они убили его! – рыдал Торн. – Они убили моего сына!
Дженнингс поднял Торна на ноги и силой потащил его прочь. Но неожиданно он остановился, вздрогнув от страха.
– Торн, смотри.
Торн глянул туда, куда указывал Дженнингс, и увидел впереди голову черной немецкой овчарки. У нее были близко посаженные светящиеся глаза, из полуоткрытой пасти текла слюна. Где-то рядом послышался злобный рык. Торн и Дженнингс не двигались, зверь медленно вышел из-за кустов и наконец стал виден полностью. Он был тощий, весь в шрамах, на боку виднелась свежая рана. Соседние кусты зашевелились, и показалась еще одна собачья морда, серая и изуродованная. Потом появилась еще, и еще одна, все кладбище пришло в движение. Отовсюду возникали темные силуэты, теперь их было не меньше десятка – бешеных голодных псов. С морд стекала слюна.
