подкравшегося сзади ляха, Нифонт, даже не повернув головы, причудливо изогнулся всем корпусом, в момент обвил клинком руку латиняна и резко опустил саблю вниз, потянув ее на себя. Панская кисть с глухим стуком упала на мокрый от крови настил, выпустив из ладони рукоять стилета. Из обрубка руки толчками хлестала черная кровь. В тот же миг из бойницы подошвенного боя сверкнуло зимней грозой аршинное пламя восьмифунтовой пушки, и прямо в лицо скачущим к монастырю сотням Лисовского брызнула убийственная на таком коротком расстоянии каменная картечь.
Зарево пушечного выстрела залило кровавым светом полутьму крепостного каземата, и писарь увидел короткое движение руки иезуита в свою сторону. Смертельная опасность вынудила его отпрыгнуть назад, и он вновь скатился по крутым ступенькам, сопровождаемый криком Нифонта, «Иван! Ворота!»
* * *
Ксения Годунова, весьма непочтительно доставленная Силантием в пушечную печуру, буквально свалилась на голову дежурившим у орудия стрельцам, расположившимся почивать прямо на полу на овчинных тулупах с нарушением всех наставлений.
— Встать! К оружию! — пронзительно скомандовала она, особо не заботясь, насколько уместно её право отдавать распоряжения воинам. — Ляхи на приступ идут! Открыть бойницы! Запалить фитиль!
Разбуженные стрельцы, не поняв, кто командует, стремглав бросились к пушке, и только плотный низкий десятник, одинаковый что ввысь, что вширь, проморгавшись, не обнаружил вышестоящего начальства. «Колобок» зело озлобился на вторжение в свою епархию и, подбоченившись, дерзко спросил, мол, что за баба тут командует. Силантий, приподняв стрельца апперкотом высоко над полом, отбросил его на пару аршинов в сторону, спасая наглецу жизнь, ибо в руках Ксении сверкнул тот самый кинжал, ранее чуть не продырявивший князя Долгорукова.
— Ты как перед царёвой дочкой стоишь? — взревел Силантий, хотя стрелец уже не стоял, а лежал, прикусив язык и пуская кровавые пузыри.
Остальные стрельцы, увидев скорую расправу над своим командиром, лишних вопросов не задавали, удвоив старание в подготовке орудия к стрельбе.
— Матерь Божья! Сколько же их! — ахнул один из пушкарей, отбросив щит, закрывавший бойницу.
Взору защитников открылась дорога в монастырь, вниз на версту усыпанная огоньками факелов в руках скачущих на приступ поляков.
— Силантий! Ворота! — коротко скомандовала Ксения, нервно покусывая губы, указав на воротную башню.
Кивнув, силач бросился к выходу из печуры, однако выглянув из-за частокола, немедленно развернулся назад.
— Никак, матушка, не проскользнуть. Густо идут, тати!
— Тогда стереги вход! — приказала Годунова и повернулась к пушкарям, — а вы пошевеливайтесь, аспиды! Готово? Пали!..
* * *
Если суету и шум у ворот монастыря, волнами растекавшийся по внутренним монастырским дворам, можно было принять за возвращение из вылазки задиристых казачьих сотен, то грохот орудия однозначно сигнализировал осажденным о приступе! Не успело эхо выстрела отразиться от Волкушиной горы и докатиться обратно до монастыря, как на колокольнях ударил оглушительный набат, и по всему периметру крепостных стен вспыхнули тревожные огни факелов, а еще через мгновение побежали предупреждающие крики «ляхи в обители!», разлетаясь, как пламя по сухостою.
* * *
(*) Автор имел в виду фламберг — меч, появившийся в середине 16 века на территории Южной Германии. Стал востребован при сражениях в городах, где обычный классический меч был неудобен для рубящих ударов. Фламберг использовался в стеснённых условиях баталий для мощных пронзающих уколов.
(**) Noli prohibere!- Не останавливаться! (Латынь)
(***) Hominis est errare, insipientis perseverare. — Человеку свойственно ошибаться, глупцу — упорствовать. (Латынь)
(****) In hostem omnia licita. — По отношению к врагу всё дозволено.(Латынь)
(*****) Auxilium opus est? — Нужна помощь? (Латынь)
(******) Если подвиг Пересвета стали сразу прославлять в повествованиях о Куликовской битве, то древнейшие известные рассказы о ней умалчивают об Ослябе. Его имя не вошло в большинство летописных списков убиенных на Куликовом поле, нет его и в синодиках павших. Лишь «Задонщина» и «Повесть о Мамаевом побоище», изображающая иноков-воинов как былинных богатырей, говорит о смерти в битве не только Александра-Пересвета, но и Родиона-Осляби. Только в XVII веке имя Родиона Осляби было внесено в святцы. В месяцеслове Симона (Азарьина) середины 1650-х годов сказано: «Преподобнии старцы Александр и Родион, нарицаемии Пересвет и Ослябя, иж на Мамаеве побоищи убиени быша».
Глава 18
Сеча
Ворвавшиеся в крепость латиняне растеклись, разлетелись по внутреннему двору монастыря. Факелы, рассыпавшие искры в такт конскому бегу, ломаной лентой опоясали границу вторжения, и по её краям ночной воздух разрывали отчаянные крики, звон металла, топот, лошадиное ржание и ругань на многих языках.
Сгрудившиеся во внутреннем дворе беженцы, ожидавшие повозки с дровами, запрудив всё свободное пространство перед въездом в обитель, стеснившись между крепостной стеной и внутренними постройками, оказались безоружным живым щитом на пути вражеской конницы. Они пытались убежать и спрятаться, барахтались в давке, спотыкались и падали на мерзлую землю. По живым телам, калеча и убивая, бежали другие несчастные, били копыта лошадей, обезумевших от запаха крови, от предсмертных криков задавленных и зарубленных.
Всадники, расчищая себе путь, секли саблями направо и налево, топтали, расталкивали толпу, но всё равно безнадёжно застревали в ней, теряя драгоценные секунды, а вместе с ними — эффект неожиданности от нападения.
* * *
Скатившись кубарем по лестнице воротной башни, ошалело оглядевшись по сторонам, Ивашка схватился за колесо с витым корабельным канатом, перекинутым через блок к крепостной решетке, подёргал спицы, отполированные множеством рук, упёрся ногами, поднатужился до красных мушек в глазах, и убедившись, что механизм заблокирован намертво, треснул со злости кулаком по вороту, беспомощно глянув на балкон. Оттуда доносилась возня борьбы и приглушенное бормотание.
— Ни-и-фонт! Не могу-у-у-у! — завыл Ивашка, пытаясь хотя бы на вершок сдвинуть проклятущее колесо.
— Секи вервь, Иван! — кряхтя, будто поднимает трехпудовый мешок с зерном, с балкона отвечал монах, — ножом, саблей али чем иным…
Оторвавшись от заблокированного механизма, писарь подбежал к лежащим вповалку телам
